Азия roadbook: Автостопом без гроша

Кютахья находится на высоте около тысячи метров, поэтому воздух здесь был свежее, хотя нельзя сказать, что нас как-то поразила чистота горного утра.

Большинства городов Азии еще не коснулось проклятие типовой застройки, поэтому практически каждый город сохранил свою уникальную индивидуальность. В старых городах в условиях отсутствия армады строительных чиновников и главного архитектора с диктаторскими полномочиями дома обрастали надстройками, пристройками и подстройками, лесенками, переходами, расползались в стороны и соединялись так, что получились целые лабиринты кварталов, в которые встроились мечети, парикмахерские и прочие важные учреждения.

Турция в этом смысле благодаря Ататюрку, решительно порвавшему со средневековым мракобесием и выведшему Турцию на светлый путь европейской интеграции, намного ближе Советскому Союзу, где города уныло похожи друг на друга и где обязательно в каждом городе есть проспект Ленина (Истиклаль Джаддеси), памятник Ленину (Ататюрку), телеграф-телефон, площадь, парк, больница, район бетонных многоэтажек и прочие элементы Сим-Сити[25 - Сим-Сити – компьютерная игра, культовая стратегия для начинающих градоначальников.]. Хотя даже в Турции большая часть городов по сравнению с СССР сохранила свой колорит – чем восточнее, тем в большей степени. Двигаясь на восток, замечаешь, что памятников Ататюрку становится все меньше, а женщин в бурках – все больше.

Кютахья была уникальна тем, что более советского города мы не видели за все путешествие. Это направление можно порекомендовать начинающему дауншифтеру, чтобы не отрываться от корней слишком сильно. Здесь есть даже елка.

Высота в 1000 метров давала о себе знать разреженным воздухом, отчего с непривычки немного «мазало». В теле наступила приятная расслабленность, торопиться никуда не хотелось, и мы медленно шли по Кютахье в сторону центра. Картинка очень напоминала московский район Медведково, поэтому мы представляли, что это и есть Медведково, просто мир сдвинулся, и Медведково стало другим. Каждый встреченный турок напоминал о том, что произошло с Медведково, и вызывал взрыв хохота. Поскольку смеяться открыто было некрасиво (люди могли подумать, что мы дураки), а турки встречались непрерывным потоком, мы просто шли и молча давились от хохота, отчего на глазах выступили слезы. Что было весьма кстати, так как мы были в Кютахье с единственной целью – получить бумагу в полиции о краже у нас всего.

Зайдя в какие-то сельхозпродукты по пути, мы с красными заплаканными глазами попросили вызвать полицию. Продавщица долго и испуганно говорила в трубку, после чего полиция приехала довольно быстро. Полицейские, конечно, не говорили по-английски, поэтому общение ограничилось словами «цап-царап» с характерным жестом (это, видимо, жаргонное обозначение слова «кража»), «Турция – гюзель»[26 - Красиво (тур.).] и «тешеккюр».

Согласно нашей версии событий, ночью в палатку пришел черный человек и, пока мы спали, унес все имевшиеся деньги, оставив, впрочем, все остальное. Версия была очень неправдоподобной, но мы как-то не подумали об этом, ошибочно решив, что у нас примут заявление, выдадут копии и все расстанутся довольные друг другом. В кютахьинском РОВД были, однако, другие порядки. Сначала мы съездили на место преступления, где полицейские внимательно рассмотрели след в траве, примятый палаткой, затем нас повезли к «Биг Босс» в главное отделение, где мы зависли надолго.

Похоже, в Турции, как и в России, существовала палочная система в МВД, поэтому регистрировать явный висяк они не хотели, решив взять нас измором. Мы сидели в коридоре и ожидали каких-то непонятных людей, без которых ничего нельзя было сделать. На вопрос, когда они появятся, полицейские отвечали стандартно: «Five minutes!»[27 - Пять минут! (англ.)]. Пришла другая смена, и появились полицейские, которых мы не знали. Увидев нас в коридоре, они злорадно улыбались, почесывая кулаки, решив, что мы задержанные. Мы в общем-то и сами уже начинали в это верить.

