Мой красный дневник

Мы вслед за ним прошли на кухню и сели к столу.

– Скажите, – не стал откладывать разговор и ходить вокруг да около Борис. – Вы тридцатого декабря развозили продукцию местного фермерского хозяйства?

– А, так вы из-за них! То-то я думал, с каких шишей Васькин особняк в природоохранной зоне у Волги себе отгрохал!

Лицо Семенова порозовело, а плечи распрямились.

– Нет, из-за Вас, Семенов. Отвечайте на вопрос.

Голос Бориса был тускл, холоден и похож на машинный.

Семенов снова побледнел.

– Да, возил. По нашей трассе, да в сторону Москвы. В рестораны и два магазина.

– «Искорка» – название знакомое?

– Так да. И там был. Мой сослуживец поваром в нем работает.

– Значит, Вы, Алексей, подтверждаете, что тридцатого декабря Вы были в этом ресторане с грузом мяса и рыбы?

– Да, в ресторане должна остаться накладная и счет-фактура. Деньги они перечисляют на счет Васькина. Фермера, значит.

– Во сколько Вы туда приехали?

– Так часиков в восемь. У них на вахте записано прибытие и убытие. Там с этим порядок.

– Вы сами разгружали машину?

– Нет, я считал. Мне ж еще в магазин надо было. Я завсегда считаю. А ихний рабочий разгружает.

– Потом?

– Потом я посидел на кухне, поел, да поехал. Все.

Семенов в недоумении, что нам от него надо, пожал плечами.

– Алексей, Вы знали Светлану Веснину?

– Нет, а кто это?

Ему, действительно, эта фамилия ничего не говорила, поскольку он облегченно вздохнул и выпрямился на табурете.

– А Светлану Карамышеву?

Сначала Семенов нахмурил брови, а потом вспомнил:

– Эту сучку? Знал. Только давно она уехала. Слушайте, так это вы из-за нее? – Наконец, догадался он. – Она еще что-то натворила?

– Натворила. – Согласился Борис. – Умерла. В том самом ресторане, в то самое время, когда Вы там были. Ее зарезали.

– Вот б-ть! И тут нагадила! – Всплеснул руками мужик. – Да что ж она нас никак в покое не оставит! Уехала, вздохнули свободно. Нет, столько лет прошло, снова…

Он схватился за голову.

В дверь кухни заглянула Маня и сразу зажала рот ладошкой.

– Иди, Мань, все в порядке. Мы скоро. – Махнул на нее рукой Алексей.

– Может, пирожка? – Тихо спросила женщина.

– Тут не пирожка, водки надо! Не хотите помянуть?

– Нет. – Все также спокойно сказал Борис. – Скажите, за что Вы ее тогда, давно, обещали убить?

– Да всю их семейку удавил бы. Вроде люди тихие, а гнилые какие-то. Если вам интересно, расскажу.

Мы кивнули.

– Мань, – крикнул он в коридор, – давай пироги. И чай тоже. Разговор долгим будет.

Маня быстро собрала на стол и снова удалилась, оставив в двери щель. Алексей встал и прикрыл ее плотней.

– Не надо ей слышать. Беременная она третьим. Вроде, сын будет…

– Поздравляю. – Это влезла я, надкусывая пирог. – Вкусно!

– Да, она у меня мастерица! – Улыбнулся Алексей. – Ладно, надо с этим прошлым заканчивать. Так вот. Жили мы тогда не здесь, а у второй школы. Это уж я потом для нас с Маней этот дом купил. А в том мои старики остались. Было нас в семье трое: я – старший, Кешка, младше меня на два года, да сестра – погодок с братом. Родители работали в судоходстве. Мама – горничной, коридоры да каюты на теплоходах мыла, а отец – машинистом. Как уходили с весны в рейс, так мы их до осени и не видели. Ну, дед с бабкой помогали, да некогда им, тоже работали, и скотина у них. Вот и был я для малых за отца и мать. Болячки, уроки, постирать, приготовить – все на мне. Да и куры с утями. Но все равно, какое-нито время поиграться оставалось. И если я выходил на улицу, то брал и брата с сестрой. Их-то куда девать? Вот они и носились с нашей компанией. А Танька все время как пацанчик одевалась. В платье-то по кустам и пещерам прибрежным не полазишь. Я учился тогда в десятом классе нашей второй школы, когда и завертелась вся эта канитель. Моя мать, работая непосредственно с пассажирами, получала иногда от них в награду чаевые, какие-то блузочки, безделушки. Иногда, если случалось устроиться на хороший теплоход, который ходил до Москвы, она привозила оттуда вещи, которые перепродавала здесь. Естественно, с наценкой. Так и познакомилась с Аллой Карамышевой, которую вместе с дочерью наша соседка привела посмотреть товар. Ведь Алла не здешняя, откуда-то из Сибири, а ее муж, Николай, из деревни, что рядом с городом. Они у Матронихи купили дом и переехали. Так вот. Пришли они, когда мы все были дома. Танька и Кешка что-то во дворе делали, я готовил. Калитку гостям открыла Танька. И, наверное, ей так в душу запало белое воздушное платьице и белые носочки, в которые была наряжена Светка, что моя сестра бредила носочками еще месяц, пока мать не привезла ей целую пачку. Да только у Светки они были с рюшками, а Таньке мать привезла обычные… Вот. Вошли они в дом, бабы шмотки мерить, да перед зеркалом крутиться, а Светка ко мне на кухню притопала. Села, двумя пальчиками платьице расправила, носом крутит. А на морде такое пренебрежение нарисовано, словно свиным дерьмом дышит. Тут я поворачиваюсь от плиты, мне-то с какой стати ее развлекать, и говорю, мол, иди-ка отсель и так душно. А она как на меня посмотрела, так глазки заблестели, косу толстую черную на грудь перекинула. У нее уже тогда сиськи были, как у взрослой. А я-то уже попробовал, насколько женское тело сладко… Ну, глаза и скосил в вырез. А она и так, и эдак подставляется. Короче, после этого дня начался сумасшедший дом. Светка таскала к нам мать по поводу и без оного. Если мать в отъезде, то она брала подругу, Лидку, и они вдвоем гуляли по нашей улице. А когда Светка поняла, что Танька старается быть на нее похожей, то подружилась с ней, стала зазывать к себе в гости, угощать. Танька – дура, с руки у нее ела. Я пытался растолковать сестре, что не просто так ее привечают. Но та шипела, словно кошка, и сбегала к своей Светочке при каждом удобном случае.

