Четыре столицы Древней Руси. Старая Ладога, Новгород, Киев, Владимир. Легенды и памятники

Затем архиепископ подробно описывает каждый путь от Белого моря до Стокгольма. Ехать приходилось частью сухим путем – на лошадях, частью по рекам и озерам и, наконец, морем, и почти все по чужим местам. Для нас интересны здесь его описания некоторых попутных мест и городов, с которыми мы встречаемся в истории Ладоги и шведской войны.

«О граде Ладоге. О левую сторону Свири реки, от Великого Новограда, из езера Ильмер течение имеет река Волхов, и входит в великое езеро Ладожское. Над тою рекою стоит град каменный Ладога, от езера 20 верст. Близь его о другую сторону града река Ладога течет. Той град Ладога имеет всякие крепости и всякое оружие, ловитвою рыб изобилует зело».

«О Валамском острове. На том же Ладожском езере есть остров Валам. На том острову был монастырь словенский с монахи, области Новгородские; ныне же ниже знамения его обретается, от шведов весь розорися, и вместо его поселены шведы пахотные дворами; понеже остров оный хлебороден и скотопажитен, к житию человеческому потребен и рыбою изобилен зело. От устья Свири реки езером Ладожским водного пути ко граду Орешку, до начала великой реки Невы 300 верст. В начале тоя великой реки на острову стоит град Орешек, строенье московских Государей[1 - Здесь ошибка: Орешек построен новгородцами в 1323 году.], ныне же владеют шведы; весь каменный, не великий, но зело крепкий, стены имат высокие 10 сажен трехаршинных. От того града Орешка вниз рекою Невою судового пути 40 верст до града Канца. Град Канец земляный, не великий, стоит на берегу Невы, а с другой стороны имеет малую реку. Во граде живет начальный человек с солдаты; живут за городом, за земляными валами, на то учиненными. К тому граду Канцу по всякое лето купецких кораблей приходит по 50 и больши и меньши; той град стоит на государской земле. Против того града об ону страну Невы реки обитают земледелатели Ижоры, нашей христианской веры; церковь и священника с причетники имеют; дань платят шведам».

«О граде Корельску (во втором пути). Корельск, град древний, Государский, крепкий, каменный стоит за Ладожским езером, против града Олонца, на берегу езера. Во граде комендант и полковник с солдаты; против того града, где мосты, за рекою, посад великий, домов с 450; торги учинены в городе и на посаде. В тот град из Олонца, из Ладоги и иных месте, из Сумы, из Кемы российские товары привозят: юфть, пеньку, лен, холсты, сукна, сало говяжье, масло коровье и заморские городские товары; лисицы, белка, горностай, волки, медведны, заечины».

Петр был в восторге, когда увидал в первый раз оживленную торговую пристань Архангельск и Белое море со всевозможными иностранными судами. Впоследствии он взял город Азов, и Россия получила свободный доступ к Азовскому и Черному морям; но не к этим морям стремился Петр. Белое море замерзало на большую часть года, потому торговля с иностранными государствами замирала там на долгое время. Черное море соединяло с югом, а просвещенные государства были на западе Европы.

Петр бывал уже в Голландии, Англии, Германии; многому научился там и видел, насколько отстала его родина от просвещенных государств Запада. Вместе с тем он понимал, что пока Россия будет отрезана чужими землями от Балтийского моря, до тех пор будут затруднены ее сношения с западной Европой, и до тех пор она будет отставать от нее и в торговле, и в просвещении. Было необходимо «в Европу прорубить окно», «ногою твердой стать при море». Нужно было вернуть хотя старые города на Финском заливе и Неве, отданные шведам при Столбовском договоре. Петр не нарушал еще мира, но просил шведского короля Карла XII уступить России для торговли Нарву на Финском заливе или Ниеншанц (Канцы) на устье р. Охты, впадающей в Неву. Король, после долгого молчания, ответил отказом. Раздраженный Петр вступил в союз с королями датским и польским и объявил войну Швеции. В сражении под Нарвой русское войско было разбито, и остатки его собрались в Новгороде. Это первое поражение Петр принял как урок, которым решил воспользоваться. Во время перерыва военных действий он приводил в порядок и обучал войска, а также усиливал артиллерию. От всех окрестных монастырей он затребовал часть колоколов на отлитие пушек.