Когда файв минитс истекли в 30-й раз, я решил взять кабинет «Биг Босса» на абордаж, быстро проскочив секретаршу и ворвавшись в комнату начальника. Босс лежал на диване с газетой «Вечерняя Кютахья» в каких-то трениках, курил сигару и совсем не оценил маневра. «ВОН!!!» – завопил босс, вскочив с дивана.

В дверях столпилась половина отделения полиции, которая не знала, как на все это реагировать, и смотрела то на меня, то на босса. Это был мой звездный час. Нужно было громко и злобно потребовать звонка в консульство (ага, щаз, вице-консул как раз, наверное, пропивал наши 40 долларов за справки) и пообещать всех уволить.

Вместо этого я скуксился («Будут бить!») и, потупясь в пол, сказал, что нам очень нравится Кютахья, ее добрые люди и ее отличные полицейские, но мы не смеем больше пользоваться их гостеприимством и хотели бы откланяться, если, конечно, большой господин не будет возражать.

«Ха-ха-ха!» – дьявольским смехом расхохотался босс, сделав знак полицейским сзади.

Глава пятая, в которой герои ощущают связь с родиной и раскрывают нигерийский заговор

«Ха-ха-ха!» – страшным смехом захохотал начальник, сделав знак полицейским сзади.

Те кучей вытолкали меня из кабинета босса в приемную, после чего притащили туда же Степу с рюкзаками. До рукоприкладства, правда, дело не дошло, так как полицейские были весьма смущены наличием в их богоспасаемом учреждении двух белых обезьян (вдруг ее тронешь, а она возьмет и сдохнет – позор на всю Кютахью). Остроты ситуации добавлял тот факт, что по-английски никто из них не говорил. Поэтому полицейские бестолково толкали друг друга и нас, выпучивали глаза и, делая вопросительный жест рукой, восклицали экспрессивно: «Ы?! Ы?!»

Больше всего я боялся, что нас сейчас начнут обыскивать. Кроме кучи непонятных и явно фальшивых бумаг с печатями, полицейские обнаружили бы заначенные 1000 долларов, кража которых и была предметом заявления, и возникла бы неоднозначная ситуация («Ах вот где они были! Ну надо же… Ну спасибо, спасибо»). Ну а там до выяснения нас просто могли посадить в зиндан[28 - Зиндан – традиционная подземная тюрьма – темница в Средней Азии.] – нравы в Кютахье, как я успел убедиться, были простые. Однако хитрые кютахьинские полицейские в своем желании навредить нам не успокоились – вместо физического насилия нас ударили по самому больному для каждого российского гражданина месту – его паспорту.

Как знают часто путешествующие люди (и как наверняка однажды узнают люди, путешествующие лишь иногда), российский паспорт – это не просто скучная книжка с визами и штампами, как у иных бездуховных наций, о нет! – это пуповина, связывающая гражданина РФ с его роем и осиной королевой-самкой. Поэтому потеря паспорта приравнивается к предательству, это практически потеря боевого знамени – отзвук тех счастливых времен, когда почти каждый гражданин, выпущенный за рубеж, являлся сотрудником органов или диверсантом. За это Российское государство начинает мстить сурово и безжалостно. Мало того что вы никогда не сможете получить новый паспорт в посольстве РФ в стране пребывания, чтобы продолжить путешествие, нет – вам прямая дорога домой. Агент провалился – свежий воздух Чукотки ждет его. Вместо паспорта посольство выдаст вам так называемую «справку на возвращение» – бумагу с печатью, где указано, что подателя сего необходимо отправить на родину хоть тушкой, хоть чучелом кратчайшим и прямейшим путем (дабы не возникало искушения изменить родине вторично). Но и право вернуться в Российскую Федерацию не дается просто так – вы должны заслужить его, приведя двух настоящих граждан с паспортами граждан РФ, которые письменно подтвердят, что вы – один из «нас». Так что слезы беспаспортной проститутки в российском консульстве в Стамбуле были понятны – она почувствовала, как тонка и уязвима ее связь с родиной.

Наши паспорта забрал начальник полиции, к которому я так неосмотрительно вломился. На закономерный вопрос «What the fuck?»[29 - Какого черта? (англ.)] довольные полицейские торжествующе ответили: «Ы!!! Там разберутся, у!» У Степы, который до этого хладнокровно грыз ириски, начало дергаться веко – на родине военком, жаждущий свежего пушечного мяса, еще год назад передал материал в прокуратуру для возбуждения дела о злостном уклонизме и объявил нас в розыск. По этой причине мы хотели избежать медвежьих объятий родины как можно дольше. Однако с помощью турецких полицейских наши перспективы становились все более туманными.

Мы сидели в коридоре с грустными лицами, ириски закончились, а паспортов не было. Смеркалось. Наконец еще через 3 часа ожидания пришел первый адекватный человек, встреченный нами в Кютахье, – учитель английского языка. Его вызвали, дабы ассистировать при допросе. Это было очень хорошо, так как у нас снова появился язык – наше единственное оружие. Мы представили себя задержанными в райотделе в российской провинции – судя по всему, российские алгоритмы поведения здесь вполне работали.

– Hello, guys![30 - Привет, парни! (амер.)] – с широкой улыбкой по-американски поздоровался учитель.

– Ну наконец хоть кто-то говорит по-английски, а то это недоразумение уже порядком затянулось, – снисходительно произнес Степа, похлопывая его по плечу. – Видите ли, мы делаем статью для одного московского журнала про то, как относятся к русским в Турции, у нас всего два дня на сбор материала, а мы вынуждены в итоге сидеть здесь. Вот наши пресс-карты, – Степа веером выложил красивые ламинированные карточки с нашими фото и надписями Press. Карточки мы сделали сами из бесплатных бейджиков, раздаваемых на всяких выставках.

– Кстати, а мы задержаны? – спросил я учителя. Тот, взглянув на карты, начал быстро и эмоционально выговаривать что-то дознавателю, который мрачнел с каждой минутой. Наконец тот встал и вышел из комнаты.

– Куда это он? – спросил я нашего переводчика.

– Он пошел заказать чай. Видите ли, у нас в Турции принято принимать гостей с чаем.

– Лучше бы он пошел за нашими паспортами. Я уже рассказывал вам эту возмутительную историю?

Учитель заерзал на сиденье, поглядывая на часы.

Дознаватель тем временем вернулся с человеком-чайником. Это был специальный сотрудник, который ходил с огромным чайником по отделению и все время проливал чай мимо стаканов и чашек на пол, а потом туда же мимо сыпал сахар, отчего пол в полиции был мокрым и липким. Человек-чайник налил нам по чашке чая с верхом, облив колени, и ушаркал в коридор.

Дознаватель, слащаво улыбнувшись, заправил лист бумаги в машинку и начал печатать.

– Мы бы хотели получить наши паспорта. Сейчас, – сказал Степа. Дознаватель сделал извиняющуюся мину, показывая на потолок.

– Как вас зовут? – подло улыбаясь, спросил я.

– Орхан.

– Нет, как ваше полное имя? Люди такой нужной и благородной профессии, как ваша, необходимы для нашей статьи.

Дознаватель, изменившись в лице, отставил чашку и опять вышел в коридор. Спустя еще 20 минут мы получили паспорта, копию заявления под нашу диктовку и два кебаба в качестве извинения от начальника отделения. Подавив искушение прокричать высоким писклявым голосом «Российская журналистика за кебабы не продается!», мы забрали кебабы и вышли в темную кютахьинскую ночь. Сам начальник, впрочем, появиться перед нами так и не решился, послав с дарами человека-чайника.