– А что ж ты? Если девушка понравилась? – Неожиданно перешел на ты Борис.

– А на фига мне малолетка? Ей – тринадцать, чего я с ней делать-то буду? Ручку пожимать да сопли морозить? У меня была одна… двадцать один ей исполнился. Хорошая бабенка. Потом замуж вышла. Вот к ней я иногда ходил, да не болтал. Да, а Танька была действительно околдована своей новой подругой. Даже раз подралась из-за Светки с кем-то из парней. Но настоящей бедой Таньки стало то, что она не хотела приглашать Светку к нам. Стеснялась, наверно. Однажды Карамышева, зная, что в доме у нас взрослых нет, устроила такую пакость: спрятала материн перстень. А когда та стала его искать, Светка обвинила в краже Таньку. И они обе, мать с дочкой, да с участковым, принеслись к нам. Танька рыдала и клялась, что ничего не брала. Я, видя Светкины распутные глаза, сразу скумекал, в чем дело. Отозвав дядю Сережу, он тогда работал на участке, кстати, жив до сих пор и может подтвердить каждое мое слово, попытался объяснить ситуацию. Тот понял и поверил. Нахмурив брови, он сказал что-то вроде: а пойдемте, гражданочки, проверим, не закатилась ли ваша пропажа под половик? А за оговор срок, между прочим, полагается. Конечно, Светка испугалась, и перстень нашелся. Танька обрадовалась и, как ни пытался я ей объяснить, в чем дело, вообще перестала меня слушать. А потом, после школы, я выучился в Иванове на шофера и снова вернулся домой: мне ж в армию идти. Тогда, на проводах, молодежи собралось много: меня уважали. Мы пили, танцевали, целовались с девчонками. Не без этого. Смотрю, Танька Светку с Лидкой привела. В сарафанчиках, надушенные, разукрашенные, словно индейцы. Короче, не помню как, только получилось, что я со Светкой в саду за домом оказался. Сами понимаете, пьяный, дурной. Но и тогда помнил про ее натуру и руки не распускал. А она повисла на шее и целует, обнимает, говорит, что влюбилась, как увидела. А мне братан рассказывал, что эти две обезьяны с приезжими туристами крутили. У нас же теплоходы день стоят. Рыбалка, природа, маршруты… церкви. Вот они и приспособились. Пока престарелые тетки по лесам да часовням скачут, девочки их голодных мужей в каютах обслуживают. Самое гадское, что и Таньку нашу втянули. Кешка батяне и мамке сказать боялся: убьют! Ну тут у меня такая злость в груди проснулась! Задрал я ей юбку, схватил крапиву, что росла за туалетом, и по заднице! Пробовала вырываться, так разве баба супротив мужика что сделает? Самое главное, и пожаловаться не может: мало ли откуда на жопе сыпь? «Это – за Таньку, – говорю, – Убирайся, шлюха, и чтобы я тебя в нашем доме не видел». Ушла она, только глазищи полыхнули так нехорошо… Да я тогда серьезно думал, что отстанет. А потом пришла Танька и орала, что ненавидит меня, что я ей больше не брат. Я пригрозил матери про ее заработки рассказать. И не сказал. А зря, наверное. Отмутузил бы ее батя, жива бы осталась. Ну вот. Ушел я в армию на два года. Танька не писала, мать – от случая к случаю. А вернулся в мае, как раз перед теми событиями. И вроде Танька мне обрадовалась. Только какая-то она стала… чужая, далекая. Лицо печальное. Я спросил, конечно, как у нее дела, да только отшутилась. Сказала, что все хорошо, платье для бала купила. И показала мне. Белое, пышное, на талии собранное, чуть ниже колена. И чулочки к нему. Белые. А туфли на каблуке – черные. Знаете, сразу в памяти всплыл тот день, когда Светка со своей мамашей к нам приходили. «Не рассталась со своей подружкой?» – Спросил я в лоб. «И не расстанусь!» – С вызовом ответила она и заплакала. Только потом у Кешки я узнал, что Светка с Лидкой собрались уезжать в город учиться, а куда, Таньке не сказали.

