Начало исхода. Сборник рассказов

– Да пошли, покажу, – мутновато поглядел на него отец Илларион и, взяв за шкирку счастливого кладоискателя, поволок его во двор. Там тоже не стал тянуть кота за хвост, а всучив лопату, указал, где и как, собственно рыть. – Все что ни отроешь, твое будет! – На прощание посулил ему отец Илларион, уходя.

– Отец Илларион, – подскочил уже у самых дверей монастыря к протодьякону один из монашков, – вы зачем там человека копать заставили? Там же канализация наша!

– Знаю, отрок! – важно молвил протодьякон. – Все знаю. Да только забилась она. Вот пусть человече этот и посмотрит что там к чему.

Африкан Петрович, не зная еще своего счастья, копал все глубже и глубже. Сил ему прибавляла надпись на одном из камней фундамента, на которой было полу выцветшей краской намалевано: «Л.18. п.1—9.».

– Это оно! – радостно восклицал Африкан Петрович, зарываясь уже по пояс и в предвкушении несметных богатств, особенно сильно замахнувшись, воткнул лопату немного вбок, пытаясь подровнять яму, авось чего не заметил. Тут же что-то затрещав, отвалилось с комьями земли и ударилось о ногу кладоискателя. И свет померк. Ушел и звук, оставив лишь звенящую пустоту. Мир вокруг как то разом преобразился из объемного в линейно-плоский и пугающе пустой. «Вот это поворо-от!» – протянул удивленно Африкан Петрович и призадумался, – А что, собственно, произошло?». Ответом было молчание. Хорошо хоть свет начал пусть и не сразу, но возвращаться. С необъятного черного неба посыпались искры, что смыли полосами черноту, оставив лишь полумрак и стену монастыря, около которой наш кладоискатель и лежал. Что-то разом расхотелось ему искать клады, да и обстановка неизвестности, надо признать, настораживала, а потому припустил Африкан Петрович куда подальше от монастыря, наплевав на богатство и славу, а заодно и на жену, которую хотелось удивить. Вот только чем больше бежал, тем больше становилось непонятного. Людей, как это ни странно, для субботнего вечера, не было. Улицы были пустыми. Не было ни машин, ни животных, не было и самого смога промышленного города, к которому с пеленок еще привык Африкан Петрович. Был только ветер и глухие, пустынные улицы с безликими, казавшимися непохожими домами. Самое неприятное, что ветер усиливался. Если в начале он булл лишь легким дуновением, то сейчас, явно набирая обороты, он переходил в сильные порывы. «Надо бежать домой! – решил наконец-то Африкан Петрович. – На улице торчать не стоит. Особенно, если дождь собирается». И он побежал, но странное дело, чем больше он бежал, тем ближе он становился к монастырю, который как назло маячил все так же за спиной. «Что за черт!? – воскликнул изумленно кладоискатель, в пятый раз, сворачивая на другую улицу и неизменно попадая к выходу из монастыря. – Я попаду домой или нет?»

Но домой он не попал ни сейчас, ни через десять минут, ни через час. А ветер все усиливался. Мимо проносились уже какие-то доски, обрывки проводов и горы мусора, что поднималось вверх, в небо шквальным, пронизывающим ветром. Ничего не оставалось делать, как прятаться в монастыре. А куда же еще? Вот только ждал там Африкана Петровича очень неожиданный сюрприз. Прямо на его глазах, покачнулись кресты сразу у нескольких монастырских склепов и встали из древних могил давно усопшие старцы.

– Душно мне! – страшно закричал самый страшный скелет с кривыми клыками вместо зубов. – Пусти меня!

– Освободи души наши, странник! – Вопили, размахивая страшными когтями, другие восставшие и шагали за Африканом Петровичем.

– Не бросай нас! – Кричали совсем уж мерзкие, по-видимому, недавно усопшие, монахи, что еще не освободились от плоти, и ползли за пятившимся к дверям кладоискателем, хватая его за штаны.

– Боже, – взмолился, изнемогая от нахлынувшего страха Африкан Петрович, – не дай сгинуть так!