Опять переночевав на месте преступления (к слову, ленточками с надписями «Полиция» его никто так огородить и не удосужился), наутро мы двинулись на поезд, чтобы испытать волшебные свойства новой бумаги. Идея с поездом пришла в голову мне, поскольку что-то как-то не получалось у нас с автостопом в Турции, а кроме того, это была еще при Османской империи немцами построенная железная дорога в горах с кучей туннелей и мостов. Как любителю всяких старых инженерных сооружений, мне очень хотелось на нее посмотреть. Мы собирались ехать в третий по величине город Турции Измир, расположенный на Средиземном море. Главная цель посещения – почетный консул Пакистана, который мог поспособствовать в выдаче нам пакистанской визы. Мы были единственными пассажирами в вагоне, поэтому кондуктор подошел сразу именно к нам. Прочитав бумагу и задав пару контрольных вопросов: «Кютахья – цап-царап? Алибаба? Пара йок?»[31 - Кража? Разбойники? Нет денег? (тур.)], он сказал, что все нормально и мы можем ехать до Измира. Поезд шел очень медленно, в итоге мы прибыли уже под вечер.

Наш вписчик в Измире Сердар учился на медика, а пока жил в квартире-студии недалеко от центра города, которую ему снимали родители. Еще он мечтал найти себе русскую жену. Вообще многие турки мечтают найти себе славянскую жену. Сначала я думал, что их как-то особо привлекает тонкость душевной организации славянок и изящество их форм, однако реальность оказалась куда суровее: русская жена была нужна Сердару в качестве кухонного комбайна. Турчанки, по его словам, ленивы и неспособны в домашнем хозяйстве. Выйдя замуж, они начинают стремительно рожать детей, толстеть и усеть (растить усы). Чтобы уйти от своей судьбы, Сердар провел к себе в жилище Интернет и стал проводить время на сайтах знакомств с русскими женами (есть такие специализированные ресурсы), общаясь с ними с помощью онлайн-переводчика.

К моменту нашего прибытия его отношения с одной из потенциальных жен вступили в решающую стадию – стадию перевода денег. «Светлана» была готова вылететь в Измир немедленно, но самолет из ее маленького украинского города стоил слишком дорого. Ее зарплаты медсестры в государственной больнице, конечно, на это не хватало. Она заняла денег у друзей и соседей, но денег все равно было мало. Не хватало всего лишь около 600 долларов. Конечно, Сердар не мог остаться в стороне: разрушить любовь и будущую семью из-за банальной нехватки денег – это совсем не по-турецки. Когда мы приехали к нему, шло обсуждение технических деталей перевода на Виргинские острова – это был самый удобный способ перевести деньги в маленький украинский город. После того как мы из любопытства подключились к беседе по-русски, «Светлана» впала в расстройство, а потом начала писать фразы в стиле «Нога – корень здоровья»[32 - Знаменитая шутка, автором которой является «Гуанчжоуская акция с ограниченной ответственностью по стелкам КНР» (см. Гугл).]. После фразы «Hello, brother. How is weather in Nigeria?»[33 - Привет, брат! Как погода в Нигерии? (англ.) Примечание: в данном абзаце речь идет о нигерийском спаме, известном интернет-мошенничестве.] «она» отключилась, а Сердар долго не мог поверить в такое коварство русских женщин. В благодарность за сэкономленные 600 долларов все наше пребывание в Измире он кормил нас чудесными завтраками, за что ему большое спасибо.

Измир представляет собой огромную набережную, чем-то похожую на знаменитый приморский променад Ниццы – если заменить дворцы потрепанными бетонными коробками, расширить набережную, а потом все получившееся умножить как минимум на четыре – тогда вы получите хорошее представление об Измире. Вообще после приятной горной прохлады Кютахьи попасть в раскаленную топку Измира с влажностью, близкой к 100%, было не очень приятно. По ощущению это было похоже на грипп с высокой температурой – ломало кости и хотелось все время спать. В городе гулять, кроме набережной, негде, поэтому все гуляют именно там. А поскольку пакистанский консул должен был быть на месте только после 14 часов, то утром следующего дня мы с Сердаром пошли «гулять» по набережной.

