Жгучая тайная страсть. Личный театр Эдуарда Тополя

А вы можете что-то рассказывать?

ИТКИНД. Что?

ВЕСЕЛИНА. Ну, что-нибудь. Вашу биографию. Для интервью…

Иткинд уходит, возвращается с ведром, наливает из него воду в глину и продолжает разминать ее, сосредоточенно вглядываясь в Веселину.

Алло! Исаак Яковлевич!

ИТКИНД (отстранено). Вус?

ВЕСЕЛИНА (в отчаянии). Вы обещали интервью. Расскажите о себе…

ИТКИНД. Тов. (Отстранено и почти машинально). Я родился в 1871 году в маленьком местечке возле Сморгони Витебской губернии. Мой отец был хасидским раввином… Вы знаете, кто такие хасиды?

ВЕСЕЛИНА. Ну, это такая секта…

ИТКИНД. (работая и думая о работе). Нет. Все так думают, но это не так. Хасиды говорят: жизнь нам дана Всевышним для радости и любви. Если ты соблюдаешь законы, данные Господом, то жизнь это праздник, ви согласны?

ВЕСЕЛИНА. Я согласна, что ваш папа был раввином…

ИТКИНД. И дедушка! Я закончил ешиву и тоже стал раввином…

ВЕСЕЛИНА. Это я знаю. А как вы стали скульптором?

Иткинд вдруг резко отделяет от бесформенной кучи глины большой кусок, ставит его на постамент рядом с Веселиной, и теперь в этом куске угадывается нечто вроде женского торса. Смотрит на Веселину и на торс.

Исаак Яковлевич!..

ИТКИНД (словно откуда-то издали). А?

ВЕСЕЛИНА. Вы были раввином. А как вы стали скульптором?

ИТКИНД (работая с глиняным торсом). Да, я был раввином… В 26 лет я был раввином, у меня были жена и дети – всё, как полагается настоящему хасиду… И вдруг… Вдруг мне попалась книга о Марке Антокольском. Скульпторе. А там были фотографии его знаменитых горельефов «Еврей-портной», «Вечерний труд старика» и другие. В этих стариках я сразу узнал наших местечковых евреев. И я просто потерял голову – Антокольский, тоже еврей, и тоже из Вильно, а делает такие вещи, скульптуры!..

ВЕСЕЛИНА. Ой!

ИТКИНД. Что такое?

ВЕСЕЛИНА. Не знаю. (Трет плечо) Плечо заболело… Извините, рассказывайте.

ИТКИНД (продолжая работать с глиняным торсом). Стойте прямо! Вы весна! Стойте прямо!

ВЕСЕЛИНА (выпрямляясь). Да, извините. Рассказывайте.

ИТКИНД (продолжая энергично работать с глиняным торсом). Хорошо. В это время в Сморгони наш богач Пиня, хозяин скобяного магазина, выдавал замуж свою единственную дочку Броню. Но никто не хотел на ней жениться – такая она была уродка. Маленькая и горбунья, ви можете себе представить? Пиня давал за нее очень большое приданое, но даже приказчики в магазине Пини, которые могли за грош продать черту душу, и те отказывались от Брони. Что такое?

ВЕСЕЛИНА (трет другое плечо). Я не знаю. Вдруг очень больно. Извините…

ИТКИНД. Вы хотите отдохнуть?

ВЕСЕЛИНА. Нет, нет! Рассказывайте…

ИТКИНД. Тов. Хорошо… (Продолжая работать с глинным торсом) Да, все отказывались жениться на этой Броне. Но был у нас в Сморгони грузчик Ханцель. Богатырь, как говорят русские. Он поднимал два куля с мукой. Бревно в десять пудов клал на плечо и один тащил куда надо. Но – шлимазл. Ви знаете, что такое шлимазл? Дети кричали ему на улице: «Ханцель! Я тебе дам две копейки! Сделай коня!» И Ханцель – он зарабатывал в два раза больше других грузчиков! – становился на четвереньки, дети залезали ему на спину, и он катал их по местечку, как конь. Не из-за денег. А потому что никому не мог отказать. Он был больше, чем добрый, он был шлимазл. И когда все наши женихи отказались от Брони, Пиня, ее отец, пришел к Ханцелю. И Ханцель не отказал Пине. И была свадьба. И молодые шли по местечку – огромный, два метра высоты, Ханцель и маленькая горбунья Броня. Я видел, как они шли по улице. Я не знал, смеяться мне или плакать. Я сидел и ни о чем не думал. Просто мял в руках хлеб и опомнился только, когда на столе передо мной оказались фигурки этих молодых – Ханцеля и Брони…

Стоя на табурете и не шевелясь, Веселина начинает беззвучно плакать, но Иткинд не видит этого.

Да, после этого я совсем потерял голову. Я бросил свою синагогу и уехал в Вильно. Я хотел учиться на скульптора, но нашел только работу ученика переплетчика… (Замечает, что Веселина плачет) Что с вами? Ви плачете?

ВЕСЕЛИНА. Вы делаете мне больно…

ИТКИНД (удивлено). Я делаю вам больно??

ВЕСЕЛИНА. Да, когда вы мнёте плечо у этого торса, мне больно.

ИТКИНД (поспешно). Да? Вейз мир! Извините. Извините. (Гладит глиняный торс по плечам) Сейчас пройдет, сейчас… Это ваше тело шлет сигнал мне в руки… Так лучше? Да? Так лучше?

ВЕСЕЛИНА (изумляясь). Да… лучше… Правда, лучше…

ИТКИНД. Просто вы плохо кушаете. Вы очень плохо кушаете. Поэтому у вас вот тут (показывает на глиняном торсе ключицу) ямка, впадина. Я должен ее сделать, промять. (Чуть прижимает глину на левой ключице торса) Вот так, можно?

ВЕСЕЛИНА (невольно отстраняясь, в оторопи трогает свою левую ключицу). Немножко больно. Но я потерплю… Рассказывайте.

ИТКИНД. Потерпи, девочка. (Осторожно проминает обе ключицы на глиняном торсе) Ви должны кушать, каждый день надо кушать… Почему ваш муж не хочет детей? Сколько вам лет?

ВЕСЕЛИНА. Двадцать пять… (Закрывая глаза, заторможено) Какие у вас руки…

ИТКИНД. Двадцать пять?! И он не хочет детей? Он же преступник! Настоящий преступник! Зачем вы с ним живёте?

ВЕСЕЛИНА. Мы уже не живём. Два года... (Открывая глаза и беря себя в руки) Пожалуйста, рассказывайте. Вы нашли работу переплётчиком.

ИТКИНД. Да, в Вильно я работал переплётчиком книг. И все читал. А через два года вернулся в наше местечко, но хасиды уже считали меня гоем – ведь я бросил религию, я потерял Бога. Больше того, я лепил из глины людей, а это запрещено нашей религией, никто не имеет права делать то, что делал Бог… (Увлеченно лепит на глиняном торсе грудь)

ВЕСЕЛИНА. О… О… (Закрывает глаза и начинает дышать все глубже, истомно). Что вы…

Иткинд, не слыша и не замечая ее реакции, продолжает лепить на глиняном торсе грудь.

Что вы делаете?..

ИТКИНД. Это глина. Я леплю глину…

Веселина с подкошенными ногами медленно опадает с табурета.

Иткинд в последний момент испугано подхватывает ее и удерживает стоя.

ИТКИНД. Что случилось? Вам плохо?

ВЕСЕЛИНА. Мне хорошо… Мне так хорошо… Только ноги… Мне нужно лечь…