Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам

«Мы залпами вызов их встретим —
К стене богатеев и бар! —
И градом свинцовым ответим
На каждый их подлый удар…

Клянёмся на трупе холодном
Свой грозный свершить приговор —
Отмщенье злодеям народным!
Да здравствует Красный террор!»

Там были ещё и такие выражения: «довольно миндальничать с ними, пора обескровить врага», «наступила беспощадных расстрелов пора», «друзья, не жалейте ударов, копите заложников рать!»

Леонид Каннегисер хорошо помнил строки поэта Князева, опубликованные десять лет назад в еженедельнике «Сатирикон»:

«Нейтрален политически,
На жизнь смотрю практически,
Умея артистически
Нос по ветру держать!»

И в камере петроградской ЧК их автору был дан такой ответ:

«Поупражняв в Сатириконе
Свой поэтический полёт,
Вы вдруг запели в новом тоне,
И этот тон вам не идёт.

Язык – как в схватке рукопашной:
И "трепещи" и "я отмщу".
А мне – ей богу – мне не страшно,
И я совсем не трепещу.

Я был один и шёл спокойно,
И в смерть без трепета смотрел.
Над тем, кто действовал достойно,
Бессилен немощный расстрел».

Леонида Каннегисера расстреляли где-то от 18 сентября до 1 октября 1918 года – точная дата осталась неизвестной. Через десять лет (27 марта 1928 года) в издававшейся во Франции белогвардейской газете «Единение» Константин Бальмонт опубликует стихотворение «Кремень», в котором будут строки:

«Люба? мне буква "К",
вокруг неё сияет бисер.
Пусть вечно светит свет венка
бойцам Каплан и Каннегисера.

Князь Меликов, в чью квартиру вбежал Леонид Каннегисер и, надев снятое с вешалки первое попавшееся пальто, помчался к выходу, тоже был расстрелян чекистами. Грозил арест и Сергею Есенину – ведь многие помнили стихи Каннегисера, в котором автор, обращаясь к «другу Серёже», собирался:

«С светлым другом, с милым братом
Волгу в лодке переплыть».

Помнили и ответ Есенина «другу Лёне»:

«У голубого водопоя
На шишковидной лебеде
Мы поклялись, что будем двое
И не расстанемся нигде».

Но Есенина в тот момент в Петрограде не было, и это его спасло.

Другой поэт, Нестор Махно, к тому времени уже возглавил повстанческое движение в Екатеринославской губернии. Его партизанский отряд совершал дерзкие налёты, затем мгновенно исчезал, чтобы неожиданно появиться совсем в другом месте.

Однажды, переодевшить в форму гетманского офицера, Махно вместе со своими хлопцами явился на именины, которые отмечал один из помещиков. Когда был поднят тост за скорейшую поимку «бандита Махно», Нестор бросил на стол гранату. Оставшихся в живых гостей закололи штыками. Усадьба была сожжена. Пока она горела, батька Махно и его хлопцы пели свою любимую песню:

«Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить».

Гуляйпольцы к чёрной гвардии анархистского атамана относились с любовью и всячески поддерживали батьку Махно, потому что он (в отличие от белых, красных и уж тем более от воинства оккупантов) никогда не грабил местных жителей.

В тот момент части Красной армии готовились к штурму Казани, и Ульянов-Ленин, выздоравливавший от ранения в Горках, 10 сентября 1918 года отправил секретную телеграмму наркому по военным и морским делам:

«Свияжск, Троцкому.

Удивлён и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщённое мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление…»

В тот же день Красная армия штурмом взяла Казань. Эта победа большевиков (одна из первых в гражданской войне) добывалась на глазах Ларисы Рейснер, о которой (в книге «Энциклопедия тайн и сенсаций. Тайны государственных переворотов и революций») сказано так:

«В ходе боёв под Казанью туда прибыла Волжская флотилия. На капитанском мостике стояла в реквизированном бальном платье "валькирия революции" – жена и адъютант командующего Фёдора Раскольникова».

Лев Троцкий впоследствии тоже написал о Ларисе Рейснер:

«Ослепив многих, эта прекрасная молодая женщина пронеслась горячим метеором на фоне революции. С внешностью олимпийской богини она сочетала тонкий ум и мужество воина».

Лариса Рейтер

Не удивительно, что Лариса закрутила роман с нарком-военмором, заявив о нём:

«С Троцким умереть в бою, выпустив последнюю пулю в упоении, ничего уже не понимая и не чувствуя ран…»

А Фёдор Раскольников осенью 1918-го стал членом Реввоенсовета Республики.

Житие победителей

В это время Анатолий Мариенгоф, продолжавший служить в издательстве ВЦИКа, познакомил Сергея Есенина со своим давним (ещё гимназическим) приятелем Григорием Романовичем Колобовым, который тоже приехал из Пензы. В Москве по-прежнему свирепствовал жесточайший жилищный кризис, поэтому оба пензенца снимали комнату у московского инженера, пустившего их к себе из-за боязни уплотнения. Вскоре к их коммуне присоединился и бездомный Есенин.

Григорий Колобов работал секретарём при помощнике Чрезвычайного уполномоченного ВЧК. Иметь отношение к чекистам, а уж тем более работать на Лубянке в ту пору было весьма и весьма престижно.

Мартин Иванович Лацис (Ян Фридрихович Суд барс), член коллегии ВЧК, руководивший подавлением левоэсеровского мятежа в Москве, опубликовал 1 ноября в чекистском журнале «Красный террор» статью, перепечатанную 25 декабря в «Правде». В ней, в частности, говорилось:

«Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора».

Газета «Утро Москвы» в номере от 4 ноября 1918 года дала высказаться другому высокопоставленному чекисту – Якову Христофоровичу Петерсу, который во время отставки Феликса Дзержинского замещал его на посту председателя Чрезвычайной комиссии: