Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.

В начале июля турецкая кавалерия разорила окрестности города и начался обстрел, продолжавшийся две недели и серьезно повредивший стены, но не нанесший заметных потерь обороняющимся. В это время ниже по течению Дуная неожиданно появилась эскадра речных судов Хуньяди, а его кавалерия расположилась вдоль берегов, чтобы не допустить подхода подкреплений и отрезать туркам путь к отступлению. Жестокая битва продолжалась пять часов. Турки оказали яростное сопротивление, и воды Дуная окрасились кровью. В конце концов венгры, имеющие более легкие и маневренные суда, прорвали цепь неповоротливых турецких кораблей с неопытными командами, рассеяли их, потопили две галеры вместе с командами и захватили четыре других со всем вооружением. Оставшиеся корабли турецкой флотилии, заваленные мертвыми и умирающими, попытались спастись бегством, но были сожжены по приказу султана, чтобы не допустить их попадания в руки врагов.

Победа венгров была полной. Теперь Хуньяди и пламенный монах-крестоносец Капистрано ввели войска в крепость, чтобы усилить и подбодрить осажденный гарнизон. Пробоины в стенах были спешно заделаны, орудия отремонтированы. Мехмед, взбешенный поражением на реке и вынужденный штурмовать крепость, лично повел янычар в решающую ночную атаку. В конце концов они пробились в нижнюю часть города, а отдельные группы пытались взобраться на стены, чтобы проникнуть внутрь цитадели. Хуньяди хитроумно увел свои войска от стен и приказал им спрятаться, пока янычары рыскали по пустынным улицам в поисках наживы. По заранее условленному сигналу боевые кличи венгров перекрыли их победные выкрики, и, прежде чем турки успели собраться вместе, они были окружены небольшими группами и по большей части истреблены.

Оставшиеся в живых бросились вон из крепости, но только для того, чтобы встретиться с еще более серьезной опасностью. Накануне ночью Хуньяди и Капистрано подготовили груды вязанок хвороста с ветками, пропитанными серой. Утром эти вязанки были подожжены и сброшены вниз, вслед отступающему врагу. Пламя занялось со всех сторон. Бесчисленное количество турок оказалось в ловушке без малейшего шанса спастись. Они сгорели во рвах, которые вскоре оказались заваленными грудами обуглившихся и изуродованных тел, а пытавшиеся спастись бегством все равно попадали в огонь. Отряды крестоносцев решительно бросились прямо на осадную артиллерию противника. Турки в беспорядке отступили, оставив орудия, и были отброшены вплоть до их третьей линии обороны, расположенной прямо перед лагерем султана. Мехмед, ослепленный яростью, устремился в гущу сражения. Он снес мечом голову одному крестоносцу, но получил ранение стрелой в бедро и был вынужден покинуть поле боя. Янычары в смятении разбежались. Взбешенный столь вопиющим отсутствием субординации, султан проклял их командира Хасан-агу, который лично бросился в бой и был убит на глазах у своего господина. С наступлением сумерек султан подал сигнал к отступлению, которое превратилось в беспорядочное бегство, и большое количество орудий, боеприпасов и провианта попало в руки противника.

Победа христиан вызвала ликование по всей Европе. Но вскоре после осады и Хуньяди, и Капистрано умерли от чумы, которая опустошила Белград и его окрестности. Пятью месяцами позже, в канун Рождества, скончался проживший долгую жизнь Георгий Бранкович. Сербия распалась на протурецкие и провенгерские части и погрузилась в династические и религиозные распри. Наконец после двух успешных кампаний туда вторгся Мехмед, и страна была присоединена к Османской империи, обеспечив туркам удобную базу для экспансии в северном направлении. Она оставалась в руках турок на протяжении следующих пяти веков.

