Свет моих пустых ночей

– Тридцать восемь и семь. Пока без изменений.

– Понял.

На этом визит врача закончен. Мужчины оставляют меня в одиночестве, и я устраиваюсь поудобнее на подушках. Но вдруг понимаю, что очень хочу в туалет.

Где-то в памяти всплывает воспоминание, что здесь есть уборная. Прямо в доме. Настоящий туалет. И я там уже была. Если, конечно, мне это не приснилось. И тут же по телу проходит волна дрожи. Если я там была, значит, кто-то меня туда водил. Помогал. Ведь сама я была попросту не в состоянии. Какой ужас! Просто стыдобища!

Я выползаю из кровати и иду по памяти. Как мне кажется. Или не кажется.

Но застываю в коридоре в нерешительности пойти дальше.

– Я тебя ещё раз спрашиваю, – тихо говорит Егор где-то совсем близко, – Коль, когда ты сможешь забрать её в больницу? Сколько мне ещё терпеть её в своём доме?

Рассеянно озираюсь по сторонам. И что мне теперь делать?! Словно я напрашивалась к нему в приживалки! Горечь разливается внутри меня, и я пожёвываю нижнюю губу, совершенно не понимая, как лучше поступить в этой ситуации.

– Тебе полезно, – смеётся Николай Владимирович после короткой паузы. – Что смотришь? Полезно ведь. Давно у тебя не было хорошей встряски, а тут такое милое приключеньице.

– Я не нуждаюсь ни в каких приключениях, Коль, – спокойно возражает Егор. – Ты же знаешь, всё, что мне нужно, это тишина, покой и уединение. А не вот это вот всё.

– Ты так считаешь, но людям свойственно ошибаться. Знаешь, что я вижу? Я вижу, как мой давний друг снова наполняется эмоциями…

– Перестань! Какие, к чёрту, эмоции? Сопереживание не столь великое чувство!

– Гораздо более великое, чем сидение в одиночестве с глупым псом.

– Дик вовсе не глупый пёс. И я сопереживал и раньше.

– Это кому, например? Уж не Ленке ли? – смеётся доктор.

– Никанорычу.

– Старик не в счёт. Он же тебе почти как родственник. Всю жизнь бок о бок с отцом проработал, знает тебя с младых ногтей. А тут…

– А тут ребёнок. Чей-то ребёнок, Коль. Который свалился на меня как снег на голову, и я абсолютно не знаю, что с ней делать.

– Хорош ребёночек, – снова смеётся доктор. – Ты думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь?

Невольно я подаюсь ближе в неясном желании услышать ответ хмурого хозяина этого дома.

– Да ну, глупость, ей-богу! – тихо говорит он. – Ты же понимаешь, что это ненормально, когда в нашем возрасте даже закрадывается шальная мысль… Бред, короче. Сам-то посуди, Слава – ровесница моей дочери. С твоей стороны просто нелепо предполагать, что…

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – вставляет Николай Владимирович. – Да и выбора у тебя нет. Транспортировать её в таком состоянии нельзя.

– Ты понимаешь, подо что меня подписал? – обречённо спрашивает мужчина.

– Егорушка, подписал ты себя сам, когда притащил это чудо в свой дом.

– Словно у меня был другой выбор!

– Судьба не разбрасывается такими подарками, – успокаивающим тоном продолжает врач. – И я считаю, что тебе стоит разобраться, с какой целью в твоей жизни появилась молоденькая и красивая женщина.

В голосе Егора слышится усмешка:

– Птенец неоперившийся! А ты заладил – женщина, женщина!

Знаю, что некрасиво подслушивать. Знаю, что зачастую подслушанное приходится не по вкусу. Так и сейчас, стою, а словно ушат ледяной воды на голову вылили.

Делаю неосторожный шаг назад, отступая, и несдержанно вскрикиваю от боли, которая простреливает в бедре.

В коридоре моментально появляется Егор.

– Мила, ты чего встала? – строго спрашивает.

Я всхлипываю:

– В туалет захотела, вот и встала.

– Больно? – проницательно смотрит мужчина в мои глаза.

– Очень.

Я знаю, что он имеет в виду лишь боль в ноге, но отвечаю я за всё сразу. Мысль о том, что он не воспринимает меня иначе, чем ребёнком, злит. Потому что я помню его жадный взгляд. Тогда. В самый первый день. Когда он принёс меня в свою спальню и велел раздеваться. Так на детей не смотрят. От его взгляда тело наполнялось жаром. И вовсе не из-за температуры. Не могло же мне это привидеться, почудиться? Или могло?

За спиной Егора вырастает доктор:

– Если больше ничего срочного, то мне уже пора.

– Думаю, мы справимся до следующего визита, да, Слава? – спрашивает у меня хозяин, и мне не остаётся ничего, кроме как кивнуть. – Через три дня?

– Даст бог, ничего непредвиденного не случится, – неоднозначно отвечает Николай Владимирович и прощается с нами, покидая дом.

А мы так и стоим посреди коридора, буравя друг друга изучающими взглядами.

Егор отмирает первым. Проходит мимо меня в опасной близости. Так близко, что слышу едва различимый запах пота и чувствую тепло его тела. Эта смесь тянется шлейфом за мужчиной и оседает на мне. И чудится, словно я и сама пахну им.

– Туалет здесь, на улицу ходить не придётся, – говорит хозяин, открывая одну из дверей и щёлкая выключателем. Я не двигаюсь с места. – Идти сама можешь?

– Могу… наверное… – тихо говорю в ответ и делаю шажок. Маленький, осторожный. Нерешительный. Боли вроде бы нет, и я ступаю уже уверенней.

Дохожу до Егора, что придерживает для меня дверь, и смущаюсь:

– Я сама… дальше…

Прохожу внутрь маленькой комнатушки с унитазом, раковиной и душем. Серая шторка сдвинута к стене, на металлической полукруглой трубе, отражая свет покачивающейся лампы, блестят крупные серебряные кольца, не очень большой поддон сияет белизной.

Кому рассказать – не поверят! Мне почти двадцать, а я впервые в жизни вижу настоящий душ! Впрочем, унитаз тоже. Ну, в осознанном состоянии. Медленно поворачиваюсь к хозяину:

– Уверена, я справлюсь, – и протягиваю руку к двери, потому что по какой-то непонятной причине сам мужчина не закрывает дверь.