И тут дверь позади него открылась, и он ввалился в помещение звонницы. На стуле, прямо по центру, сидел отец Илларион, вот только всякий знающий протодьякона вряд ли узнал теперь его. На отце Илларионе были одеты нестерпимо сияющие одежды, все покрытые косыми крестами с тремя кругами меж верхних концов. А вот лицо было, как будто, не его. Изможденное, покрытое лиловыми пятнами блеклое ничем не выразительное лицо мертвеца. Лишь глаза еще были живыми, серыми бусинами пялились теперь они на вошедшего.

– Что происходит? – сходу заорал Африкан Петрович на протодьякона. – Ты чего мне там подмешал, пень старый, в кагор?

– Не о том печалишься, сын мой… – тяжко вздохнул отец Илларион и поднял руку.

– Матерь божья! – шарахнулся к двери обратно Африкан Петрович. Да и было с чего пугаться. Вместо кисти была клешня.

– Ну, чего задергался-то? – как ни в чем не бывало, поинтересовался святой отец. – Не того боишься, отрок.

– Да куда уж страшнее-то! – усомнился таким словам Африкан Петрович. – Это где это видано, чтоб поп и с клешнями? Эдак и хвосту чертовскому у вас не удивишься.

– Ты отрок не о том думаешь! – ухмыльнулся, но все так же блекло отец Илларион. – Тебя не руки мои должны интересовать, а место где ты находишься.

– А что с ним не так? – пожал плечами Африкан Петрович. – Монастырь, как монастырь. Только после кагора уйти из него не могу чего-то. Ноги несут обратно.

– А и не уйдешь! – неожиданно выдал святой отец. – Потому как кромешник ты. А кромешникам исход един – небытие.

– То есть как так? – ничего не понял бедный кладоискатель. – Это как это не уйду никуда. И… кто я?

– Кромешник, – все так же спокойно заявил святой отец, – человек чья душа ни попала, ни в рай, ни в ад.

– То есть помер я, что ли? – дошло, наконец-то, до Африкана Петровича.

– Помер-то, помер, да не совсем. Тело твое живет, а вот душа уже здесь. Потому и кромешник, что душу пока забрать не могут. Самое поганое, что, таких как ты много и богу не нравится, когда размеренный порядок ломается, вот и придумал он кидать вас в Срединный мир.

– Куда? – вытаращился на него совсем обомлевший от услышанного Африкан Петрович.

– А черт его знает куда! – иронично пояснил отец Илларион. – У славян звали это место Пеклом, у скандинавов Муспульхеймом, у ацтеков Тринадцатым небом. Все народы нашли название этому месту. Я же назвал это небытием.

– Почему?

– Видимо потому, что мы торчим теперь между будущим и прошлым, между адом и раем, между миром богов и миром живых. Мы не нужны ни одному из этих миров. Они нас боятся. А знаешь, что происходит с тем, чего боятся? – отец Илларион криво усмехнулся. – Его уничтожают, – и тут же бросил, ткнув клешней в сторону потемневшего резко окна. – Посмотри, что там творится! Это ли не небытие?

За окном творилось страшное. Огромная толпа восставших мертвецов лезла друг на друга, образуя высокую гору в попытке дотянуться до разом опустившегося близкого неба. Они рвали в куски друг друга, пытаясь вырваться из объятий таких же монстров, как и они лишь бы подняться повыше. Но на самый верх, к небу, вылезти не получалось, так как на земле бушевал уже настоящий ураган.

– Что они делают? – оторвался кое-как от ужасной картины Африкан Петрович и поежился.

– Пытаются спастись… – пожал плечами святой отец. – Они хоть и мертвы, но восстали, ибо время их пришло и сегодня этот мир, как сотни и миллионы раз до этого будет очищен.

– То есть, как это… очищен?

– Очень просто. Все то, что случайно попадает в Срединный мир, через десять лет всегда стирается. Можешь это как угодно называть, но через полчаса всего этого, что ты видишь вокруг, не будет. Как, собственно, не будет и тебя.