Я устроился на работу водителем. Танька сдала экзамены. Катаясь туда-сюда, узнал, что многие из наших пацанов, даже школьники, подсели на героин. Откуда такая напасть в нашем маленьком городе? Чужих-то нет. Хотел узнать у дяди Сережи, а его уволили на пенсию. Хотя ему всего-то сорок пять. И участкового у нас не стало. Вернее, наезжал какой-то иногда из областного центра. В-общем, иду вечером домой. Машину в гараже у работы оставил. Смотрю, впереди вроде Танькино платье. Ну, я потихонечку вдоль забора за ней. Хотелось посмотреть, что за парень с ней встречается. Сейчас у нас по фонарю на улицу, а тогда, в то время, их вообще не было. Но светло еще, майские сумерки. Да и кустики. Не видела она меня. Смотрю, один пацан подошел, руку протянул. Другой. И вроде она ему отдает что-то, а деньги забирает. И как-то нехорошо мне вдруг стало. Догнал ее, схватил за руку. Она дернулась, пытаясь что-то в бумажке в канаву выбросить. Но я подобрал и развернул. Не знаю, видали ли вы герыч, но я в Дагестане служил. Там этой хрени… И анаши, и синтетиков… хоть горстями жри. Короче, я ее за косу и домой. И к бате. Не помню, почему-то он был не в рейсе. Руку сломал, что ли? Поставил я Таньку на середину комнаты, окна и двери запер. Вот, говорю, бать, чем сеструха занимается. А у нее бабла полный карман. Отец озверел, снял ремень и так ее отходил по спине и заду… Сквозь сопли и слезы рассказала, что мать Светки берет у кого-то из ходящих по реке на реализацию. А они втроем продают. Мы с батей схватились за головы. Этак нас всех до кучи посадят! Заперли мы Таньку дома, товар выбросили, а я пошел к Карамышевым. Светка сначала обрадовалась. А когда я сказал, что если они из города не уберутся, то поеду и заявлю, а Танька подтвердит, переполошились они. Деньги предлагать начали. Поставил я им ультиматум: неделя, или еду в ментовку. А тут как раз этот бал. Танька так умоляла, чтобы мы ее пустили, обещала никуда ни с кем не ходить и с Светкой не общаться. Мы подумали и согласились. Проводили ее, попросили пацанов проследить. Да не уследили…

Мужчина замолк и с усилием потер глаза.

– Я уже к четырем утра стоял у школы, куда их должны были привести после прогулки по реке. Ребята вернулись, а ее не было. Один сказал, что вроде после теплохода они втроем: Света, Лида и Таня ушли домой. Обегав весь город и нигде не найдя ее, поднял батю, своих ребят, друзей Кешки, и мы отправились прочесывать все пустыри, заброшенные дома и злачные местечки. Пацаны нашли ее на стройке. Вы, наверное, знаете официальную версию? Так все это – дурь! Был даже свидетель того, как она умерла. Да только приезжим ментам выгодней списать все на несчастную любовь и самоубийство. А ее скинули. Эти сучки: Лидка и Светка. Дядька Павел видел. Пьяный был, спал в кустах. Разбудил его девчачий разговор. О чем, не помнит. Но видел, как три девчонки лезли наверх разрушенного цеха. А потом две начали толкать одну, которая потом сорвалась. Да и лежала она на кирпичах спиной вниз. Вот тогда-то все и слышали, как я Светке угрожал. Напился, хотел убить тут же. Да только пьяным на двухметровый забор не полезешь. Как похоронили Таньку, пил неделю. Когда вышел из штопора, узнал, что и Лидку… Думаю, это Светка с мамашей хвосты подчищали. Да только никому ничего не надо. Написали еще раз про самоубийство и дело с концом. Карамышевы уехали, Светка – тоже. Надо же, убили… Думаю, Судьба долго за ней гонялась. Но нашла… Вот черти в аду радуются!

Я быстро дожевала надкусанный пирог.

– Спасибо. – Борис встал. – Надеюсь, больше по этим старым делам вас никто не побеспокоит. Проводите нас, пожалуйста!

– А подписывать ничего не надо?

– Нет. Будем искать в другом месте.

Мы надели куртки, а Алексей открыл дверь в очистившую небо ночь. Снег закончился, и засверкали крупные звезды. Собаки слабо тявкнули, почуяв хозяина. Потянув щеколду, он открыл калитку.