Между тем шведский король перезимовал в Дерпте (Юрьев) и в 1701 году, весной, увеличив свою армию до 25 000 человек, разбил саксонское войско на берегу реки Двины и отнял у него обоз. Другие полки напали на польские запасные магазины в Митаве и разорили их. Овладев всей Курляндией, король пошел преследовать саксонского фельдмаршала, который соединился с князем Репниным. Князь Репнин ушел от Карла, соединившись в Пскове с Шереметьевым. Тогда Карл отправился в Польшу и там «застрял», по выражению Петра, надолго. Петр воспользовался его отсутствием и занялся истреблением шведских войск в Лифляндии и отбиранием прибрежных городов на Финском заливе. Затем он укрепил Новгород и Псков. В 1702 году генерал Шереметьев одержал несколько побед над неприятелем в Лифляндии. Полковник Тыртов разбил на Ладожском озере шведскую эскадру. Апраксин в это же время разбил шведского генерала на Ижоре. Петр, получив известие, что шведский флот приготовляется напасть на Архангельск, поехал туда, укрепил устье Двины батареями и заложил новую крепость на взморье – Ново-Двинскую, тогда же решив взять у шведов крепость Нотебург (Орешек). Затем он приказал Репнину следовать к Ладоге, повелев туда же отправить и артиллерию.

Из Архангельска Петр ехал новой дорогой, через мхи и болота, 160 верст до реки Онеги, отсюда на приготовленных судах по Онежскому озеру и реке Свири до Ладожского озера. В сентябре 1702 года приехал Петр в Ладогу и оттуда писал к Шереметьеву: «Если не намерен чего, ваша милость, еще главного сделать в Лифляндии, изволь не мешкав быть к нам, зело время благополучно, не надобно упустить; а без вас у нас будет не так, как надобно». Через пять дней летело уж другое такое же письмо к Шереметьеву: «Изволь, ваша милость, немедленно быть сам неотложно к нам в Ладогу; зело нужно, и без того инако быть и не может; о прочем же, как о прибавочных войсках, так и о артиллерийских служителях изволь учинить по своему рассуждению, чтоб сего Богом данного времени не потерять».

По прибытии Шереметьева, Петр повел войско к Нотебургу. Это была маленькая крепость, обнесенная высокими каменными стенами. Шведского гарнизону в ней было не более 450 человек, но около полутораста орудий, а у осаждающих было тысяч десять войска. На другой день прибыла артиллерия, которую привезли, за неимением лошадей, на людях, и остальное войско на 50 судах по Ладожскому озеру. Петр сначала предложил сдать крепость без боя, но, получив отказ, стал бомбардировать ее. После отчаянного сопротивления комендант был принужден сдать крепость 11 октября 1702 года. Петр был в восторге от приобретения города, который переименовал в Шлюссельбург (ключ-город). Об этой победе он так писал надзирателю артиллерии, находившемуся в то время в Сибири: «Правда, что зело жесток сей орех был, однакож, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила». В следующем 1703 году, в апреле, от Шлюссельбурга по правому берегу Невы шли русские войска под начальством фельдмаршала Шереметьева. Шли они лесами большими и малыми и завидели, наконец, при устье речки Охты, на берегу Невы, маленький земляной городок Канцы, или Ниеншанцы, сделанный здесь шведами для стережения Невы. К русскому войску подъехал бомбардирский капитан Петр Михайлов (Петр Великий) и съездил в сопровождении 60 лодок осмотреть устье Невы. Вечером 30 апреля начали бомбардировать Канцы, а утром первого мая взяли и переименовали в Шлотбург. Пятого мая неожиданно подошли с моря два шведских судна. Завязался бой, и оба судна были взяты. Заветная мечта Петра сбылась: он стоял у моря. 16 мая 1703 года на одном из островков невского устья застучал топор: рубили деревянный городок «Питербурх».

Таким образом кончилась роль Ладоги как ближайшего русского пункта к Балтийскому морю.

