Правда выбора

Правда выбора
Егор Фомин

Сибирь XVII века, суровая земля, опасные люди и тяжелые нравы. Русский фронтир. Охотник Олонец, давно расстался с кровавым прошлым и пытается жить мирной жизнью. Однако могущественный староста Зоб отнимает у него все ради охотничьих угодий. Олонцу приходится в одиночку встать против Зоба и его подручных и даже "пройти по большой улице".

Егор Фомин

Правда выбора

Автор рекомендует,

насколько это покажется возможным,

не уделять сноскам сразу большого внимания,

а попытаться прочитать текст

лишь по необходимости обращаясь к пояснениям.

Правда выбора

В Енисейске Игнат Олонец пошел сразу на двор маковского приказчика Похабова[1 - Иван Иванович Похабов (ок. 1610 – 1667 или 1668) – историческое лицо. Сын боярский, енисейский казак, руководитель походов на Байкал и Забайкалье, обвинялся в грабеже, насилии и должностных преступлениях. Был приказчиком маковских и енисейских крестьян в 1649-52 годах]. Того не было дома, и дворовые холопы велели зайти много позже. Однако Игнат сел тут же, на завалинке у дворовых ворот и недвижно стал ждать.

Ждать пришлось долго – весь день сын боярский[2 - Сын боярский – звание и сословие служилых людей. В Сибири в отличие от европейской части Русского царства в «сыны боярские» верстали и людей неблагородного происхождения] Иван Похабов провел у воеводы[3 - Воеводы в XVII в. руководили сибирскими городами, осуществляя не столько военную, сколько административную и судебную функцию власти. Часто чувствовали себя царями на вверенных территориях и злоупотребляли без меры.]. На свой двор он шел важный и довольный, хотя воевода и не усадил его к вечерней трапезе, но все ж уважил дельным разговором. Все шло к тому, что положение Ивана Ивановича снова должно было круто поменяться. Он и сейчас уже в крытом узорчатой камкой[4 - Камка (дамаст) – шелковая ткань с узорчатым рисунком.] кафтане, в парчовом колпаке, с шитым серебром поясом смотрелся настоящим боярином. А в мыслях видел себя уже воеводой, царским стольником, не меньше.

Игната у ворот он даже и не заметил сразу. Пропахший топью и прелой ровдугой[5 - Ровдуга – замша из шкуры лося или оленя.], в испачканных болотом чулках-ноговицах и чирках[6 - Чирки – традиционная обувь кетов.], в платке, завязанном под подбородком на остяцкий[7 - Остяки – название ряда разных сибирских народностей. В данном случае – кетов. Кеты жили (и живут сейчас) в основном по левому берегу Енисея и в верховьях реки Кети.] обычай, проситель показался приказчику приблудным инородцем[8 - Инородцы, также иноземцы, иноверцы – общее название для местных народов, употреблявшееся русскими. Обыкновенно применялось к таежным жителям. Татар, калмыков, киргизов порой разделяли, но иногда называли собирательно «татары».]. Даже распахнутая сермяга[9 - Сермяга – летняя суконная верхняя одежда на застежках. Короткая с узкими рукавами. Может считаться более дешевой разновидностью кафтана.] казалась похожей на халат-котлям[10 - Котлям – традиционная легкая верхняя одежда кетов из сукна.], а не на русское платье.

Увидев, что приказчик сейчас пройдет в ворота, Игнат вскочил и торопливо шагнул наперерез, срывая платок, чтобы обнажить голову.

– Здрав будь, сын боярский Иван Иванович! – глухо выдохнул он, кланяясь в пояс.

Оружный холоп, сопровождавший Похабова, дернулся, схватился за саблю, выдвинулся вперед, готовый закрыть хозяина от опасности. Однако приказчик ткнул его рукоятью плети в плечо, давая знак отойти. Плетиво он держал подобранным в кулак к черенку, но все же плеть не была уже на обыкновенном месте за поясом, а значит и сам Похабов был готов к неожиданности.

– Прими челобитную от сироты государевой, Игнашки Олонца сына Степанова! – продолжил Игнат так тяжело, как будто до того не говорил верных полгода.

Похабов остановился, с удивлением оглядел просителя с головы до ног.

– Игнашка… Олонец… Ты что ли тот крещеный, что на дочери остяцкого князца[11 - Князец – глава или лидер рода или нескольких родов, племени.] женат, добывает соболя, да не в наживу, а вместо ясака[12 - Ясак – главный и часто единственный налог, которым царская администрация облагала местные народы. Собирался соболем и другими ценными видами пушнины. Не имел единой установленной законодательно ставки, а потому его сбор часто (но не всегда!) сопровождался притеснениями, злоупотреблениями, вымогательством и насилием. При этом собираемый в качестве ясака соболь считался главной ценностью и смыслом освоения Сибири для царской администрации. Поэтому множество указов неизменно требовали отсутствие притеснений в отношении местных народов. Согласно законам, их земли были неприкасаемыми, запрещалась покупка и продажа инородцев, продажа им спиртного, предписывалась обязанность обеспечивать их хлебом в голодные годы.] за инородцев отдаешь?

