Смотрящий

Остальных не пришлось ждать и уже четыре человека стояли в боевой готовности перед капотом, держа навскидку автоматы, бросая длинные тени на своих лесных неприятелей. Кабаны бросились в свой последний бессмысленный бой без страха и упрёка. Их нападение напоминало трёх оставшихся в живых камикадзе, летевших в атаку на ощетинившийся пушками американский линкор, готовый встретить их со всеми “почестями”. Но если японские пилоты-смертники психологически уже давно, не взирая, ни на что, были готовы принять смерть, следуя кодексу самурая “бусидо”, то стремление на собственную гибель вепрей, объяснялось, лишь отсутствием каких-либо знаний об убийственной силе и моще АКМ-74. Оно и понятно, так называемый индекс мозга дикого кабана, едва доходивший до 0,2%, был сопоставим с показателем бегемота, который также не вошёл в историю животного мира, как обладатель высоких интеллектуальных способностей.

Бегущие навстречу в свете фар, кабаны стали несложными мишенями, поразить которые не составило бы больших трудностей даже для тех, кто за свою жизнь успел выпустить три-четыре обоймы, а сейчас, когда их встречали люди, проведшие немало часов с автоматом, и подавно. Это не было боём, это был хладнокровный, без малейшего намёка на нервозность и спешку, расстрел уступающего по всем статьям, как в вооружении, так и в количестве, врага. Никакой пощады, лишь циничные ухмылки на лицах.

Вепри падали, как подкошенные, но стоило только сделать попытку подняться, как сразу пару пуль, отбивая это желание, приковывали их к земле, уже навсегда. Как любой расстрел, это действие было недолгим, но с лихвой заполнило воздух безжалостным холодом, который не может определить термометр, ты ощущаешь его только своим нутром. Глухое эхо – постоянный спутник этого смертельного приговора, объявило о его окончании, разнеся весть об этом событии далеко по сторонам. Автоматы одновременно опустили стволы, уставившись в землю, снимая напряжение и отдыхая после привычно хорошо выполненной тяжёлой работы.

Четвёрка двинулась навстречу лежащим тушам с любопытством и осторожностью. Кабаны очень часто симулируют свою смерть, притворившись безжизненным куском мяса, поэтому Хирург предупредил, что расслабляться ещё рано и если уши торчат, а шерсть на загривке стоит дыбом, сразу стрелять в голову. Снова будить эхо не пришлось. Из машины вышел Башкир со своим напарником и, также, с опаской, двинулся навстречу им. Если последние три вепря, расстрелянные практически в упор, представляли собою жалкое зрелище, то из двух первых попавших под огонь с тылу и оставшихся лежать на дороге, один явно был ещё жив. Ощущая вибрацию земли от приближающихся шагов, он резко вскочил, заставив Ильдара стремительно поднять автомат, и ринулся прочь с такой прытью, что мгновенно растворился в темноте.

– Башкир, реакция уже не та? Старый стал? – голос Хирурга наполнился расслабленным весельем.

– Всё хорошо, не переживай за меня. Если я правильно посчитал, осталось два подранка, которые уже точно к нам не сунуться.

– Судя по всему, да. Как там, Боцман?

– Шашлыка хочет, – улыбнулся в ответ Ильдар.

– Скажи ему, если успеем вернуться через три часа, вырежу ему самую мякоть, позже уже будет с запашком.