* * *

«Шел как-то из Новгорода в Ладогу ладожский стрелец Александр, встретил старца на пути и разговорился с ним. «Какое ныне христианство? – говорил старец. – Ныне вера по-новому. У меня есть книги старые, а ныне эти книги жгут. И какой у нас, христиан, государь? Латыш он, а не государь. Поста никогда не имеет. Он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы, писано об нем именно в книгах валаамских чудотворцев, и что он головою запрометывает и ногою запинается, и то его нечистый дух ломает». Стрелец заметил: «Государь от царского родился колена». «У него мать была какая царица? – отвечал старец. – Она была еретица, все девок родила». А о себе старец сказал стрельцу: «Я живу в Заонежье, в лесах, ко мне летней дороги нет, а есть дорога зимняя, и то ко мне ходят на лыжах»[2 - Соловьев. История России.]. В самые глухие, едва проходимые леса и в самые уединенные скиты доходили слухи о диковинном царе, который крутил Русскую землю на новый, не здешний лад и обычай. Да и что мудреного, когда сам этот царь забирался во все глухие углы и всюду приносил с собой новую науку? Осуществляя заветную мечту, отвоевывая путь к морю, он на всех судоходных реках строил новые суда, налаживал русский флот. И на Белом море, и на реках, впадающих в Ладожское озеро, – всюду устраивал он судостроительные мастерские – верфи. Он послал людей на реку Пашу, впадающую в озеро Ладожское, чтобы изучить местное судостроение, происходившее там с древних времен. В Лодейном Поле, на реке Свири, он устроил новую верфь и прислал туда голландского мастера, чтобы научить строить суда по голландскому образцу. Здесь он был сам и исследовал глубину рек, чтобы определить их годность для судоходства. Случилось, что недалеко от реки Свири царское судно село на мель, и с тех пор эта мель стала называться Государевой или Царские Луды. На Свири Петра застала сильная буря, и местное народное предание говорит, что, «выйдя на берег, царь хотел посечь озеро, в которое впадает река». Вероятно, предание произошло из того, что Петр решил после этого исследовать как следует фарватер озера.

Но Ладожское озеро издревле славилось своими бурями и много потопило богатств и людей. И Петр задумал соединить реки каналами, чтобы обойти озеро и устроить более безопасный путь для судов. Известный русский ученый и поэт, Михаил Васильевич Ломоносов, родившийся в 1711 году около города Холмогор, написал стихотворение «Картина Ладожского озера», в котором говорит о мысли Петра построить канал:

«Принесши плод, земля лишилась летней неги;
Разносят бледный лист бурливых ветров беги;
Летит с крутых верхов на Ладогу борей,
Дожди и снег и град трясет с седых кудрей,
Наводит на воды глубокие морщины.
Сквозь мглу ужасен вид нахмуренной пучины;
Смутившись тягостью его замерзлых крыл,
Крутится и кипит с водой на берег ил.
Волнами свержены, встречают гору волны
И скачут вкруг нее, печальных знаков полны,
Между запасами колеблется там дуб,
Между снарядами пловцов российских труп;
Там кормы, дна судов рассыпаны, разбиты…
Монарх, узрев в пути, коль злобен рок несытый,
Вздохнул из глубины и буре запрещал,
И в сердце положил великий труд – канал,
Дабы российскою могущею рукою
Потоки Волхова соединить с Невою».

Замыслив прорытие канала между Невой и Волховом, Петр решил перенести и прежнюю торговую Волховскую пристань ближе к Ладожскому озеру. Прежняя Ладога была все-таки далека от Ладожского озера, от Невы и взморья, где зарождалась теперь новая жизнь и закипала новая деятельность. И вот в 1703 году был основан Петербург, взяты у шведов старые города Копорье и Ямы (Ямбург), а в 1704 году Петр отправился уже в Новую Ладогу, «которую определил увеличить людьми, переселенными из Старой Ладоги, и строением, учредя в ней пристань для всех следующих изнутри России к Петербургу товаров и припасов водою и сухим путем».

