Ветер отчаянных надежд

– Не стоит беспокоиться, Иван Константинович, – рубит Бакинский, не отводя от меня взгляда. – Я не планировал вносить кадровые перестановки.

– Чудненько, – мягко смеётся старый шеф, – видишь, Полина Викторовна, а ты переживала.

Я и сейчас переживаю. Какой там! Я в ужасе. Разве в огромном многомиллионном городе могла случиться такая нелепица? Пожалуй, только со мной! Вот только мои переживания никак не связаны с работой. Я всегда могу уволиться. А вот спрятать от Бакинского моего ребёнка, Лёшку, который никак не желает отрываться от своего… родственника, словно их ДНК притягиваются друг к другу как магнитом, мне уже не удастся.

Но вот сын перестаёт обнимать мужчину, и Иван Константинович улыбается.

– Николай Петрович, смотрю, вы тоже с сыном? Очень на вас похож! И у Полины сын примерно такого возраста…

Он всё говорит и говорит, а я не слышу. В моих ушах так громко бухает стук моего сердца, заглушая остальные звуки! Потому что Бакинский хмурится и разглядывает Лёшку теперь иначе. Словно до слов моего бывшего шефа он ещё не сложил части пазла, а после уже точно знает ответы.

Я пытаюсь встать, подняться уже наконец с травы, размять затёкшие ноги. И Бакинский, видя это, спешно протягивает свою руку и обхватывает ею мою. От липкого страха кружится голова, а в груди сжимаются в спазме сердце и лёгкие. От знакомого обжигающего прикосновения рук этого мужчины во рту пересыхает, и сердце бьётся чаще. Бакинский не спешит разрывать контакт кожа-к-коже, даже когда я уверенно стою на ногах. Всматривается, словно что-то неожиданно вспоминает. Словно прикосновение пробудило неожиданное откровение. Словно он понял, кто я такая.

Но он лишь вежливо улыбается и отпускает наконец мою руку. А потом поворачивается к моему старому шефу.

– К сожалению, мне остаётся только мечтать о таком чудесном сыне! – говорит он и треплет волосы Лёшки своей рукой. – Мой… великовозрастный оболтус не вышел… приличным представителем рода человеческого. Азартный игрок и наркоман. Но я, конечно, сам виноват, что выросло, то выросло.

Он сжимает губы, и я вдруг вижу, как он постарел за прошедшие годы. Это Стас выматывает отца своим поведением. Возможно, мстит за то, что произошло. Но, скорее всего, он таким и был – жалким и выматывающим недомужчиной. Точно. Таким и был. Раз позволил произойти тому, что произошло.

– А у вас, Полина, – Бакинский снова проникновенно смотрит мне в глаза, – замечательный мальчуган. Просто золото.

– Спасибо, – дрожащим голосом отвечаю я ему и протягиваю руку Лёшке. – Идём, сынок. Мы достаточно нагулялись, пора и позаниматься.

Вижу, что у моего малыша эмоции бьют через край, и он упирается. Упрямо стоит рядом с… родственником и смотрит на него, задрав головку.

– Николай, а ты можешь проводить меня до во-о-о-он того домика? Мы с мамой там живём, – бесхитростно просит он.

– Хорошо, – улыбается ему Бакинский, и я разлагаюсь от тяжёлых мыслей.

Если бы несколько часов назад мне сказали, что я стану всерьёз размышлять на тему, как органично мой сын смотрится рядом с этим мужчиной, как радуется его обществу и как сам мужчина покладисто сажает моего сына на плечи, я бы разбила себе лицо.

– До завтра, – растерянно говорит нам Иван Константинович.

– Всего доброго, – киваю я ему.

– Буду ждать вас за завтраком, Иван Константинович. – говорит Бакинский. – Обсудим пару моментов. И буду рад, если вы, Полина, тоже присоединитесь к нам, чтобы быть в курсе.

– Как скажете, Николай Петрович, – машинально отвечаю я, но тут же спохватываюсь: – Хотя, не думаю, что это будет удобно. Я же с сыном.

– Полина, нам не помешает наш сын, – мягко возражает он, но мне слышится только одно – оговорка. Намеренная. Я уверена в этом. – Ваш ребёнок не сможет нам помешать обсудить несколько рабочих моментов перед прогулкой.

От волнения я не понимаю, послышалось или нет. Или мой разум затеял со мной какую-то изощрённую игру?

Бакинский смотрит на меня пронзительно, словно что-то для себя решает. Его взгляды настораживают куда больше тех, что летят в нас со всех сторон.

Ну, конечно! Стоящая картина! Новый большой босс и личный помощник, перешедший по наследству от старого, и их (возможно) общий ребёнок, гордо восседающий на плечах нового шефа.

Сплетни не затихнут ещё очень долго.

Боже, дай мне сил справиться с этим испытанием и не сойти с ума!

8. Полина

Эти шестьсот метров до корпуса кажутся мне непреодолимым расстоянием, когда Бакинский, напротив, как назло идёт так медленно, что мне хочется застрелиться.

Лёшка болтает с ним, словно знаком уже тысячу лет, и я снова поражаюсь до глубины души. Вдруг такая связь – это действительно нечто генетическое? Не поддающееся логике и здравому смыслу? Мой сын не находил общий язык ни с первым, ни со вторым моим мужем. А с Николаем Петровичем – вот так запросто. Это же немыслимо!

– А потом он меня наругал за чай, и мама его выгнала, – прислушиваюсь я к словам сына. – Это здорово! Он мне не нравился, а ты классный!

Бакинский смеётся и бросает на меня быстрый взгляд.

– Ты тоже классный, Лёшка.

– Жалко, ты не можешь быть моим папой, – вздыхает сын и прижимается к макушке своего… родственника.

– Лёшка, – предупреждающе рычу я, но он счастливо смеётся.

Бакинский подхватывает его смех, и сейчас они так похожи, что я замираю. Не смею отвести взгляд. И как бы меня не выворачивало наизнанку от отравляющего знания, откуда у меня ребёнок, я любуюсь ими. И знаю, что всё это время, все эти мучительные шесть лет, я молила лишь об одном.

Чтобы именно он оказался отцом моего сына.

Он, а не его наркоман-сын.

Этому нет и не может быть оправдания, но из двух зол я предпочитаю меньшее, поэтому и утешала себя мыслью, что отец моего ребёнка хоть и чудовище, но вполне здоровый физически и ментально мужчина. Не азартный игрок и наркоман. Не тот, кто «не вышел приличным представителем рода человеческого», по словам собственного же отца, который, несмотря на ужасный поступок по отношению ко мне, не терял человеческого облика, убивая себя наркотиками.

Думаю, именно это факт стал прочной основой моей веры и надежды. По крайней мере, в этом случае у меня был шанс, что со временем пагубный образ жизни Лёшкиного отца не скажется на здоровье моего мальчика.

– Вот тут мы живём! – радостно вопит Лёшка, и я с облегчением дожидаюсь того момента, когда Николай Петрович избавит нас от своего общества.

Но Бакинский не останавливается перед входом, и я удивляюсь. Он просто идёт через весь холл, прямо к лестнице, и лишь там спрашивает, какой этаж.

На нужном этаже я тут же подхожу к нашему номеру и открываю дверь, а он снимает моего сына с плеч и ставит на пол.

– Ну до завтра, дружочек! – он подставляет руку, и Лёшка звонко по ней бьёт.

– До завтра, Полина. – говорит мне мужчина.

Не дожидаясь ответа, он делает пару шагов дальше по коридору и открывает соседний номер.

– Хорошего вечера. – не оборачиваясь, говорит он и скрывается за дверью.

Да вы прикалываетесь?

Я хлопаю дверью громче, чем хотелось бы, и обессиленно падаю на кровать. Сдерживаемые изо всех сил эмоции берут верх, и я начинаю рыдать. И пока я завываю в подушку, мой мальчик гладит меня по голове и обнимает.

Как миллионы пустых и тоскливых вечеров одинокой молодой женщины с ребёнком до этого момента. Только теперь в моих слезах ощущается некая обречённость.

Я понимаю, как круто изменилась моя жизнь сегодня. До невозможной невероятности.