Хирург получил своё прозвище не по бывшей профессии, как может показаться изначально, а за искусное владение ножом. Его с детства завораживали всевозможные клинки, которые делал отец на работе в механическом цеху, оставаясь после смены, и приносил домой. Они были разной формы и для разных задач, но всех объединяли интересные истории происхождения, которые с огромным удовольствием он рассказывал, пока маленький Саша внимательно рассматривал их, крутя в своих юных ладошках взрослые игрушки. Особенно его привораживали рисунки на стальном острие, получавшиеся из-за того, что для изготовления использовался пакет заготовок из разных марок стали. Но так получилось, что он больше хотел не изготавливать, а научиться метать их, о чём искренне желает каждый пацан. Отец во дворе дома соорудил огромный деревянный щит, несмотря на протесты матери, а после школы и наспех сделанных уроков, Саша до захода солнца мог бросать ножи, не обращая никакого внимания на возникшую усталость и растяжение плечевого сустава. В то время для него не было ничего более приносящего воодушевление, как чёткий звук вошедшего в дерево лезвия и кратковременный тембр вибрирующей рукоятки. Позже он всё чаще держал нож в руках разными хватами, водя им перед собой и доводя эти движения до автоматизма. Но всё равно нужен был человек, который обучит, как правильно это делать. В то время на пик популярности поднялось спортивное самбо, которое уже было в шаге от того, чтобы стать олимпийским видом спорта и Саша, не капли не задумываясь, отправился в спортивную школу. Тренером был бывший офицер одного из подразделений КГБ, который, как и обязывало, в совершенстве владел также ножевым боем, а узнав о пристрастии своего подопечного к холодному оружию, после занятий показывал на деревянном клинке все азы этой техники. Так мечта Александра свершилась – калённая заточенная сталь теперь была его вторым я. Понятно, что повзрослев и с такими талантами в те времена, когда Советский Союз начал распадаться на глазах, остаться законопослушным гражданином в большом городе, шансы равнялись практически нулю. Сначала самый обычный рэкет мелких предпринимателей, а дальше больше, участие в серьёзных разборках за место под солнцем, захваты небольших предприятий, торговля оружием, несметное количество которого осталось на складах, пришедших в упадок воинских частей, и причастность к наркотрафику.

В криминальном мире о его владение ножом ходили легенды. Он с легкостью превращал обычный столовый тупой клинок в орудие, несущее смерть, а топорик в его руках отбивал желание у любого, приблизиться к нему ближе, чем на десять метров. Вот именно за виртуозность и отточенность в обращении с холодным оружием, его уважительно прозвали “Хирург”, не обычный “Мясник” или что-нибудь подобное, а именно – “Хирург”.

Башкир дал команду очистить дорогу от трупов кабанов и пока туши перекочевывали в кювет по обе стороны дороги, он сел за руль и начал сдавать назад. Джипы снова встали вместе. Он вышел из машины, и громко, чтобы слышали все, приказным тоном произнёс:

– Боцман, чтобы ты не рассказывал, одного я тебя здесь не оставлю. В таком состояние, ты даже от белки не отобьёшься, – Ильдар провёл взглядом по своим бойцам и, остановив его на одном из них, тем же, не требующим возражений голосом, добавил, – Петруха, останешься с ним.

В ответ лишь утвердительный кивок. Петруха, он же Пётр, никогда не был многословен, иногда напоминая немого. Даже расслабившись в кабаке, за столом в компании, горячительные напитки не способны были его разговорить. Он всегда слушал, а его участие в беседе выдавали лишь живые глаза и мимика. Только обращённый к нему вопрос, заставлял произнести несколько слов, строго по существу.

– Э, Ильдар, – из машины раздался наигранно печальный голос Боцмана, – так он же молчит всё время. Даже старый анекдот не расскажет. Скучно будет.

– То, что надо. Тебе сейчас болтать языком тоже лишнее. Вот и посидите в тишине. Лучше подумай, как гостей встречать намерен. Уверен, через пару часов они будут здесь.

Небольшая эйфория от победы в битве с кабанами заставила позабыть о главном противнике, который был гораздо опаснее этого дикого стада и на всех парах мчался в их сторону. Задумчивая серьёзность вернулась на лица присутствующих. Все понимали, что этот бой был лишь маленькой толикой проблемы, с которой они столкнуться. Хирург пристально с вопросом посмотрел на Башкира:

– И что будем делать, командир?

Ильдар понимал, что ответ должен быть уверенным и убедительным в своей правоте, поэтому голос наполнился железной решительностью:

– Петруха, садись за руль и вывози Боцмана дальше по дороге. Найди место, где сможешь спрятать машину и ждите там. Когда вернемся, дадим обнаружить себя.

– Башкир, так может, обе спрячем? – Хирург не мог ухватить его логическую цепочку.

– Нет, только одну. Они знают, направление и сколько автомобилей. Дорога, как ты заметил, здесь единственная. То есть ехать они будут до последнего в поисках машин, и теперь, поставь себя на их место. Ты видишь стоящий посреди дороги, абсолютно пустой, один из джипов на окраине леса. Что ты будешь делать? Начнёшь искать второй? А смысл? Он вполне мог вернуться в город за это время и ищи, свищи его. А так, хоть что-то есть и остаётся только ждать, когда к нему вернуться.

– Ну, вроде, получается так, – растянуто ответил Хирург, обмозговывая каждое слово Ильдара, и не найдя никаких противоречий, спросил,– что делаем мы?

– Фонарики, полные рожки и как в песне Владимира Семёновича – “по лесной стране гуляет славный парень Робин Гуд”. Лесник говорил, что его хата строго на юг в пару километрах от этого места. Компас в помощь.

– С нами Бог и Андреевский флаг, удачи, пацаны! – из открытого окна раздался, как всегда, не теряющий оптимизма, голос Боцмана. – Мысленно, мы с вами. Трогай, Петруха!

Пять пар глаз провели взглядом удалявшуюся машину и повернулись, уткнувшись в стоящие живой стеной дебри ночного леса, холодная тишина которого не предвещала никакой весёлой развлекательной программы. Но они на это и не рассчитывали. По одному, друг за другом, пустили свой свет фонарики, и пятёрка решительно настроенных мужчин сделала первый шаг навстречу безмолвной чёрной лесистой неизвестности.

Глава 12. Представление

Облака, словно слегка вздрогнув, сбросили последние капли и продолжили по небесному океану свой вечный круиз, подарив огню возможность медленно, но уверенно продолжить своё незаконченное дело. Спрятавшиеся языки пламени снова начали выползать наверх, аккуратно просушивая влажные доски и превращая с тихим потрескиванием все молекулы воды в пар, а затем, напоминая удава, проглотив, медленно брались переваривать поджаренную пищу.

Выстрелы напрягали Лесника, и пока они были слышны, он молчаливо сидел, повернув лицо с прикрытыми глазами в их сторону и внимательно вслушивался в каждый из них. Я тоже пытался представить происходящую за лесом картину, исходя из динамики коротких очередей автоматов. Но информации не хватало, поэтому были лишь догадки. Даже когда наступила тишина, мы продолжали напрягать слух, дабы ничего не пропустить. И только молчание затянулось, как бы убеждая нас, что бой закончился, он открыл глаза и посмотрел на меня:

– Что скажешь, разведка?

– Уверен только в одном, они уже близко. Скорей всего на том месте, где ты с ними постоянно встречался.

– До этого и я догадался. Что по характеру выстрелов можешь сказать? – юридические термины не были чужды ему.

– Вот здесь не уверен, но я не слышал ответного огня.

– То есть ты хочешь сказать, что на них напал кто-то безоружный? – Лесник склонил набок голову, демонстрируя нескрываемый интерес.

– Получается так.

– Значит, звери. И они их там ждали, и знали место, – он опустил глаза на землю и нахмуренно добавил, – надеюсь, мы узнаем, кто за этим всем стоит.

– Далеко заглядываешь. Наши твари что-то притихли. Вот это сейчас меня волнует гораздо больше. Что они задумали?

В полном бездействии с обеих сторон прошло минут двадцать, когда в проеме боярышника снова появился Белый. Он без опаски, один, вошёл во двор и, остановившись в метрах семи от нас, поднял морду. В его глазах я не увидел присущей до этого злости и ненависти. Они были уверенно спокойны, как у человека, который прекрасно знает, что делает. И это, мягко сказать, настораживало. Затем вожак отошёл в сторону, так, что наше пристанище, было между ним и хижиной. Меня это устраивало, потому что сидя на ветке, пропущенной между ног и облокотившись на ствол, не приходилось разворачивать голову в его сторону. Я был, словно зритель на балконе драматического театра и даже не предполагал, какой спектакль нам придется лицезреть.

Белый присел на задние лапы и, задрав голову, всем своим представительским видом напоминал замолчавшего конферансье. Не хватало только бабочки на шее и микрофона. Затем повернул морду в сторону прохода, словно приглашая актёров на сцену из-за кулис и уставился в наигранно показательном ожидании. Вышло две волчицы, и направились к нему, не обращая никакого внимания на нас. Они расположились за ним, тоже присели, положив прямо и неподвижно на землю свои хвосты, заставив на наши лица надеть маски недоумения. В этот момент поведение лесных хищников не помещалось в принятые рамки, даже за всю историю цирка, я уверен, не было подобных номеров.