В подтверждение его слов за стенами звонницы разверзся, кажется, настоящий ад. Ураган посрывал крыши с домов и теперь расшатывал и ломал их стены, превращая все окружающее в труху, что поднимаясь кверху порывами ветров, образовывала громадную воронку.

– Но я не хочу так… – промямлил Африкан Петрович. – Я не думал, что все будет так. Нам же долбили в головы, что после смерти ты попадешь пусть и не в рай, но в аду хотя бы БУДЕШЬ! А теперь что, получается, меня не станет? Как? Совсем?

– Уже поздно что-то решать! – усмехнулся отец Илларион, глядя на то, как ураган вскрыл звонницу, как карточный домик и, сорвав стены с фундамента, зашвырнул ее высоко в небо, где она тут же разлетелась в куски. – Конец близок, отрок! – уставился на ставшее внезапно багровым небо святой отец. – Прими все, как должное.

– Нет! – заорал побелевший от ужаса Африкан Петрович и бросился к горе мертвецов, что пытались спастись. – Нет, я не они. Я спасусь, – кричал он и полз, оскальзываясь все выше и выше по шевелящейся массе восставших мертвецов, страшась только одного – падения вниз. Он знал, что тогда он уже не встанет. Новые мертвецы уже по нему полезут вверх, спасая свою душу. А потому он очень старался и когда он дополз и ощутил, что выше уже ничего и никого нет, он поднял глаза. Прямо над ним, на расстоянии вытянутой руки была кирпичная стена.

– Что? Стена? – даже не удивился он, а просто констатировал факт. Осталось только протянуть руку и спастись. Но спасаться было, кажется, некуда.

Вместо эпилога

– Отец Илларион! – громко вопя, прибежал в келью к протодьякону молодой монах. – Беда!

– Что случилось? – яростно зевая и болея головой, уперся тяжелым взглядом святой отец в монаха.

– Человек в канализации пропал!

– Как пропал? – не понял, даже, святой отец. – Утонул что ли?

– Нет, пропал. Он даже не докопал до нее.

Когда они прибежали на место, там уже стояла вся братия и смотрела на обуглившуюся яму, в которой остались лишь ботинки пропавшего Африкана Петровича. Отец Илларион мельком взглянул на кабель, что был перерублен лопатой, который свисал с краю ямы, оплавившись в лепешку, но не он же стал причиной? Протодьякон посчитал за лучшее закопать тут же яму, а монахам строго-настрого посоветовал забыть о случившимся. И они забыли. Забыл все и Африкан Петрович. Он все так же терпеть не мог читать дурные толстые книжки, но любил ковыряться в пыльных шкафах. Только на краю города временами в квартире, где вдовствовала Радия Лаврентьевна сами по себе падали книги и открывались сами все шкафы. А так все осталось по-старому.

29.06.2016 г.

Космограф

(Дмитрию Колесникову, посвящается…)

«Я, Федор Карачаров, последний выживший из блокпоста №18. Еще месяц назад нас было пять и была идея спасения. Теперь ее нет. Как нет этих пяти человек попавших под луч космографа. Никола Тесла ошибся. Электрические разряды переменной частоты изменяют не пространство… Хотя нет, не так…» – На этом от старой пожелтевшей газеты, датированной маем 2025 года оторвался невысокий, но плотно сбитый, заросший грязно-серыми волосами, свалявшимися в сальные ужасные колтуны мужчина с молодым, но землистого цвета лицом человека, которому можно дать как восемнадцать, так и все пятьдесят лет. Одет он был в мышиного цвета армейское обмундирование, помнившее, судя по фасону, как бы еще не развеселые времена начала 90-х годов, когда, в ожидании неминуемого краха с армейских складов налево пошло залежавшиеся, пропахшие гнилью и плесенью, сыпавшееся мышиным пометом такое обмундирование, под которое еще, наверное, род войск даже не придумали. Однако этого парня (будем его звать все же так, за неимением возможности знать возраст), видимо, меньше всего беспокоил вопрос по своей не слишком-то презентабельной внешности, так как занят он был, судя, по обильному поту, что прошиб его насквозь, очень даже нешуточным делом. Старательно слюнявя химический карандаш, парень, бормоча что-то себе под нос, выводил корявые, но твердые буквы промеж полу выцветших строк никому уже не нужных колонок о последних сообщений с фронтов Второй Гражданской войны.