Старый, захудалый городок, потерявший свое прежнее значение, похоронивший в своих развалинах былое величие, был не интересен для Петра, стремившегося обновить Россию. В своем страстном стремлении к обновлению государства, в стремлении поднять родину до уровня соседних просвещенных стран, Петр не имел времени думать о сохранении памятников отживающей старины. Пусть тихо разрушается и врастает в землю старая твердыня, пусть дремлют в тихом покое захолустные монастыри, но все, способное к новой жизни, к приобретению новых знаний, должно быть перенесено ближе к центру этой жизни. Пути сообщения должны способствовать развитию торговли и промышленности в стране, нужно, чтобы материалы для разных изделий привозились из всех углов и шли в дело, а не залеживались без пользы на месте. Нужно соединять реки каналами, нужно строить удобные суда. Нужны рабочие руки, нужна торговля, должно заселяться пустынное место – нужны люди. И Петр переносит из старого города все казенные учреждения для управления новым, все городское имущество, все запасы, оружие из старой крепости, переводит купечество и тянет всех посадских людишек из Старой Ладоги в Новую. Немногие храбрецы осмеливаются противиться его властному приказанию и упорно отстаивают свое право остаться на местах своих дедов, у их старых могил. И теперь живут в Старой Ладоге несколько семей, предки которых искони жили в ней.

Постепенно многие пригородные слободы отошли в частное владение, и вся область около Успенского монастыря была пожалована Римскому-Корсакову, а потом отошла во владение его дочери, в замужестве Мельгуновой. Жители этой местности стали судиться из-за земли, на которой стояли их дома. Дело, конечно, было проиграно, и они должны были откупить эти места. Так как почти вся Ладога принадлежала теперь Мельгуновой, то, по ее желанию, землемер хотел переименовать ее в село Успенское. Но, говорят, местные старожилы отказались стереть последнее воспоминание о древней Рюриковой столице, хотя и не получили вследствие этого документов на владение купленными участками.

* * *

В двенадцати верстах от старого города Ладоги, у устья Волхова, на полуострове, называвшемся в древности Медведицей, где стоял Николо-Медведицкий монастырь, вырос нынешний уездный город Новая Ладога.

Место Николо-Медведицкого монастыря, на красивом крутом пригорке, над самым Волховом, занял теперь Николаевский собор с кладбищем вокруг него. От ворот собора тянется главная улица города – Николаевский проспект, а в начале его стоит старая каменная церковь с высокой колокольней и низеньким входом, напоминающим входы в старинные русские терема. Это церковь Св. Климента, перенесенная сюда Петром из Старой Ладоги. Об этом перенесении свидетельствует копия со справки, полученной в Новоладожском духовном правлении 19 октября 1780 года: «Когда блаженные и вечные славы достойные памяти Государя Императора Петра Великого Самодержца Всероссийского по изустному приказанию Ладожское купечество и служивые и всяких чинов жители переведены из Старой Ладоги в Новую Ладогу, тогда и состоящая в Старой Ладоге соборная, священномученика Климента папы Римского деревянная церковь с другою при ней теплою деревянною ж, Нерукотворенного образа Спасова церковью, из Старой Ладоги в Новую Ладогу перенесены и поставлены».

В 1741 году вместо этой деревянной церкви выстроена была каменная. Иконы и утварь перевезены были вместе с церковью из Старой Ладоги, тогда же был перевезен и большой деревянный крест с надписью на медной пластинке: «1701 года по указу Петра Алексеевича послано было из Новгорода, под предводительством князя Григория Путятина воинство к шведскому рубежу, в село Савогда, осаждены были шведами Новгородских полков капитаны, с Белогородскими и Ладожскими стрельцами 400 человек; во время оной осады, Генваря 21 дня, Ладожскому стрельцу Ивану Васильеву явился честный крест. Пришед к нему некий человек, велел взять оный крест в горнице и идти с ним из осады без боязни, и того же Генваря 24 дня ладожскому ж конному казаку Петру Лосовикову во сне явились святые и реча ему, что медлите, идите в дом свой, не страшась неприятелей. Осажденные, благодаря Всевышнего за такой человеколюбивый промысел, и 28 числа того ж месяца, в ночи, взяв с собой честный и животворящий крест, нося перед собой, прошли сквозь шведское воинство заступлением распятого Господа и молитвами Пресвятой Богоматери, ни чем невредимы в осаде ж находилися 11 дней с 17 по 28 число Генваря».

