Азия roadbook: Автостопом без гроша

Вопреки ожиданиям, на новом острове оказалось ничуть не лучше. Было меньше лошадей и меньше турецких семей на отдыхе, но турецкий мюзикл играл все так же бодро и громко, а палатку было ставить все так же негде. В итоге мы просто оккупировали полуразрушенное здание рядом с паромным причалом и переночевали там (кстати, через стенку находился дорогой отель).

Вернувшись наутро в Стамбул и забрав паспорта с визами (сирийская виза выглядела произведением безумного почтальона – несколько печатей и штампелей, неаккуратно наляпанных друг на друга, были снабжены почтового вида марками), мы заехали к нашему вписчику забрать вещи и попрощаться. Надо сказать, прощание вышло хуже, чем знакомство при первой встрече: наш хост явно имел на нас зуб.

В первую нашу встречу он гордо показывал свою съемную квартиру из трех комнат, называл сумму оплачиваемой им ренты (на самом деле довольно высокую) и рассказывал про работу в стамбульском отделении международной корпорации после получения диплома престижного стамбульского университета. Для выходца из бедной деревни на северо-востоке Турции это был несомненный успех. Хотя мы старательно поддакивали, как и полагается в таких случаях, мы не смогли, видимо, скрыть отсутствие восхищения его успехами. Более того, своим существованием мы являли вызов его мироустройству – мы выглядели как богатые белые бездельники (наша одежда еще тогда не поизносилась), которые в свое удовольствие ездят по миру, не проработав толком ни одного дня, не учившись в престижных вузах, не карабкаясь по карьерной лестнице, терпеливо снося идиотизм начальников и интриги коллег. Мы говорили по-английски лучше, чем он, хотя это был один из пунктов его гордости. Кроме того, он был старше нас, но никогда не был за пределами Турции.

Все это вместе было несправедливо. Он был вынужден работать 6 дней в неделю, тратя на дорогу 6 часов в день, чтобы носить свежий костюм и причислять себя к среднему классу. «Какого черта?!» – думал, наверное, он. Впоследствии мы часто встречались с завистью такого рода – люди не понимали, что мы совсем не те, чей образ они на нас примеряют, и мы тоже пристегнуты в общем кукольном театре, выполняя свою работу и пытаясь допрыгнуть до конфеты на нитке – доехать до Ванкувера. Наверное, нас подводило слишком долгое время, проведенное в Европе, и приобретенная там привычка часто улыбаться…

Мы ехали в очередном «икарусе» по стамбульским спальным районам. К тому времени мы уже научились пользоваться стамбульскими автобусами бесплатно. Вход в автобусы осуществляется через переднюю дверь и водителя. Пассажиры, проходя мимо водителя, прикладывают к черной коробке так называемый акбиль – магнитный ключ, заряженный определенным числом поездок. Коробка пикает, и пассажир проходит. Стамбульским водителям было, как правило, наплевать, пикает ли коробка, поэтому можно было, приложив пустую руку, быстро пройти внутрь автобуса.

В этот раз, однако, пришлось платить, так как это была конечная, и мы оказались единственными пассажирами. За окном мелькали одинаковые пригороды из панельных многоэтажек. Вообще Стамбул расположен прямо на тектоническом разломе, поэтому вопрос не в том, случится там большое землетрясение или нет, а скорее в том, когда оно случится. Как сказал сосед по автобусу, все дома построены устойчивыми к сейсмическим толчкам, во что верилось, однако, с трудом, если, конечно, турки не научились строить невидимые контрфорсы.

Мы не хотели навсегда застрять в стамбульских пригородах, поэтому решили выехать из города по морю очередным паромом до городка с почти русским названием Yalova. Билеты стоили 2 лиры – паром считался дальним. Поэтому мы через решетки пролезли в закрытый выход и забились в какую-то щель, чтобы не отсвечивать раньше времени. Паром опять поскрипывал, в голову почему-то лезли романсы Вертинского, а Стамбул тем временем все удалялся. Чем дальше был Стамбул, тем понятнее становились масштабы этого города – одинаковые районы занимали все поле зрения, весь горизонт, и уходили все дальше и дальше. Это был город-опухоль, запустивший свои метастазы-хайвеи глубоко в тело сельской Турции, с миллионами раковых клеток, которые с трудом переносили пораженные пробками кровеносные сосуды. Стамбул требовал все новых жертв, поэтому тысячи новых мигрантов с востока и из центра Турции каждый день селились на его окраинах, принося в жертву свое время и жизненную энергию и еще больше раздувая мегаполис.