Покрутив в сомнении огрызком карандаша, парень, смачно сплюнув, зашвырнул его куда-то в угол и полез спать на койку. Благо их после последнего нападения Мародеров стало пруд – пруди, по той простой причине, что их владельцы отправились не к праотцам, как следовало бы ожидать после насильственной смерти, а в пищеварительную систему этих самых уродов из клана Вилли Мардера, переименованных не слишком-то разбирающихся в словесных оборотах смешанными частями Юго-восточной директории в «мародеров». Вообще кланов после Второй Гражданской хватало. Все те, кто выжили после последней бойни у Припяти и Астаны, разбрелись кто куда, напрочь позабыв о причинах и условиях той сногсшибательной несуразности под названием Гражданская. Сам Федор застал по своему малолетству только самый конец этой войны, но и его здорово изволохало в штурме Иркутска, а при отступлении из Будапешта, добросердечные американцы так здорово нашпиговали ему ногу шрапнелью, что оставалось только удивляться, как он еще не остался без одной из своих конечностей. Дурак был. Лез на рожон, никого не слушая. Погерйоствовать по молодости, видите ли, надумал. Да и что там говорить, было то ему тогда всего 17 лет! Пацан совсем. В былые времена еще в школе бы доучивался, а он уже воевал и отличался. И восемнадцать он уже младший лейтенант. А в девятнадцать – капитан и кавалер девяти наград, половина из которых иностранные, раздаваемых в последний год войны всем кому ни попадя в таких объемах, что вся ценность и престижность этих наград улетучилась на нет, превратив их в некое подобие детских значков, которыми обвешивались иные идиоты. Тем не менее, Федор считал себя счастливчиком. Выжить в войне, да еще, такой как Гражданская, и выбраться относительно целым домой – большое дело, которое многим миллионам его соотечественникам и союзникам оказалось не под силу. Вторая Гражданская… Вторая именно потому, что была первая. Все с этой самой первой и началось. Это произошло в 2017 году. Началось все с того, что в Северной Корее, доживавшей на тот момент последние деньки – американцы додавили-таки Ким Чен Ына на подписание манифеста о вхождении Северной Кореи в состав Южной, правда с сохранением кое-какой автономии, группа корейских военных, плюнув на все, разбив вдребезги охранный полк «морских котиков», пробилась в штаб ракетных войск и обрушила на Соединенные Штаты весь свой запас ядерного оружия, которого на тот момент было не ахти как много, компания по разоружению «великого корейского кормчего» дала-таки свои последствия, но достаточного, чтоб более половины штатов в течении часа превратились в месиво бушующего огня и песчаного смерча, в который превратилось все живое и неживое, что попало под разнос корейских ракет. Пока страны были в оцепенении от произошедшего, пока разом размякшие мозги правителей всех государств, стран, республик, владений, пытались что-то понять, мир накрыл слой пепла доходящего в иных местах до пояса. Солнца не было ровно год. Но на него никто и не обращал уже внимания. Американцы не остались в долгу и раскатали ракетами под шумок не только Корею, но и половину Китая, сильно уж зарвавшегося и пробившегося в последние годы в самые влиятельные страны мира. Тут-то все и началось. За Китай выступили русские, за американцев все ООН, вскорости распавшееся на отдельные блоки, что перешли в противоборствующие стороны. В общем – вскоре весь мир воевал. Навоевали так не слабо, что к моменту, когда у противоборствующих сторон не осталось уже не сил ни, собственно, ни средств для продолжения войны, на земле из семимиллиардного населения осталось только три. Самое удивительное, что люди не задумались над тем, сколько погибло их собратьев. Куда там?!!! Все принялись, чуть ли не с остервенением подсчитывать итоги этой дурацкой войны, хвастая напропалую друг перед другом своими трофеями. Народ разом как то потерял человеческое лицо, став бездушной машиной, спекулирующей на всем чем только можно. Президенты, из тех, что выжили, и хоть как то уцелели, пускали в международные телеэфиры трансляции с колоннами военнопленных, горами разнообразнейшего барахла, среди которого высились груды знамен давным-давно истлевших безвестных полков. И все восторгались, напрочь забыв, что где то еще горят города, взрываются, рушатся дома и заводы, все еще умирают люди. Та война была странной и безжалостной. И бесполезной. Самой бесполезной из всех, что человечество до этого вела. Ни одна из стран не приобрела себе ничего существенного более того, чем она потеряла. Так что всеобщее веселье было не очень-то искренним. За исключением лишь, наверное, России. Так уж получилось, что ядерные заряды прошли, слава богу, мимо нее и большинство россиян избежало ядерных последствий. Мало того! Сбылась мечта идиотов. На одном только гоноре и амбициях, три русских корпуса, спешно десантированные через Тихий океан, штурмом взяли Вашингтон, и безвестный пехотный лейтенант Михаил Александрович Карачаров водрузил одним из первых знамя победы на Белом Доме. Отец Федора сразу стал национальным героем и идолом государства, на которого молились, как господу Богу, напрочь забывая, что тот был простым пехотным лейтенантом и богом от него и не пахло. Единственное, что помнил о нем Федор, так это воскресные порки ремнем, во имя божественного, видимо, откровения и далеко не божественные загулы, устраиваемые покойным уже батенькой по каждой годовщине войны, справляемой, как ни странно, ежемесячно…

Выпячивая штурм Вашингтона и победу, собственно, над Америкой, Россия, напрочь старалась забыть первый год Континентальной, а именно так звали Гражданскую, до 2025 года. А забывать там было чего. Казахи осадили, а потом взяли Барнаул и Омск, а японцы оккупировали весь Сахалин, перебив подчистую все население этого пограничного острова. Наши доблестные дивизии были расколошмачены в пух и прах еще на подходе к границам, а Третий экспедиционный корпус – одно из элитнейших воинских подразделений той России, состоящее исключительно из частей СПЕЦНАЗа, неожиданно неслабо так получили по шее от Грузии под Пятигорском. На фоне этого уж совсем бредово выглядела авантюра старого политика Кириновского, бывшего либерала, а ныне верного поборника военной диктатуры, что бередя общественное мнение и несколько обескураженные в свете последних событий народные массы, решив тряхнуть стариной, собрал из разрозненных приграничных частей, отрядов полиции и народного ополчения Первый, как он его назвал, экспедиционный корпус, хотя часть с таким названием уже была в российской армии, и с этим сбродом смог добиться кое-каких успехов в мелких стычках на границе с Украиной, после чего к нему стали стекаться массами все кому не лень. К моменту, когда этот его корпус достиг численности семи тысяч человек, в голове стареющего горе-полковника, что сам себя произвел, к слову сказать, в генералы, родилась идея штурма Берлина. Зачем нужен был именно Берлин – не ясно. Но корпус двинулся навстречу славе. На марше же корпус и разнесли в клочья польские гвардейцы, что неожиданно объявив войну, двумя эскадрильями окончили земной путь всего экспедиционного корпуса. Такая была первая война. Вторая возникла на развалинах Китая. Монголы видя полную деградацию Китая, как государства, после того как юго-восточные территории испытали на себе попадание четырех северхтяжелых ядерных ракет, пришли и безо всяких оккупировали Пекин и все северные области. Китайцы хоть и сломленные физически, такого нахальства не стерпели и начали партизанское движение. Потом подтянулись еще страны, так и не отошедшие от угара мировой войны, и все завертелось по-новому. Кого не успели добить в первой, доломали, убили во второй войне. Так и отец Федора пропал где-то в бою, пополнив собой многомиллионные списки безвестных потерь этой войны. К концу второй бойни от прежних государств Земли остались одни развалины, а сами граждане этих стран утратили всякую государственность и социальность, разбившись на отдельные конгломерации по каким-то только им понятным признакам. Человечество деградировало. Наступил новый бронзовый век. Все очень упростилось, дойдя до условий первобытно-общинного строя, но легче от этого не стало. Появились очень большие проблемы с продовольствием. Кое-где вспыхнул жесточайший голод. По лесам и болотам разбрелись жалкие остатки былых представителей городской элиты, деградировав настолько, что возродились самые низменные черты первобытности. Так люди стали каннибалами. Не все. Но стали. Человечина понравилась многим. Эти кланы были самые страшные. Бывало, что эти банды совершали набеги на развалины городов и добивали последних уцелевших, что там ютились. Вскоре от городских жителей по всему миру ничего не осталось, а города стали прибежищем каннибалов. Одна из самых