Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам

Тем временем в Россию из германского плена вернулся Роман Вацлавович Малиновский (бывший депутат Государственной думы от партии большевиков, член ЦК РСДРП, уличённый в служении царской охранке). Его сразу же арестовали, а 5 ноября 1918 года (по приговору Верховного трибунала ВЦИК) расстреляли.

А Маяковский в петроградском журнале «Пламя» 7 ноября опубликовал стихотворение «Ода революции», которое на этот раз посвящалось не революции вообще, а Октябрю 1917-го. Поэт подчёркнуто выражал своё (отличное от обывательского) отношение к большевистскому перевороту:

«Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское – / о, будь ты проклята трижды! —
и моё / поэтово – / о, четырежды славься, благословенная!»

Маяковский явно надеялся, что те, кто находились тогда у власти, услышат его и по достоинству оценят. Он очень хотел войти в их круг. И чтобы там его считали своим.

Поэта услышали. И оценили. «Петроградская правда» 5 ноября напечатала статью Луначарского «Коммунистический спектакль», в которой говорилось:

«Единственной пьесой, которая задумана под влиянием нашей революции и поэтому носит на себе её печать, задорную, дерзкую, мажорную, вызывающую, является "Мистерия – буфф" Маяковского.

Я от души желаю успеха этой молодой, почти мальчишеской, но такой искренней, шумной, торжествующей, безусловно демократической и революционной пьесе…

Если я немного побаиваюсь виртуозности художников-фу – туристов, то мне всё же кажется, что сам бойкий, звучный поток поэзии Маяковского разнесёт всякий слишком новый хлам, который так же вреден, как хлам старый, – и предстанет перед публикой с достаточной непосредственностью.

Во всяком случае, вечером в день праздника я не премину прийти и друзей своих привести именно сюда, на этот спектакль».

О том, как встречали этот «день праздника» те, кто готовил праздничные мероприятия – в статье Маяковского «Только не воспоминания…»:

«Только в самый день спектакля принесли афиши – и тоне-раскрашенный контур – и тут же заявили, что клеить никому не велено.

Я раскрасил афишу от руки.

Наша прислуга Тоня шла с афишами и с обойными гвоздочками по Невскому и – где влезал гвоздь – приколачивала тотчас же срываемую ветром афишу.

И наконец в самый вечер один за другим стали пропадать актёры.

Пришлось мне самому на скорую руку играть и «Человека просто» и «Мафусаила» и кого-то из чертей».

В этих строках, поражает не то, что поздно принесли афиши, и не то, что они были недоделаны, а то, что в рабоче-крестьянском государстве поэт Маяковский спокойно говорил о том, что ему кто-то прислуживает.

«Мистерию-буфф» (этот, как его называли, «богохульский», а для многих просто малопонятный спектакль) давали всего три раза – 7, 8 и 9 ноября.

В статье «Только не воспоминания…» Маяковский с горечью восклицал:

«А через день "Мистерию "разобрали, и опять на радость акам занудили Макбеты. Ещё бы! Сама Андреева играла саму Леди. Это вам не Мафусаил!»

«Аки», как объяснено в комментариях к статье Маяковского – это «академические художественные организации (театры, Академия художественных наук, Ак-центр Наркомпроса и др.)».

В автобиографических заметках «Я сам» (в главке «25 ОКТЯБРЯ, 18-й ГОД») о своей пьесе Маяковский написал так:

«Окончил мистерию. Читал. Говорят много. Поставил Мейерхольд с К.Малевичем. Ревели вокруг страшно. Особенно коммунистичествующая интеллигенция. Андреева чего-чего не делала. Чтоб мешать. Три раза поставили – потом расколотили. И пошли "Макбеты"».

Обратим внимание, что поэт («четырежды» в своём стихотворении «славивший» Октябрьскую революцию) интеллигенцию, которая сотрудничала с большевиками, назвал очень пренебрежительно: «коммунистичествующая». Почему?

С чего бы вдруг?

Отклики зрителей

Постановщик «Мистерии» Всеволод Мейерхольд (Казимир Северинович Малевич был художником спектакля) потом написал:

«Тогда многие, причастные к театру, поговаривали: "Да, это любопытно сделано, это любопытно поставлено, да, это интересно, да это остро, но это всё же – не драматургия". Утверждали, что Маяковский не призван быть драматургом».

Одним их тех «многих», кто не желал признать Маяковского драматургом, был Андрей Левинсон, написавший статью, которую 11 ноября 1918 года опубликовала газета «Жизнь искусства». В статье, в частности, говорилось:

«Задумано это "героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи" в головокружительно-грандиозном, – в древнем, но неувядаемом духе аттической комедии… Однако насмешливая величавость замысла подкошена внутренними немощами выполнения. Автор же уподобляется массивному ярмарочному борцу с громадой выпяченных мышц и слабым сердцем.