Сидя на палубе под морским бризом, было удобно думать всякие патетические мысли, тем более что времени было много – нас ждала дальняя дорога… и, похоже, казенный дом: реальность грубо напомнила о себе проверкой проездных документов, которую осуществляла полиция. Мы внезапно оказались в очень неприятной ситуации. Заранее заметив нездоровое шевеление людей в униформе в дальнем конце салона, мы перешли с рюкзаками на второй этаж, чем привлекли всеобщее внимание. Проверка неотвратимо приближалась. Полицейские обменивались улыбками с пассажирами, которые, в свою очередь, с готовностью показывали билеты. Похоже, мы были единственными преступниками, которым предстояло нарушить пасторальную сцену всеобщего законопослушания и уважения властей и народа. Я представлял, как исказятся лица жандармов и как в изумлении повернется к нам весь салон, не в силах поверить в то, что мы совершили. На стенке висела табличка на турецком, из которой было понятно, что за безбилетный проезд полагается 6 «ay». Я лихорадочно пытался сообразить, что такое «ay» – 6 МРОТ, 6 ударов палкой (лучший вариант), 6 лет тюрьмы? В голове проносились отрывочные сведения по ключевым словам «турецкая тюрьма» – рассказы знакомых о других знакомых, которых посадили на 20 лет и отпустили после взятки в 30 тысяч евро, каменные дыры в Каппадокии и так далее. Тем временем проверяющие подходили все ближе… Внизу приветливо плескалось Мраморное море.

– Merhaba, bilet[14 - Здравствуйте, билет (тур.).], – по-турецки сказал подошедший полицейский.

Глава третья, в которой Степа ест рыбу, а Рэббит вспоминает о дружбе народов

– Merhaba, bilet! – сказал полицейский.

Вообще в этом путешествии от нас все время чего-то хотели, как правило, того, чего у нас не было. Хотели денег, виз, сочувствия, разрешения на работу. Теперь вот хотели билеты. Всегда неприятно, когда от тебя что-то настойчиво хотят, а у тебя этого нет. С одной стороны, не хочется разочаровывать человека, а с другой – такая ситуация означает конфликт. Быть постоянно в состоянии конфликта с людьми, натасканными на таких, как мы, было утомительно.

– Bilet! – повторил полицейский.

Мы глупо улыбались, посматривая друг на друга и на табличку, обещавшую 6 «ау» безбилетникам. Вокруг начала собираться толпа из зевак и других проверяющих.

– Тикет, тикет! – подключился более англоговорящий коллега полицейского.

– Аа, тикет, ну так бы сразу и сказали! – облегченно выдохнул Степа и полез в рюкзак.

Я с любопытством смотрел на Степу, не понимая, что он задумал. Степа тем временем достал кусок колбасы в замасленной бумаге и медленно положил его на сиденье. За колбасой последовала большая жареная рыба. Полицейские в недоумении смотрели на колбасу и рыбу, которые сильно и приятно пахли специями. Выложенная еда красиво подсвечивалась солнцем сбоку и выглядела как натюрморт. Глаза полицейских заблестели, и они начали интенсивно сглатывать слюну. Было видно, что они хотят съесть рыбу.

Третьим номером Степа достал справки АВП (Академии вольных путешествий) на английском с большими размазанными печатями. Тогда на английском языке она называлась как International Academy of Free Travels[15 - Международная академия вольных путешествий (англ.).]. По крайней мере именно эти слова стояли в шапке наших справок.

– Free travels![16 - Бесплатные путешествия (игра слов, англ.).] – сказал со значением Степа, ткнув пальцем в шапку.

– Yes, it’s a free travel pass. Look here – my photo, his photo[17 - Да-да, это билет для бесплатных путешествий. Посмотрите сюда – его фото, мое фото (англ.).], – подтвердил я.

Англоговорящий полицейский смотрел то на справки, то на сиденье с едой.

– International! – добил его Степа.

Полицейский заговорил со своими коллегами, тыкая попеременно в справки, в нас и в рыбу. Толпа зевак сочувственно кивала и лезла смотреть и читать бумаги. Наконец авторитетного вида мужик в белой офисной рубашке выхватил их из рук и сунул полицейским в лицо, драматически воскликнув: «International! Free!»[18 - Международный! Бесплатный! (англ.)] Похоже, это поставило точку в дискуссии последних. Англоговорящий полицейский повернулся к нам и сказал:

– Thank you. Very good[19 - Спасибо. Очень хорошо (англ.).].