больших и сильных банд, что объединила в себе со временем множество более мелких, которая переросла вскоре в клан, подчиненный жесткой воле и силе бывшего капрала иностранного легиона, а ныне «бессмертного воплощения бога Ура» вождя Вилли Мардера. Полоумного капрала уже давным-давно не было в живых, но его дело, его клан продолжал жить и набирать силу. «Мародеры» – этим именем пугали матери своих детей, а дети подрастая, сбивались в свои кланы, ничуть не уступающие по свирепости и жестокости этим самым Мародерам. Дошло до того, что отдельные личности возомнили себя богами, и обложили какими-то налогами или данями разрозненные и жалкие кучки уцелевших после войн людей. Кое-где, стали поклоняться коровам, а кто и автомобильному колесу отбивал изрядные поклоны, напрочь потеряв всякое человеческое обличье. Конечно, не все опустились. Кто-то еще старался поддерживать человеческое состояние. Были вполне нормальные люди, желавшие возродить утраченную цивилизацию. К таким людям относился и клан «Сириуса» куда входил и Федор до последнего момента. Клан был небольшой, всего тридцать человек, но боевой до невозможности. Все ветераны последней войны, за исключением их командира, самого старого война – Петра Самолюка, кавалера ордена Мужества еще за подвиг в одну из Чеченских войн. Петр был непререкаемым авторитетом в этом клане. Когда в прошлом году Федор случайно попал в засаду в супермаркете у развалин какого-то городка близ Екатеринбурга, именно ребята из «Сириуса» идя на огромный риск, пожертвовав шестью своими бойцами, отбил его из рук почти взявших Федора «Афганцев», отличавшихся особым шиком в поджаривании людей в автомобильных покрышках живьем. Именно тогда он понял, что нашел то, что так давно искал – свою семью. И когда встал вопрос о выкупе попавшего в руки каким-то там «Гадюкам» в плен одного из их собратьев, за которого затребовали в обязательном порядке серебро, Федор, не задумываясь, выложил самое ценное что у него тогда было – два Георгиевских креста, два свидетельства его геройств еще оставшихся и не проданных за послевоенное время. Первый и последний раз Федор видел, как плачет их вождь. Самолюк понимал, что кресты достались ой как нелегко Федору, но он не мог отказаться от этой единственной надежды спасти собрата. Будь у него что, и он бы отдал, но последнюю свою награду – звезду героя он сменял еще пять лет назад на две банки консервов и бутылку йода, ничуть не сомневаясь в справедливости такого бартера. Так Федор лишился наград, зато спас своего товарища, который, кажется, три дня назад сам спас своего спасителя, накрыв собой брошенную Мародерами гранату. Такой вот поворот судьбы. Как вообще нашли это убежище «Сириуса» Мародеры, так и осталось неизвестно. Все кто мог бы прояснить эту ситуацию, мертвы. Как с нашей, так и с той стороны. Остался один лишь он, двадцати двух летний капитан 346 Стрелкового полка, последний и теперь единственный боец клана «Сириус». Мародеры не оставят в покое это убежище. Рано или поздно новая банда придет сюда, чтоб взять неприступный блокпост, почти полгода держащий оборону в этом забытом богом месте, но брать уже будет нечего. Он умрет. Припасов тут ровно на два дня. Все, что было – уже съедено и выпито. На этом вроде бы и следует поставить точку. Но так не охота ее ставить.