Румпельштильцхен

– Сто.

– А оставшиеся восемьсот?

– Я смогу выплачивать ему по сотне каждый месяц.

– Это не слишком уж хорошо.

– Во всяком случае, это лучшее из того, что я могу сделать.

– Вам придется еще побольше постараться.

– Я не смогу настараться больше, чем на две сотни в месяц.

– Но вы же не сказали двести, вы сказали сто.

– Я имел в виду две сотни.

– Сто сейчас и потом по две сотни ежемесячно в течение четырех месяцев, так, надо полагать, следует понимать вас?

– Именно так.

– Хорошо, теперь мне необходимо встретиться с вами здесь, у меня в офисе, чтобы выправить кое-какие бумаги. И запомните, мистер Банистер, вы сами устанавливаете данные сроки…

– Да, это мне известно. – И хочу предупредить вас о том, что я не допущу дальнейших нарушений вами оговоренных условий.

– Благодарю за предупреждение.

– Я подготовлю бумаги. Когда вы можете зайти сюда, чтобы их подписать?

– Как-нибудь на следующей неделе.

– Давайте условимся, что вы зайдете ко мне завтра.

– Завтра я не могу.

– А когда вы можете?

– В четверг.

– Ладно, пусть это будет в четверг в девять часов утра.

– В час дня в четверг.

– Согласен, в час дня.

– Никогда еще меня так не одолевали, – сказал Банистре и повесил трубку.

Было уже почти десять, когда Синтия вновь позвонила мне, чтобы сообщить, что Фрэнк ожидает меня в своем кабинете. Некоторые говорят, что мы с Фрэнком похожи друг на друга. Но лично я никакой схожести между нами не вижу. У меня рост шесть футов и два дюйма, а вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнку же не хватает до шести футов целых полдюйма, а весит он сто шестьдесят фунтов, да еще к тому же он очень тщательно следит за своим весом. Правда, у нас у обоих темные волосы и карие глаза, но вот овал лица у Фрэнка более круглый, чем у меня. Фрэнк утверждает, что во всем мире существует только два типа лиц: первый тип – поросенок и второй – лиса. Себя он классифицирует как относящегося к первому типу, а меня – ко второму. В этих определениях нет ничего, что могло бы задеть чье-либо самолюбие: данная классификация является сугубо описательной. Впервые Фрэнк рассказал мне об этой своей системе примерно год назад. И вот с тех пор я уже не могу взглянуть в чью-либо сторону без того, чтобы автоматически не причислить его либо к поросятам, либо к лисам.

Фрэнк лишь мельком взглянул в мою сторону и сказал:

– Ну что, блудливый котяра, все-таки приплелся?

Мне не верилось, что я выгляжу до такой степени ужасно. Конечно, правда то, что минувшей ночью спать мне практически не пришлось, но все же мне показалось, что после утреннего душа и бритья, я стал чувствовать себя несколько бодрее, и еще к тому же в то утро на мне был один из моих самых лучших костюмов, классический английский костюм, что был сшит специально на заказ в самом Нью-Йорке. Это было еще до развода. После него, я уже не мог позволить себе заказывать костюмы в салоне.

– Скоро здесь появятся Даунинги. И снова речь идет про эти их завещания, – заговорил Фрэнк. – Я даже не знаю, что еще им можно посоветовать. И вообще, мне бы очень не хотелось влезать в это дело.

– А в чем так сложность-то?

– Видишь ли, они собираются на целых полгода в кругосветное путешествие, в круиз, значит, и теперь перед отъездом им захотелось оформить завещания. Но вот только Салли не желает сделать деверя, брата мужа, значит, своим душеприказчиком…

– Имеешь в виду, если ее Говард умрет раньше, чем она?

– Вот именно. Она, скажем так, недолюбливает брата своего мужа. Только и всего. Ей кажется, что если сначала умрет Говард, а затем она, то ее беспутный деверь разбазарит все, что только можно.

– А у нее что, есть основания для подобной уверенности?

– Конечно, ведь он уже промотал свою часть того наследства, что досталось братьям Говардам после смерти их отца. Вот Салли и боится, что после того, как их с мужем не станет, их имущество удостоится той же участи.

– Ну и что из этого? А она кому хочет доверить все это?

– Своему брату.

– И в чем здесь загвоздка?

– А в том, что он ни чуть не лучше брата Говарда. Как мне удалось выяснить, он просто мелкий картежник из тех, что отправляются каждый уикэнд в Майами. Он может поставить на кон что угодно: хоть собаку, хоть целый дом.

– Да-а… сюда бы сейчас Царя Соломона, – заметил я.

– Через двадцать минут они будут здесь. И что я им скажу?

– А может она согласится с тем, чтобы в случае чего, кто-нибудь из нас стал бы исполнителем ее последней воли?

– Может быть.

– Или банк? Какой у них там банк?

– «Ферст-Юнион».

– Ведь там есть хороший попечительский совет, почему бы тебе не предложить им и этот вариант?

– Она зациклилась на своем брате.

– А Говард что думает по этому поводу?

– Он настаивает на кандидатуре своего брата.

– Ну раз так, то посоветуй им отменит к чертовой матери этот дурацкий вояж, – сказал я.