– Тешеккюр[20 - Спасибо (тур.).], – хором ответили мы, убирая рыбу.

Первый раз всегда волнителен, тем более что мы были запуганы контролерами в Италии и тем, к каким последствиям мог привести безбилетный проезд там[21 - Безбилетный проезд в ряде областей Италии является уголовным преступлением и может повлечь тюремное заключение.]. Проверять в Турции, что такое 6 «ау», не хотелось. Это уже потом, когда мы стали циничными оверлэндерами, закаленными в боях за место в разных видах общественного транспорта, такие ситуации решались автоматически, а 6 «ау» казались чем-то смешным и нестрашным. Пока же мы только начинали понимать закономерности функционирования в этом обществе и делали свои первые шаги на пути к сирийской границе.

В Ялову паром прибыл довольно поздно. Мы шли по улицам этого небольшого городка, рассматривая настоящую Турцию. Настоящая Турция казалась очень сильно поврежденной – везде стояли руины, недостроенные дома и зияли ямы от снарядов. Турция уже долгое время пыталась стать членом Евросоюза – процесс этот, казалось, начался еще до моего рождения и не завершится еще пару поколений. Тем не менее было интересно оценить ее именно под этим углом – развитие инфраструктуры, общественных институтов, общая приглаженность и так далее. На выходе из города открылся вид на поля вокруг, усыпанные пустыми бетонными коробками зданий, которые забросили много лет назад. По крайней мере у этой мистерии было простое объяснение: несколько лет назад государство давало щедрые субсидии на постройку собственного жилья, поэтому предприимчивые люди доводили постройку до определенного уровня, требуемого условиями ссуды, забирали ссуду и скрывались. Ну или не скрывались, а просто радовались ссуде. В итоге общее количество частного жилья так и не увеличилось, а все склоны, горы и прочие не очень пригодные для сельского хозяйства земли были забиты такими вот бетонными остовами.

На следующее утро, переночевав в палатке, мы вышли на очень небольшую местную трассу и доехали до городка Изник. Город был известен, конечно, римской городской стеной. Печальный опыт посещения стен в Стамбуле не научил нас осторожности. Впрочем, в этот раз все прошло хорошо – город оказался поселком городского типа, в центре которого были обязательные здания администрации, почты и памятник Ататюрку[22 - Ататюрк – в буквальном переводе Отец турок, Мустафа Кемаль, автор идеи секуляризации и модернизации Турции.]. Стена за прошедшие века вросла в поселок, став его частью – она проходила через огороды, ее использовали в качестве одной из домашних стен, пристраивая свои дома слева, справа, а иногда даже и с обеих сторон. В целом она почти полностью вросла в землю, кроме нескольких башен, которые использовали в качестве свалки. Почему-то никакого внутреннего протеста все это не вызвало, даже наоборот – такое функционирование стен казалось более логичным, чем их облицовка какой-нибудь плиткой «под природный камень» с последующей организацией автобусных групп туристов.

Как раз на выезде из Изника и произошел наш первый контакт с настоящим местным населением настоящей Турции, еще не испорченной мечтами о Евросоюзе и высоком ВВП. Мы сидели на рюкзаках на обочине в тени какого-то дома, лениво стопя редко проходящие машины. Метрах в ста находился автосервис, из которого выбежал мальчик лет десяти. Увидев нас практически у себя во дворе, мальчик впал в глубокий шок и долго не мигая на нас смотрел. Он начал медленно и, как ему казалось, незаметно сокращать дистанцию, время от времени подходя боком на пару метров, а потом надолго застывая. Вся процедура напоминала охоту кота на мышей. Я краем глаза следил за мальчиком, опасаясь, что он здесь, чтобы спереть наши вещи. Я также опасался посмотреть на него прямо – это привело бы к неминуемому контакту, и кто знает, чем бы он закончился. Вдруг мальчик зазвал бы толпу своих родственников с камнями и битами.

Вспомнилось, как еще давно, в раннем детстве, когда я лежал в больнице, у нас в палате жил маленький грузин – нам было по 5–6 лет. Поскольку больница была инфекционная, то все находились в отдельных боксах. Мы с одним больничным приятелем были одной компанией с грузином, поэтому решили над ним глупо пошутить, закрыв снаружи дверь бокса так, чтобы он не смог выйти. Национальной неприязни в наших действиях не было, я тогда даже не знал, наверное, что такое грузин. Так что это была просто обычная детская шутка. Грузин же, однако, так не считал: придя в совершенно неописуемую ярость, он начал швырять через стенку, не доходившую до потолка, стулья, посуду и прочие предметы мебели. Когда они закончились, то в открытый небольшой проем двери полетели ножи, которых у него оказалось почему-то много. Ножи со свистом летели мимо нас и втыкались в пол. Выпустить грузина мы уже боялись. Так что, кто их знает, эти южные народы, что у них на самом деле на уме.