В этой старой надписи на кресте звучат последние отголоски борьбы староладожских жителей с исконным врагом шведами.

Николаевский проспект в Новой Ладоге тянется через весь город вдоль по Волхову. На нем стоят все казенные учреждения и каменные дома богатых жителей; здесь же, в середине, находится каменный Гостиный двор, около которого на площади рынок. Вокруг площади сгруппировались гостиницы, чайные и ряды лавочек с разными закусками, примыкающие к пристани. Около пристани шумно, грязно и людно, как бывает обыкновенно около пристаней. Здесь с утра до вечера толкутся оборванные, полуголодные и полупьяные люди, ищущие заработать грош с проезжающих и приезжающих. По другую сторону к проспекту прилегает целый ряд идущих параллельно улиц, пыльных, немощеных, с деревянными заборами и маленькими деревянными домиками. Большие запущенные сады окружают домики, и старые деревья широко и гостеприимно раскидывают свои ветви на улицу, давая тень прохожим. Некоторые улицы представляют сплошные аллеи из старых лип и берез. Здесь тишина и мир, здесь ребятишки целыми днями копошатся на песке, смешанном с пылью, или на лужайках, а по вечерам молодежь играет в горелки. Несколько таких улиц лучами сходятся к старому деревянному колодцу, теперь заколоченному, к которому собираются посплетничать на досуге обитательницы соседних домов.

За этими улицами, параллельно с проспектом тянется старый Петровский канал, за которым живет преимущественно бедное население города и много цыган, торгующих лошадьми. При постройке город был обнесен большим земляным валом, остатки которого и теперь еще видны у устья Волхова. Каналы обвивают Новую Ладогу, как лентой, с трех сторон, отделяя собственно город от пригородных слободок.

Первый ладожский канал начали рыть в 1719 году 22 марта, в присутствии Петра Великого, который сам вывез три первые тележки земли. В 1724 году Петр снова был в Ладоге, сам пробил лопатой плотину и первый проехал по каналу на ботике, который тянули ладожские мальчики, одетые в белое матросское платье, до селения Дубно, в 24 верстах от Ладоги. В этом селении, в домике, в котором останавливался Петр, долго хранились ботик и орудия, которыми он работал. Потом все это было увезено в Шлиссельбург.

Открыт канал для судоходства был уже после смерти Петра, в 1731 году, в присутствии императрицы Анны Иоанновны.

В 1765 году Екатерина II была в Ладоге, осматривала канал и повелела начать рыть другое устье за церковным валом. Работы над этим вторым каналом кончились в 1798 году. В 1766 году начали копать канал для соединения Волхова с Сясью, который был кончен в 1802 году. Наконец, в 1803 году начали работы Свирского канала, который был кончен в 1809 году.

Между тем со смертью строителя Петровского канала, Миниха, канал начал мало-помалу приходить в запустение. Он сильно мелел, шлюзы и водоспуски его ветшали. Несколько раз углубляли его дно, но канал снова засорялся и мелел, особенно в года засухи. Торговцы дровами и лесом терпели громадные убытки, вследствие непомерной задержки судов. В 1826 году, благодаря такой задержке судов, Петербург едва не остался на зиму без дров, только осенние дожди поправили дело. Император Николай I повелел соорудить новые гранитные шлюзы и возобновить все водоспуски, но засорение канала все-таки продолжалось. Тогда явилась мысль об устройстве нового канала рядом с прежним, открытого, без шлюзов, на одном уровне с озером. Для покрытия расходов купечество установило полупроцентный сбор с грузов. В 1861 году начаты были работы, а в 1866 году канал был открыт в присутствии императора Александра II. С его разрешения купечество назвало канал его именем. По каналу Александра II ходят теперь пассажирские и буксирные пароходы и тяжело нагруженные дровяные и разные другие баржи, а по Петровскому каналу идут плоты, сенные барки и пустые суда, возвращающиеся из Невы в Волхов.

В Новой Ладоге и следов нет той мирной захолустной тишины, которой проникнута грезящая о былом Старая Ладога. Даже и Волхов как будто стряхивает здесь с своих плеч немощную старость; широко разливается он, раскинув в обе стороны каналы, как могучий дуб, великан раскидывает свои ветви. «Сердит батюшка Волхов, – говорят местные жители, – кто попадет в него, живым не отпустит, озеро куда добрее его».

