Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам

искусство приложится».

Жизнь продолжается

Юрий Анненков обратил внимание на то, что Маяковский спорил тогда не только с наркомом Луначарским:

«Не так, товарищ! – обращался Блок к Маяковскому, ещё воспевавшему в те годы разрушение. – Не меньше, чем вы, я ненавижу Зимний дворец и музеи (?). Но разрушение так же старо, как строительство, и так же традиционно, как оно. Разрушая постылое, мы так же скучаем и зеваем, как тогда, когда смотрели на эту постройку. Зуб истории гораздо ядовитее, чем вы думаете, проклятья времени не избыть. Ваш крик – всё ещё крик боли, а не радости. Разрушая, мы всё те же рабы старого мира; нарушение традиции – та же традиция».

18 декабря 1918 года по требованию Феликса Дзержинского бюро ЦК РКП(б) приняло постановление, запрещавшее критиковать ВЧК в печати. Такой была реакция большевиков на очерк Ларисы Рейснер «В Петроградской чрезвычайке». Но этот запрет не очень её огорчил – 20 декабря она была назначена комиссаром Морского Генерального штаба (сокращённо – «когенмором»). Кроме Ларисы в штабе работали специалисты, сплошь состоявшие из бывших морских офицеров.

А член Реввоенсовета Республики Фёдор Раскольников на миноносце «Спартак» отправился атаковывать Ревель, но нарвался на пять лёгких крейсеров Британии, и 26 декабря был взят англичанами в плен.

29 декабря Маяковский принял участие в диспуте на тему «Пролетариат и искусство», который состоялся в петроградском Дворце труда. Журнал «Искусство Коммуны» (в одном из первых январских номеров года 1919-го) сообщил:

«Поэт Маяковский отбрасывает обвинение, что левые будто бы призывают к насилию над старым искусством. Он сам готов возложить хризантемы на могилу Пушкина».

Это был явный знак к тому, что поэт готов помириться с наркомом.

В конце декабря 1918 года Гуляйпольская повстанческая армия вместе с отрядами Красной гвардии заняли Екатеринослав, и Нестор Махно стал военным комиссаром города, членом губернского Военно- Революционного Комитета и главнокомандующим Советской революционной рабоче-крестьянской армии Екатеринославского района. Но так как большевики тут же занялись дележом власти, в городе начались грабежи. И Махно пришлось обратиться к екатеринос-лавцам с пламенной речью:

«– В данный момент моей ответственности перед революцией именем партизанов всех полков я объявляю, что всякие грабежи, разбои и насилия ни в коем случае допущены не будут и будут пресекаться мною в корне».

В своих воспоминаниях Нестор Иванович потом написал:

«На самом деле я за грабежи, как и за насилие вообще, расстреливал всех. Конечно, среди расстрелянных… оказались, к стыду большевиков, все почти лица из вновь и наспех большевиками сколоченного Кайдацкого большевистского отряда, которых сами же большевики арестовали и скрещивали их махновцами».

Нестор Махно расстреливал не только за грабежи. Однажды он увидел вывешенный на улице лозунг:

«Бей жидов, спасай Россию! Да здравствует батька Махно!»

Махно велел разыскать написавшего и расстрелять его.

31 декабря после ожесточённого сражения армия гетмана Петлюры вновь захватила Екатеринослав, и 5 января 1919 года Махно вернулся в Гуляйполе с отрядом, в котором было всего около двухсот человек. Но сюда петлюровцы сунуться не решились.

В это время Григорий Колобов, давний друг Анатолия Мариенгофа, продолжавший служить в ВЧК и ставший «первейшим» приятелем Есенина, успел съездить на родину, в Пензу, и, вернувшись, удивил друзей неожиданным вопросом:

«– А знаете ли, Серёжа и Толя, почём в Пензе соль?

– Почём?

– Семь тисяч!»

В течение дня этот вопрос Колобов задавал многим, но, отвечая на него, каждый раз завышал стоимость: девять тысяч, одиннадцать тысяч и так далее. В результате у него появилась кличка: «Почём-соль». Впрочем, клички в их компании имели тогда все: Анатолия Мариенгофа называли «Гунтер», Сергея Есенина – «Вятка», а примкнувшего к ним Вадима Шершеневича – «Орловский рысак».

А гордившийся своим прозвищем «Красный звонарь» поэт Василий Князев выпустил новый стихотворный сборник «Красные звоны и песни», а его «Красное Евангелие» выдержало в 1918 году четыре издания. Почти каждый день стихи Князева появлялись то в «Петроградской правде», то в «Северной Коммуне», то в «Красной газете», то в «Красном дьяволе», то в «Красной колокольне», и везде его представляли как «талантливейшего пролетарского поэта, в совершенстве владеющего как тайной стиха, так и темпераментом истинного революционера». Маяковского так тогда никто не называл.

Когда Василий Князев прибыл в Псков (в литературном вагоне редакции газеты «Красный штык»), местная газета «Набат» сообщила:

«В четверг, в 9 часов вечера, в Коммунальном театре состоялся концерт для рабочих и красноармейцев. Хор исполнил "Интернационал", а затем поэт Василий Князев читал свои стихотворения "Песня Коммуны", "Сын коммунара", "Вперёд" и "Песню Красного петуха". Аудитория очень сердечно встречала своего поэта».

Писатель Виктор Кузнецов (в наши уже дни) написал о Василии Князеве следующее:

«Князев пел оды коммунистам далеко не бескорыстно. По воспоминаниям современников он мог зарифмовать любой "социальный заказ" и сшибал в редакциях не без помощи всесильного Зиновьева наивысшие гонорары».

А Одесса осенью 1918 года стала вдруг советской, и поэт-футурист Николай Бурлюк на какое-то время превратился в красноармейца. Но в декабре власть в городе вновь переменилась, и Николая опять мобилизовали в Белую гвардию. Кто знает, может быть, этот поворот судьбы напомнил ему давным-давно написанные строки:

«Смыкаются незримые колени
перед моленьями моими.
Я, тёмный, безразличный пленник,
шепчу богов ушедших имя.

Я не приму твой трепет ночи,
хвала, согбенная бессильно.
Меня заря, быть может, прочет
работником дневною пылью».

Глава третья

После «Мистерии»

Диктатура большевиков

Наступил год 1919-ый. Уже 14 месяцев большевики находились у власти.

3 января коллегия Московской ЧК вынесла приговор арестованному четыре месяца назад Исидору Ивановичу Морчадзе. Какой дали ему срок, данных обнаружить не удалось. Известно лишь, что осуждён он был «/70 политическим мотивам».

А у Елены Юльевны и Эльзы Юрьевны Каган, отправившихся в заграничное путешествие, возникли сложности. Пароход «Онгерманланд» доставил их в столицу Швеции, откуда они через несколько недель перебрались в норвежский город Берген, где несколько месяцев ожидали визы.

Андре Триоле, намеревавшийся встретить Эльзу Каган в Англии, вернулся во Францию. Аркадий Ваксберг в связи с этим недоумевал:

«Что мешало ему самому приехать в Норвегию, почему мать и дочь добивались английской, а не французской визы – об этом мы никогда не узнаем: в записках Эльзы таких сведений тоже нет».

Сведения эти раздобыл Бенгт Янгфельдт, написавший про мать и дочь:

«Однако вскоре они поняли, что оказались в тупике: чтобы получить разрешение на въезд во Францию, им нужно было прожить определённое время в Англии, но для того, чтобы им открыли въезд в Англию, следовало документально подтвердить, что их впустят во Францию».

У Аркадия Ваксберга возникли и другие вопросы:

«Не узнаем мы и о другом "пустякена какие всё-таки деньги две женщины жили несколько месяцев в совершенно чужой стране? Как и ещё об одном: зачем Эльза всё равно поехала в Англию, хотя к тому времени жених Андре Триоле давно уже переместился в Париж?»

Ответ на один из вопросов (на чей счёт мать с дочерью жили в Скандинавии?) можно найти в Биографическом энциклопедическом словаре 2001 года издания. Там на странице 140 сообщается:

«ВОРОВСКИЙ Вацлав Вацлавович (1871–1923), революционер, публицист и литературный критик, дипломат. С 1903 – большевик. С ноября 1917 – полпред в скандинавских странах».

Через полпреда (полномочного представителя) Воровского в ту пору проходили деньги партии большевиков, в том числе и так называемые «немецкие деньги», то есть те, что большевики получали от Германии для дестабилизации обстановки в России. Так что у Воровского и его скандинавского ведомства, располагавшегося в Стокгольме, были средства, которые можно было потратить и на поддержку тех, кто являлся с документами, выданными ВЧК.

Когда необходимые въездные визы были наконец-то получены, Елена Юльевна Каган и её дочь (по словам Бенгта Янгфельдта):

«11 ноября 1918 года… ступили на английскую землю».