Самое притязание футуризма – стать официальным искусством очнувшихся масс – представляется мне насильственным. Поистине это брак поневоле, и не сдержать усмешки, когда всегдашние рыцари рекламы карабкаются на роли народных трибунов. Вчера они мечтали вернуться к допетровской Руси, сегодня славословят солнечную коммуну… Нет, футуристы не ведут, а сами влекутся за моментом. Им надобно угодить новому хозяину, оттого они так и запальчивы…

Поэтическое призвание Маяковского – дар формальный, и никакой гений мистификации не в силах подделать отсутствующего духа. И что же? Трубное мычание поэтического быка не очаровало публики спектакля. Наша эпоха не пожелала узнать себя в "изображении" Маяковского, а именинник-народ и не вздумал взглянуть на отражение своё в этом кривом зеркале».

Сам же спектакль вызвал у Андрея Левинсона «подавляющее чувство ненужности, вымученности, совершающейся на сцене».

Такая критика не только не понравилась Маяковскому но и возмутила его. И он тотчас написал письмо народному комиссару Луначарскому которое 21 ноября опубликовала «Петроградская правда». В письме говорилось:

«Требуя к общественному суду за грязную клевету и оскорбление революционного чувства редакцию газеты и автора статьи, я обращаю на это и ваше внимание, тов. комиссар, ибо вижу в этом организованную чёрную травлю революционного искусства».

27 ноября «Жизнь искусства» напечатала ответ наркома, осудившего редакцию газеты за «недопустимые приёмы в полемике»:

«Если вспомнить, что выдающийся поэт, каким почти по всеобщему признанию является В.Маяковский, в первый раз имел возможность дать образчик своего творчества в удовлетворительной обстановке, – то ещё неприятнее выделяется столь далеко в сторону спорной этики заходящий выпад критика против "Мистерии"».

Пока в Петрограде шла эта газетная дискуссия, в Москве произошло довольно важное для литературы событие. 14 ноября 1918 года в квартире антрепренёра Фёдора Долидзе, жившего в доме на улице Тверской, состоялось первое общее собрание профессионального Всероссийского союза поэтов.

Может показаться странным, что простой администратор, каким был тогда Фёдор Яссеевич Долидзе, занимал квартиру в самом центре Москвы и «руководил» литераторами-стихотворцами. Но всё мгновенно прояснится, если вспомнить, что родной его брат, Соломон Яссеевич Долидзе, был видным социал-демократом и возвращался из эмиграции в Россию в «пломбированном вагоне», шедшим следом за тем, в котором ехал Ульянов-Ленин.

Фёдор Долидзе пригласил в свою квартиру всего трёх поэтов: Василия Каменского, Вадима Шершеневича и Рюрика Ивнева (Михаила Александровича Ковалёва). Председателем создаваемого союза избрали Каменского. Ивнев должен был ознакомить с уставом союза наркома Луначарского.

Через месяц на одном из заседаний коллегии Наркомпроса союз поэтов был утверждён как культурно-просветительская организация.

А в Германии в это время разворачивалась и ширилась революция. 28 ноября император страны и король Пруссии Вильгельм Второй Гогенцоллерн отрёкся от обоих престолов и бежал в Нидерланды.

В Москве тотчас же состоялось заседание революционного трибунала при ВЦИКе по делу о контрреволюционном заговоре левых эсеров. Так как прежней Германии уже не существовало, можно было отнестись к убийству её посла без особой суровости, и ревтрибунал заочно приговорил убийцу Мирбаха Якова Блюмкина всего лишь к трём годам тюремного заключения «с применением принудительных работ».

Впрочем, мягкость этого приговора не распространялась на отношение к членам партии, устроившей мятеж против советской власти, и чекисты продолжали отслеживать и отлавливать левых эсеров. У Маяковского и Бриков было среди них много друзей и хороших знакомых – от Якова Блюмкина, выступавшего с футуристами в «Кафе поэтов», до Бориса Малкина, зазывавшего деятелей искусств к сотрудничеству с советской властью. Блюмкин после убийства посла Вильгельма фон Мирбаха находился в бегах, а член ЦК левых эсеров Малкин свою партию покинул и вступил в партию большевиков.

В этот момент власть на Украине перешла от гетмана Павла Скоропадского к Симону Петлюре, войска которого вошли в Екатеринослав и разогнали местный совет. Но в своё родное село Нестор Махно петлюровцев не пустил – 27 ноября 1918 повстанческое войско анархистского атамана заняло Гуляйполе и Нестор Иванович, объявив его своей «столицей», образовал и возглавил «Гуляйпольский революционный штаб».

Недруги «Мистерии»

Исполнив роль «Просто человека», ходившего, как Иисус, по воде и наставлявшего людей на путь истинный, Маяковский во всеуслышанье заявил о том, что он единственный, кто знает, куда и как следует вести Россию. То есть он вновь предлагал поставить именно его на место Господа, Вседержителя.

А Сергей Есенин летом 1918 года написал:

«Небо – как колокол,
Месяц – язык,