Но озеро здесь у берега так мелко, что ходят по нему только рыбацкие лодки да легкие парусные катера. Там же, где по нему ходят большие пароходы, где кругом не видать берегов, там оно тоже шутить не любит и спуску никому не дает.

Суета и оживление с утра до вечера кипят на Волхове и на каналах около Новой Ладоги в летнее время. Без конца тянутся по каналам громадные баржи всех видов и величин, нагруженные преимущественно лесом и сеном. Тесно им в узких каналах, зачастую не могут они разъехаться с встречными пароходами или такими же баржами. Выходят из себя погонщики лошадей на берегу и команда на судах. Раздраженные крики и крепкая ругань, не смолкая, виснут в воздухе.

Не велико прошлое Новой Ладоги, и жители ее не рассказывают преданий о Рюрике или боге Ладо, не знают никаких тайников и подводных ходов. Они укажут вам только старые облезлые казармы постройки петровских времен или каменное желтое здание на берегу канала, где была водокачка во время прорытия канала, а теперь устроена чайная для судовых рабочих. Недалеко от чайной стоит старая рябина, разделившаяся на четыре толстых ствола; она скрипит и стонет при каждом порыве ветра и, может быть, тоже вспоминает далекие петровские времена.

Здесь же, недалеко от канала, стоял когда-то большой деревянный дворец, выкрашенный синей краской, в котором живала, еще будучи великой княжной, императрица Елисавета Петровна. Во времена Екатерины Второй здесь же находился и ее дворец, окруженный рощей. В нем останавливалась Екатерина, которая бывала также и в Старой Ладоге, у тамошних помещиков Валк, получивших землю по родству от готландского купца Лилар. В саду этих помещиков Екатерина посадила лиственницу, которая существует там и до сих пор.

При выезде из Новой Ладоги стоит старая церковь Св. Георгия, окруженная старым же, почти разрушенным кладбищем. Эта церковь была построена знаменитым фельдмаршалом Суворовым, когда он жил в Новой Ладоге, будучи командиром Суздальского полка.

Глава VIII

Люди, не оставившие после себя никаких письменных памятников или описаний истории своей жизни, называются первобытными или доисторическими. О жизни таких доисторических людей можно судить по разным вещественным остаткам их жизни. Первым и главным средством для существования их была охота. Неудобные природные условия или неудачные столкновения с врагами заставляли доисторических людей часто менять место, перекочевывать. На местах остановок или стоянок оставались после них всякие отбросы – то, что остается и теперь на месте жилья всякого рода людей. В этих остатках или отбросах можно найти кости животных, употребляемых в пищу людьми, жившими здесь, черепки их посуды, обломки разной домашней утвари, орудий, оружия. Заброшенные стоянки покрываются землей, зарастают травой или деревьями или заметаются песками. Вследствие разных изменений, происходящих на земле, образуются наслоения, пласты земли, которые изучают исследователи земли – геологи. При раскапывании земли находят остатки жилья первобытных людей, определяя приблизительное количество лет со времени их жизни здесь по слоям земли, определяют степень их культуры, т. е. степень их развития, умения, познаний. Люди, изучающие культуру доисторических людей или древних исторических по разным остаткам и памятникам их жизни, называются археологами.

При прорытии соединительных каналов около Ладожского озера, особенно нового Сясьского канала, обнаружились слои земли, которые заинтересовали и геологов, и археологов. В восьмидесятых годах XIX столетия профессор А. Иностранцев делал раскопки около этих каналов на южном побережье Ладожского озера и, по слоям земли и найденным отбросам и остаткам, дал вероятную картину растительности, какая могла быть здесь несколько тысяч лет назад, породы животных, живших здесь, и степени культуры людей, оставивших здесь следы своей жизни.