Продираясь через висящее в воздухе марево, составленное из плавящегося асфальта и морских испарений, и протирая глаза, которые заливало потом, я пытался что-нибудь рассмотреть. Набережная была практически лысой – небольшие пальмы тут и там не давали тени, поэтому казалось, что мы гуляем по включенной микроволновке – нас равномерно поджаривало со всех сторон. Сердар же, казалось, ничего не замечал, был оживлен и рассказывал про свою поездку по обмену в Европу в прошлом году. Из вежливости мы тоже притворялись, что ничего особенного не происходит, и бодро шлепали по расплавленному битуму, оставляя в нем следы. Почти теряя сознание от внешней и внутренней температуры, с приклеенными улыбками мы тащились по САМОМУ УЖАСНОМУ МЕСТУ ДЛЯ ПРОГУЛОК, которое только можно было придумать. Архитекторы Измира, должно быть, ненавидели свой народ. Наконец, Сердар сказал: «Вы кажется, устали… Давайте посидим, отдохнем». Он шлепнулся на газон на краю битумной полосы. Солнце сверху заняло, кажется, все небо. Поскольку сил придумать что-то другое у нас уже не было, мы молча упали на эту сковородку, пытаясь как-то свернуться в улиток, чтобы уменьшить площадь солнечного поражения.

«Give me money»[34 - Дай мне деньги (англ.).], – раздался хамский голос над ухом. Скосив один глаз в сторону голоса, я увидел омерзительного типа с красными глазами и большой соплей, повисшей на носу. «Go away. No money»[35 - Уходи. Нету денег (англ.).], – сказал ему Степа. Тип держал в одной руке пакет с чем-то мерзким и желтым, другую руку он сложил в кулак и стал делать агрессивные выпады, быстро приближаясь к Степе. «Э, ты чо?» – вставая, спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади.

Глава шестая, в которой появляется почетный консул Пакистана, а Рэббиту снятся коровы

«Э, ты чо?» – спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади. В этот момент в середину назревающего мордобоя вклинился Сердар, протягивая типу купюру. Тот, немедленно схватив деньги, отбежал от нас на некоторое расстояние. Сопля упала на грязную футболку. «Это чего? Зачем это такое?» – возмущенно всполошился Степа, пытаясь рассмотреть купюру.

«Понимаете, – сказал Сердар, – эти люди очень опасны, они нюхают клей и ничего не понимают. Он мог достать нож и его в вас вонзить, так как ему наплевать. Поэтому я просто дал ему то, что он хотел».

Внутренний гопник Степы не хотел мириться с моральным поражением и продолжал причитать: «Да это же просто токсикоман, он вообще был один. Да зачем это?» Сердар мудро смотрел на море, не отвечая на глупые вопросы. Так мы получили урок настоящего Дао.

На «прогулке» по набережной наша экскурсионная программа была завершена, так как больше ничего достопримечательного в городе не было, кроме метро, о котором пара слов ниже. Сердар должен был идти в университет, поэтому, с облегчением распрощавшись, мы потащились в какой-то темный и относительно прохладный переулок, где долго отсиживались, дыша паром и восстанавливая температурный баланс. На вторую половину дня было назначено посещение пакистанского почетного консула, который располагался в непонятном районе трущоб за грузовым депо. По пути мы хотели зайти в метро Измира. Да, этот сравнительно небольшой город имеет свою линию метрополитена, недавно запущенную в эксплуатацию. Внутрь, однако, зайти не получилось, так как на каждой станции у турникетов стояли служащие метро и не пускали нас без билета. Вообще возникало ощущение, что они не пускали никого или просто метро построили не там, потому что красивые, отделанные мрамором станции были абсолютно пусты.

«Покатавшись» на метро, мы долго и муторно тащились через одинаковый район одноэтажных гаражей и автосервисов, большинство из которых было закрыто (видимо, уже не первый год). Как здесь вообще может находиться пакистанское консульство? – мучила меня мысль. Это, должно быть, какой-то аферист. На вопросы прохожим и работникам автосервисов, а не встречали ли они здесь пакистанское консульство, большинство смеялось, принимая это за хорошую шутку. Паранойя усиливалась.