Воздух начал вибрировать от гула, источником которого был Белый. Он слегка приоткрыл пасть и из гортани, постепенно увеличивая громкость, исходило сплошное гудение, словно приближающийся огромный рой диких, лютых пчёл. Постепенно беря ноты всё выше, гул переходил в такой же протяжный вой, неприятно щекоча барабанные перепонки. Стоявшие сзади волчицы, словно бэк-вокалистки, продолжали молчать, опустив головы, в ожидании своей партии. Мы переглянулись, и Лесник, пытаясь не мешать выступлению этого странного трио, тихо с сарказмом спросил:

– Он что, дождь вызывает?

– Не знаю, но всё это не просто так, – в моём голосе не было замешательства, скорее кратковременная растерянность от увиденного действия.

В этот момент, подняв морды вверх, затянули свои голоса волчицы. Что поражало, они полностью сохраняли тональность, заданную вожаком, и это с уважением оценил бы самый притязательный музыкальный критик. Такое выступление на манеже передвижного шапито, без сомнения, заслуживало аплодисментов, но сейчас оно настораживало и, в тоже время, не буду скрывать, завораживало своим животным магнетизмом. Как хорошие актёры, волки играли роль так, что хотелось смотреть дальше, предвкушая ещё более мощное и захватывающее продолжение, которое не заставило себя ждать.

На импровизированную сцену, где роль прожектора взяла на себя полностью освободившиеся от облаков луна, накрыв поляну мягким синеватым светом, вышли ещё трое волков и под пение вожака со свитой, начали ходить друг за другом вокруг них, соорудив подобие живого кольца. Происходящее вполне укладывалось в моё представление ритуалов диких племён в джунглях далёкой Африки. Не хватало лишь огня для придания таинственности, а также барабана, ритм которого подчеркивал бы каждую ноту этого пения и каждое движение. Только я вспомнил это смешное и простое название ударного инструмента “там-там”, как из леса довольно громко зазвучало низкое уханье филина. Он и заменил барабан, хотя, точнее будет сказать, бас-гитару.

Белый, не переставая выть, медленно встал на задние лапы, возвысившись над всеми, а находившиеся за ним волчицы легли рядом по обе стороны. Они, скрестив лапы, положили их на нос, прикрыв глаза, а хвосты начали двойным ударом бить об землю в ритм звукам филина. Дыхательная система вожака стаи требовала передышки, и он замолк, также оставаясь неподвижным в стоячем положении. Его глаза непрерывно смотрели на нас, но взгляд был пустой, отрешенный, казалось, что он вошёл в транс. Остальные трое волков продолжали своё круговое движение в такт звучавшему из леса крику ночной птицы.

Мы снова переглянулись и Лесник, с той же саркастической интонацией и также тихо, заговорщицки предположил:

– Думаю, они сейчас вынесут ритуальную жертву, убьют и съедят. Как думаешь? – его начало веселить это шоу.

– Не удивлюсь, – после увиденного, мои слова – сама правда.

Доля истины в его шутке оказалась стопроцентной. Наше внимание привлек шелест кустов за проходом и вскоре во двор, два больших волка затаскивали, как я позже разглядел, труп лисицы. Они подтянули его к вожаку и положили перед ним, а сами включились в этот странный животный хоровод. Белый, дав отдохнуть лёгким и голосовым связкам, снова завыл. Только теперь вой напоминал больше плач, постоянно вибрирующий в разном диапазоне частот, что уже можно было назвать мелодией. Печальной, медленной, примитивной, но мелодией. Филин также снизил ритм и снова ночной лес наполнился звуками этого странного ансамбля. Лежащие две волчицы поднялись и сели, присоединяясь к пению вожака, который продолжал стоять, умилённо держа передние лапы перед собой в согнутом состоянии. Хоровой вой продолжался несколько минут и закончился тявкающим визгливым лаем. Волки, водившие хоровод, легли полукругом перед вожаком, уткнувшись головами в землю, исподлобья наблюдая за ним. Белый встал в своё природное положение и, подковырнув тело лисицы носом, перевернул его на спину. Судя по всему, она была удушена, так как не было видно никаких рваных ран.

– Знаешь, разведка, иногда, где-то далеко в глубине леса, ближе к рассвету, я слышал такой концерт, но не придавал большого значения и не думал, что происходит всё именно так, – Лесник стал серьёзен.