Игнат кивнул:

– Божьей помощью.

– Дурная голова! – хмыкнул Похабов, отмахнулся плетью и двинулся вперед, в ворота, – Зайди завтра.

– Государево слово и дело! – выпалил тут же Игнат и так поспешно, что голос прорезался и прозвучал густо и звонко.

– Что за погибель? – удивился приказчик и остановился, – ты чьих будешь?

– Гулящий человек…

– Стало, не служилый? Как смеешь тогда государевы речи говорить, псина? – возмутился Похабов и даже выпустил плетиво из кулака, готовый хлестнуть негодяя.

– Гришка Зоб, Маковской слободы[13 - Слобода при Маковском острожке. Острожек стоял на реке Кети в начале волока на Енисейск. Волоком можно было попасть из Оби в Енисей, а далее – на Лену и Амур.] староста, перебил ясачных остяков Ямышской волости[14 - «Инородцы» при сборе ясака объединялись администрацией в «ясачные волости». Часто границы волостей соответствовали традиционным границам земель рода или племени. Ямышская волость находилась на реке Кети выше Маковского острожка.] вместе с князцом, и взял себе государева ясака соболя! – зло ответил Игнат, глядя прямо в лицо Похабову.

Приказчик сжал губы, желваки на скулах заходили так, что это было видно сквозь густую бороду. Кулак с плетью напрягся, задрожал. Игнат, однако, не продолжал.

– Поносные слова на большого человека говоришь! – требовательно сказал приказчик. – Сам видел?

Игнат качнул головой. Пояснил:

– Верные следы были. Самого Зоба отпечаток сапога с приметными гвоздиками. Да в лесу бумажка от табаку, который его человек, Василь Черкас выпил[15 - Выпил – т.е. выкурил.].

Приказчик поморщился, Игнат спохватился, зашарил на поясе, не сразу смог отвязать кошель.

– Что ж тут верного, коли сам не видел? Может тунгусы набежали, или татары? – все пытался отговориться сын боярский.

Игнат наконец вытряс из кошеля бумажку, протянул ее приказчику. Похабов поднял удивленно бровь:

– Не гневи, смерд!

Клочок бумажки его не убедил.

– Пытай меня[16 - Сыск (т.е. расследование) велось с применением пытки, которой проверялись устные показания.]! – почти выкрикнул Игнат, а потом бросился к завалинке, начал развязывать тючок поняги[17 - Поняга – рама из прутьев или жердей с лямками для ношения за спиной. К ней крепились (привязывались) припасы и снаряжение. Может считаться прообразом станка современных рюкзаков.]. – Остяки на котце[18 - Котец – запруда, ловушка для ловли рыбы, ставная снасть, место для ловли рыбы на заготовки.] стояли, я на озера по дичь ходил. Вернулся – чумы пожжены, люди побиты. Под чумом жена моя, дети малые, одно костье осталось!

– Жена? – проговорил Похабов, – инородка? Так чего блажишь? Поди новую купи! Казачков в поход отправилось сколько, жен осталось – на базар не ходи!

Игнат выпрямился, изменился в лице:

– Крещеная, венчаная! Дети – русские! Побойся бога!

Понял, что слишком гордо бросил слова в лицо приказчику. Выхватил из поняги двух копченых уток, протянул их в руки Похабову:

– Прими в почесть[19 - Подношение в почесть – практически официальная взятка того времени.]!

Тот скривился:

– Что в почесть сыну боярскому суешь? Уток? Срамота! – потеряв желание продолжать разговор, Похабов двинулся в ворота, – Верно было, татары налетели.

– Олонец мое прозвище, еще прозвание – Ослоп[20 - Ослоп – деревянная палица. Иногда окованная железом или утыканная гвоздями. От того же слова образовано «остолоп».], – сказал Игнат и замер.

Похабов сам остановился.

Что-то слышал приказчик об Игнате Ослопе от старых казаков. Будто ходил охочим человеком со служилыми, на Лену, на Колыму, отличался и в боях, и в жестокостях.

– Никогда не просил ничего за добытый в казну ясак, ни жалования не искал, ни подарков! – с бессильной обидой проговорил Игнат, – хоть свое соблюди, ты ж приказчик Маковского! Дай правежа Зобу!

– Что?! – рассердился Похабов и махнул плетью, – ты кого винить?.. кого?.. Сам от государевой службы, повинностей бегал, в охочих отсиживался, и тем взялся попрекать?!

Лет десять назад было то, о чем говорили про Ослопа. Того лиходея Похабов, пожалуй, и к себе бы взял. А этот жалкий человек с острым черным лицом, в инородческом платье ничего уже не стоил, только раздражал зря и назойливо добивался сыска, которого приказчик хотел избежать.