В конце концов нас привели в очередной автосервис – во дворе стояли рефрижераторы (для трупов?) и хмурые механики, на земле было разлито машинное масло, а в дверях, улыбаясь, нас встретил почетный консул Пакистана, господин E. Он предложил чай, проводил к себе в кабинет на 2-й этаж и вообще всячески демонстрировал, как он рад нас видеть (к чему бы это?). Господин E. владел автосервисом и почему-то по совместительству представлял интересы Исламской Республики Пакистан в Измире. Каким образом это произошло и кто все эти люди – при взгляде на рефрижераторы эти вопросы задавать не хотелось.

Почетные консулы не могут сами выдавать визы, они, как правило, являются способом сэкономить на содержании полноценного представительства. Почетный консул выбирается из числа достойных граждан страны пребывания и наделяется ограниченным консульским иммунитетом. В реальности его обязанности сводятся к тому, чтобы организовать пару светских приемов для дипкорпуса. Учитывая консульскую неприкосновенность, почетными консулами небогатых стран являются обычно довольно скользкие персонажи, осуществляющие под прикрытием этой неприкосновенности всяческие не вполне легальные операции (например, перевозку трупов в рефрижераторах).

Узнав, что мы есть «Великая Экспедиция» и у нас имеется стопка Важных Бумаг, господин E. без промедления согласился нам помочь. Он позвонил в Стамбул настоящему консулу Пакистана и, поговорив немного о своем последнем визите «в штаты», сказал, что у него тут сидят два молодых человека, которым нужна виза, и не мог бы последний обратить на них внимание. Почему-то из наблюдения за его мимикой и скоростью речи создавалось впечатление, что он говорит в выключенный телефон. Мы уходили из автосервиса с двойственным чувством – с одной стороны, не покидало ощущение, что мы поприсутствовали на каком-то странном противоестественном спектакле, а с другой – хотелось надеяться, что консул на другом конце провода был настоящим, и в худшем случае мы всегда сможем вернуться в Стамбул, заручившись этой протекцией.

Мы шли по обычному жилому району в сторону дома Сердара. Постепенно начинали заполняться «культур-кафе». Это уникально турецкие учреждения для общения, где собираются, как правило, мужчины среднего и старшего возраста, чтобы обсудить последние новости, попить чая, выкурить кальян и прочим образом социализироваться. В том числе с помощью таких культур-кафе формируется соседская общность, благодаря чему уровень взаимной поддержки и в целом взаимовыручки на Ближнем Востоке и в Турции очень высок, то есть, скажем, выкинуть людей по одиночке из своих домов только потому, что кому-то захотелось построить торговый центр на этой территории, не получится. Возможно, в этом и кроется причина неприглядного состояния турецких городов – джентрификация[36 - Процесс выдавливания бедного населения на окраины и огламуривания центра.] невозможна из-за высокого уровня солидарности масс, попадающих под выселение.

Люди шли с работы домой и по пути покупали арбузы. Мы тоже купили арбуз, решив принести его Сердару, чтобы вместе его (арбуз) съесть. Однако есть очень хотелось сейчас, а до Сердара было еще далеко, к тому же арбуз был тяжелый, поэтому мы решили его уполовинить. Поскольку ножа у нас не было, то мы зашли в парикмахерскую и попросили оный. Скучающий без клиентов цирюльник сам порезал арбуз, красиво разложив его на тарелку. Растрогавшись, Степа решил сьесть арбуз вместе с цирюльником, пригласив того поучаствовать в поедании. Цирюльник, в свою очередь, вынес из подсобки хлебные лепешки, сыр, финики, еще какие-то вкусности, накрыв целый стол. Происходило все почти в полном молчании (наш турецкий был еще совсем не совершенен), отчего создавалось ощущение особого взаимопонимания с цирюльником – мы с ним молчали как давно и хорошо знакомые люди. Снаружи темнело, а мы сидели в тускло освещенной измирской парикмахерской, ели арбуз с питой, смотрели на улицу, и все было хорошо.