По его словам, южное побережье Ладожского озера несколько тысяч лет назад было покрыто дремучими, преимущественно лиственными лесами и изобиловало болотами. В лесах было много крупных и мелких диких зверей и птиц, доставлявших жившему здесь человеку пищу и одежду. Но, судя по громадному количеству рыбных костей и чешуи, можно думать, что доисторический человек здешних мест, благодаря близости и обилию воды, был более рыболов, чем охотник. Можно предположить, что более мелкую рыбу люди ловили тогда при помощи оглушения, когда она скоплялась подо льдом зимой, или при помощи морд, сделанных из ивовых прутьев; но среди находок встречаются также и какие-то изделия из кости, напоминающие крючки удочек. Найден тяжелый, почерневший дубовый челнок, грубо выдолбленный из целого дерева. Но на таком челноке едва ли возможно было отплывать далеко от берега, потому рыба, вероятно, ловилась вблизи него. На охоту доисторический человек шел, вооруженный каменным или роговым топором, заостренным в виде копья и плотно насаженным на деревянную рукоятку, и навесив на себя точила, ножи и разные другие мелкие каменные или костяные принадлежности, тоже найденные на местах стоянок. При помощи такого вооружения он мог бить крупного зверя – быка, лося, оленя, кабана или медведя. С гарпуном он охотился на тюленей, о чем можно судить по найденному каменному предмету, очень похожему на гарпун, и по множеству костей тюленя. Охота на соболей, куниц, бобров и выдр требовала исключительной ловкости и осторожности. Надо думать, что этих мелких зверей приладожский житель убивал каменными стрелами и дротиками, которые тоже найдены среди остатков. Может быть, употреблялись и силки или капканы, но утверждать этого нельзя, за неимением доказательств в виде находок. Среди отбросов часто встречаются остатки зайцев, кости диких уток, гусей и т. п.

Во всяком случае по найденным отбросам разного съестного материала можно судить, что доисторический житель этой местности не голодал. Вероятно, он не знал хлеба, потому что земледелием начинают заниматься люди, стоящие на более высокой степени культуры. В описываемых здесь местах не было найдено никаких орудий или приспособлений, указывающих на земледелие. Но в мясе всякого рода местный житель того времени не имел недостатка. В виде лакомства он употреблял, вероятно, ягоды – малину, ежевику, костянику и морошку, а также и орехи – всего этого было здесь, по всем видимостям, много. Посуда, из которой ел человек этого времени, была сделана из глины, но очень неискусно, насколько можно судить по черепкам. Она не выдерживала сильного огня, из чего можно заключить, что пища пеклась как-нибудь на кострах или в земле, а, может быть, часть ели и сырой. Признаки огня замечаются на костях, на глиняной посуде и на некоторых частях лодки, – следовательно, люди того времени были уж знакомы с употреблением огня. Как добывали они огонь – неизвестно. Может быть, они высекали его из кремня, который был найден, хотя и в небольшом количестве. Трудно судить также, употребляли ли они соль в пище, так как ее нигде не найдено в этой местности. Они должны были получать ее из других мест, если имели какие-нибудь сношения с жителями других мест. Не найдено также и никаких остатков одежды, но, так как климат здесь должен был быть суровый, а зверей в окрестных лесах было много, то надо полагать, что жители носили теплые меховые шкуры, сшитые при помощи шил и игл из камня и кости. Найдены также и скребки для выскребывания шкур или заглаживания швов. Может быть, обыкновенной одеждой женщин и детей, живших в эти отдаленные от нас времена на побережье Ладожского озера, были меха, которые так ценятся нашими современными модницами. Соболи, куницы, бобры в изобилии водились в дремучих лесах, от которых теперь не осталось почти следа. Из домашних животных люди этой местности и этого времени пользовались, по-видимому, только собакой.

Все орудия, инструменты, оружие и простые украшения, найденные на местах стоянок этих людей, сделаны из камня, кости или дерева. Очевидно, жители описываемой местности в то время еще не знали металлов, т. е. принадлежали к тому раннему периоду человеческой культуры, который в науке принято называть «каменным веком».

Какого племени были доисторические люди ладожского побережья и откуда они пришли – совершенно теряется в отдаленности тысячелетий. Но уже в первом веке христианского летосчисления Тацит описывает диких жителей этих мест, которых он называет финнами. Он указывает на то, что у них еще не было железа, а стрелы и копья их были сделаны из заостренных камней или кости.