Румпельштильцхен

– Забрать что?

– Он не сказал.

– А он не упоминал о деньгах, или…

– Нет.

– Или… ну, вообще о чем-нибудь? За чем таким он собирался зайти к ней?

– Нет, он просто сказал: «Я заскочу, чтобы забрать», это все.

– А в котором часу это было?

– Он звонил трижды.

– И все это прошлым вечером?

– Да. Первый раз он позвонил сразу же после того, как Викки села в такси и поехала в «Зимний сад». Это было примерно…

– Да, когда?..

– Примерно без десяти восемь, я тогда только-только пришла к ним.

– И ее тогда уже не было дома, да?

– Конечно, ведь у нее же в девять часов должно было начаться выступление.

– Да, я об этом знаю. А что он сказал, когда позвонил в первый раз?

– Он просто спросил, не может ли он поговорить с Викки, а я ему сказала, что ее нет дома. Я никогда не говорю никому по телефону, кто куда ушел и когда собирается вернуться. Это, конечно, дурная привычка. Но одни раз я видела в кино, как один мужик, собиравшийся совершить ограбление, сначала звонил по телефону, и няня отвечала ему, кто где, и когда вернется, и так он узнавал, что в доме кроме няни никого нет, и он может спокойно приходить и грабить.

– Мм-м. А потом, когда он позвонил?

– Около половины одиннадцатого.

– И что ты ему ответила?

– Я сказала, что Викки пошла выгуливать собаку, а потому никак не может подойти к телефону. У Викки не было собаки, но мне не хотелось, чтобы он понял, что она вернется поздно, потому что тогда бы он понял, что я была там одна. Понимаете? Только я и Элисон. А ей всего-то шесть лет.

– А в последний раз?

– Вы имеете в виду, когда он позвонил?

– Именно.

– Примерно около четверти двенадцатого, как раз незадолго до того, как вы вернулись вдвоем. Вот тогда он и сказал, что заскочит, чтобы забрать.

– А он совсем ничего не сказал о том, что это могло быть? Ну, там, деньги, или безделушка какая-нибудь, или что еще из одежды, или…

– Нет.

– И он не оставил ни своего имени, ни номера телефона, по которому с ним можно было бы связаться?

– Нет. Я его попросила назвать имя, чтобы я могла передать ей то сообщение.

– Шарлен, а какой у него был голос?

– Ну-у… я не знаю…

– Ладно, тогда скажи, как звучал его голос. Какой это тип голоса? Старый или молодой, или…

– Ну-у… я правда не смогу этого сказать. Я имею ввиду, что на слух он мне не показался по-настоящему взрослым. Вот. Я хочу сказать, не таким взрослым, как вы или мой отец.

– Вот оно что…

– Но на мальчика он тоже был не похож. Если это именно то, о чем вы меня спрашиваете.

Где-то в глубине студенческого городка зазвенел громкий звонок. Ученики вбегали в учебный корпус через бордовую дверь. Двери на разных корпусах, на что я сразу же обратил внимание, были выкрашены в разные цвета. Школа эта была для одаренных, но по-видимому, было все-таки немаловажно использовать этот цветовой дверной код, чтобы ученики могли бы с легкостью находить свои аудитории. Мой компаньон Фрэнк по своему неподражаемому обыкновению как-то раз заявил, что здесь, в штате Флорида, школа для одаренных сравнима если только со школой номер 600 в Нью-Йорк Сити. Я не знаю, что это за школа, но подозреваю, что школа 600 предназначена для умственно отсталых детей.

– Мне пора на урок, – сказала Шарлен.

– Постой, еще всего несколько вопросов, – удержал ее я.

– Ну ладно, но только мне правда надо…

– Элисон сильно кашляла вчера вечером?

– Элисон? Нет. И кто только вам сказал такое?

– Ты давала ей никвил, чтобы она уснула?

– Нет. В десять часов я налила ей молока и дала к нему несколько крейкеров. Викки сказала, что Элисон может зажержаться подольше у телевизора и посмотреть ее любимое шоу, но она попросила меня уложить Элли спать, как только программа закончится. Вот я ей и дала сначала молока с крейкерами, а потом уложила в постель.

– Но без никвила?

– Без.

– И кашля никакого тоже не было.

– Совсем никакого.

– А ты не говорила Викки ничего о том, что у Элисон может подняться температура?

– Нет, а почему я должна была ей об этом говорить?

– А ты рассказала ей о всех тех звонках?

– Ну разумеется, конечно.