Мальчик тем временем подошел совсем близко, поэтому пришлось повернуться и посмотреть на него в упор. Секунд двадцать мы изучали друг друга. Вообще вся сцена по напряжению напоминала фильм Спилберга «Близкие контакты третьего рода» – мы были друг для друга не менее таинственны и непонятны, чем инопланетяне. Наконец, мальчик произнес:

– Халло!

– Халло, мальчик! – сказал я, подумав, что вот и пришли халлоуины – знаменитые существа из книг Кротова, которые любят разнообразить жизнь путешественников своими приветствиями. Мальчик, однако, быстро сдулся и, прокричав еще одно «халло», убежал в автосервис. Вскоре он вернулся с ножом в компании брата постарше.

– Sit! – сказал брат, похлопав по табуретке в автосервисе.

Есть такая психологическая практика – некоторое время говорить только «да», какие бы предложения и просьбы ни поступали. Считается, что это помогает сосредоточиться на позитиве и вообще расслабиться. Вот у нас как раз был такой день. К тому же машин все равно не было, поэтому, решив досмотреть это кино до конца, мы переместились на табуретки в мастерской. Постепенно из внутренних помещений стали выходить другие члены семьи, всего человек десять. Перед нами молча поставили стол, на стол постелили скатерть. Далее появились сыр, хлеб, помидоры и вода.

– Eat! – приказал англоговорящий брат. Вся семья стояла напротив стола, скорбно сложив руки, и смотрела, как мы едим. Сначала меня душили российские комплексы вежливости, я порывался, нелепо изгибаясь, встать с табуретки, делая приглашающие жесты семье – мол, вы тоже не стесняйтесь, присаживайтесь на одну табуретку, угощайтесь, а то что это мы тут. Я бы, наверное, продолжал этот цирк, нервно кроша хлеб на пол, если бы мальчик не повторил сурово: «Eat!» Степа тем временем спокойно и с достоинством поглощал дары. Морально раздавленный, я, по-быстрому запихав в рот пару кусков соленого сыро-творога, начал прощаться с семьей, одновременно пиная Степу под столом. Прощание вышло несколько скомканным, но, как мне кажется, искренним – обе стороны были рады избавиться друг от друга. Можно было сказать, что первый опыт межкультурной коммуникации прошел хорошо. Степа впоследствии высказал свое мнение по этому вопросу – с буржуазной моралью пора распрощаться, надо быть ближе к земле и людям и есть что дают. С течением времени мы поняли, что угощение на Ближнем Востоке – это отнюдь не признак особого расположения, как это было бы в России или Европе, а просто знак хорошего тона, вроде того, что помочь донести тяжелые сумки в РФ или что-нибудь еще в этом же духе. Поэтому не нужно драматизировать, а нужно просто есть.

Тем более что с едой были серьезные проблемы: Турция, готовясь к вступлению в ЕС в перспективе, заранее подняла цены на европейский уровень (кроме этого, она еще ввела евродизайн номеров на автомобилях, где только осталось приклеить звездочки сверху – этим в общем-то подготовка к вступлению и ограничилась). Наш бюджет на эти цены рассчитан не был. В принципе он не был рассчитан ни на какие цены – еду предполагалось добывать в процессе путешествия подручными средствами. Как правило, мы аскали еду в кафешках, формально прося объедки, но втайне рассчитывая на бутерброды или даже – страшно сказать – полноценный кебаб. Однако вредное влияние ЕС и мировой закулисы уже успело поразить турецкие забегаловки, поэтому на нас часто смотрели с недоумением и не понимали, как такое может вообще быть (богатые белые бездельники, ну и далее по тексту). Поэтому, чтобы не разрывать шаблон у владельцев фастфудов, мы решили сделать заявление в полицию о краже у нас всего и потом молча с навернувшейся слезой протягивать нашу копию этого заявления на турецком магазинщикам и рестораторам. Сей коварный план предполагалось осуществить в городе Кютахья, расположенном в небольших горах. Именно туда мы направлялись из Изника.

Автостоп был довольно ненапряжным – мы медленно ползли по небольшим дорогам, петлявшим среди виноградников, на тракторах, грузовиках и лошадиных повозках. На обочинах мумифицировался виноград, постепенно превращаясь в изюм. Проезжая, можно было видеть все промежуточные стадии между виноградом и изюмом – каждая стадия имела свой цвет. Стадии чередовались полосами, поэтому от долгого смотрения на них начинала кружиться голова. Разговаривать с водителями было необязательно, поэтому мы просто улыбались, смотрели на изюм и слушали турецкий фолк, игравший практически у всех. Что характерно, музыка была очень качественная, на уровне профессиональной этники, которую в РФ слушают только особые ценители. Таркана и Тату мы слышали в Турции единственный раз – на богомерзком острове Буюкада.

Долго ли, коротко ли, мы доползли до более крупной трассы, где нам остановился бизнес-турок, едущий из Стамбула. На лбу у этого человека огромными буквами было написано «ГЕМОРРОЙ». Однако он ехал прямо в Кютахью, поэтому предостережениями интуиции можно было по такому случаю пренебречь. Буксуя, дорогая машина бизнес-турка рванула с места. Самое страшное – турок говорил по-английски, что он немедленно начал демонстрировать. Мы услышали про его бизнес, жену и большой дом с 25 комнатами. Поскольку на улице начало темнеть, то, несмотря на черную метку, я стал фантазировать на тему вписки в одной из 25 комнат. Бизнес, которым занимался турок, состоял в производстве каких-то ваз (ночных?), унитазов и тому подобных вещей. «Italy, – победоносно кричал турок, – We send all to Italy!»[23 - Мы все посылаем в Италию! (англ.)] Все это делалось каким-то образом из специальной породы, которую турок добывал на своем карьере. «Я вам покажу свой карьер!» – кричал турок, грозя пальцем перед носом у Степы, сидевшего впереди. За окном пошел дождь. «Теперь-то он точно не отвертится», – сквозь сон думал я на заднем сиденье. Я постепенно засыпал, поэтому происходящее снаружи мешалось со сном, в итоге выливаясь в полный бред. Мы, кажется, действительно приехали на карьер и в темноте ездили по грязным лужам среди груд ваз и унитазов. Дождь шел все сильнее, за нами гнался какой-то трактор, а мы мчались по грязи среди больших мертвых механизмов, с упреком смотревших на турка…

– Выходите! – возврат в реальность оказался суров: турок с решительным лицом стоял снаружи.

Глава четвертая, в которой герои осваивают дауншифтинг и попадают в жернова турецкой юстиции

– Выходите! – сказал из темноты снаружи турок. – Приехали!

Ничего не понимая спросонья, я вывалился из машины под дождь. Мы стояли на проселочной дороге – с одной ее стороны было большое поле, а с другой – район типовой многоэтажной застройки.

– Кютахья! – гордо обьявил турок, обводя рукой окрестности. – Here you can sleep[24 - Здесь вы можете поспать (англ.).], – он ткнул рукой в поле, обошел машину и сел за руль.

– А, ну спасибо. – Ошалевшие от сна и восточного гостеприимства, мы судорожно вытаскивали рюкзаки из машины.

Турок помахал на прощание рукой, развернулся и поехал в 25-комнатный дом.

Мы же остались в ночи под мелким, как будто жирным дождем (вообще, надо сказать, осадки в Азии сделаны из какой-то специальной воды – после того как попадаешь под такой дождь, очень хочется вымыться; романтическое выражение «купаться под дождем» выглядело бы здесь как плохой анекдот), размышляя о планах на вечер. Собственно, по размышлении предложенное турком место ночлега оказалось единственным вариантом, поэтому мы побрели на поле.

– Стоп! – остановился вдруг Степа. – А где мой телефон?

Телефон заряжался от прикуривателя в машине и при паническом отступлении был там оставлен. Мы позвонили на Степин еще голландский номер, который работал на входящие. Разумеется, телефон был уже отключен. В общем получалось, что владелец пароходов и личного карьера по производству унитазов стырил у нас старый телефон «Эрикссон Т-100» (и это не реклама). Мы особо не расстроились, поскольку звонить в Турции все равно было некому, а единственная игра, которая была на телефоне, уже надоела.

Разложив палатку, мы пожелали друг другу спокойной ночи и уснули. По тенту стучал турецкий жирный дождь, в домах через дорогу турки досматривали свои вечерние телешоу, хозяин заводов играл в «змейку» на Степином телефоне, а происходило все это в городе Кютахья, затерянном где-то в горах Центральной Турции.