На протяжении всего 1457 года Мехмед, лишившийся вооружений во время бесславного отступления от Белграда, никаких военных действий не предпринимал. Все это время он предпочитал находиться в своем дворце в Адрианополе, заново возведенном на острове посреди реки Марицы, поскольку его дворец в Стамбуле все еще строился. Здесь два его юных сына – Баязид из Амасьи и Мустафа из Магнесии – были подвергнуты обрезанию, сопровождавшемуся торжественной церемонией и шумными празднествами, в присутствии собрания иностранных послов и видных представителей религиозных, правовых и литературных кругов, собранных со всей империи.

В следующем, 1458 году Мехмед начал первую из кампаний по покорению Греции. Здесь, в разделенной на деспотии Морее, находившейся под бесплодным правлением двух оставшихся в живых представителей династии Палеологов – Димитрия и Фомы, нашли убежище многие представители правящего класса Византии. Братья последнего императора – Константина, – они правили, враждуя друг с другом, соответственно из Патраса (Патры) на западе и Мистры на востоке, с обязательством платить султану дань. Задолженности по выплате дани росли. И султан, перейдя Коринфский перешеек, повел свою армию через всю Западную Морею, встречая лишь незначительное сопротивление со стороны народа, который находился под столь неясным правлением, что еще не успел выработать национальное самосознание. Он оккупировал и разграбил большую часть Западной Мореи, но отложил штурм основной крепости – Коринфа – до возвращения из похода на север. Султан предложил жителям почетную капитуляцию без обращения в ислам. Встретившись с отказом, он осадил тройные стены крепости, стреляя из своей пушки мраморными ядрами, которые тесались тут же на месте, среди руин древнего классического города. После того как две первых стены были проломлены, гарнизон сдался, уступив место янычарам, а два Палеолога согласились на договор, по которому уступали значительную часть бывшей деспотии Константина. Они сохранили кое-какие остатки территории, но с прежним обязательством платить дань.

После этого султан посетил Афины, которые были захвачены турками двумя годами раньше у герцога Флоренции. Османам Афины были известны как «город мудрых», и на Мехмеда, «мудрого и великого проэллинского монарха», произвели большое впечатление реликвии классической Античности. Он особенно восхищался Акрополем. Султан великодушно обошелся с афинянами, подтвердив их гражданские свободы и освобождение от налогов, но особенно восхитил их тем, что после краха Римско-католической церкви даровал привилегии ортодоксальному клиру.

Братоубийственная вражда между двумя деспотами Палеологами вспыхнула снова вскоре после отъезда султана, причем Димитрий поддерживал турок и договор с ними, а Фома нарушил договор и призвал на помощь войска римского папы. В 1460 году Мехмед еще раз пришел со своей армией в Грецию. Димитрий сначала бежал от него, но в итоге сдал город Мистру и свою деспотию, за исключением Монемвазии, которая противостояла туркам с помощью папских войск. Затем Мехмед намеревался подавить силы деспота Фомы. Но тот вскоре бежал на Запад, оставив свой народ во власть турок.

Таким образом, османы установили господство над всем Греческим полуостровом, за исключением нескольких прибрежных аванпостов, которые могли снабжаться по морю и благодаря этому оставались в руках венецианцев. Отныне там утвердился Pax Ottomanica, сменивший феодальные отношения франков, причем с греческим народом обращались с разумной терпимостью, не перегружая чрезмерными налогами, не беря дань детьми. Грекам разрешалось свободно торговать и выбирать свою собственную местную власть. Вместе с тем христианский мир Запада предпочитал видеть греков народом, угнетенным иноверцами и жаждущим освобождения руками латинян. С течением времени именно Греция сменила Константинополь и Святую землю в качестве цели европейского крестового энтузиазма.

Мехмед II, стремясь возродить Византийскую империю под своим правлением, как свидетельствуют турецкие исторические источники, старался не оставить ни одного «из византийских греков, кого можно было бы назвать королем». Он избавился от Палеологов. Теперь наступила очередь Комнинов. Пришло время уничтожить империю Трапезунда. Великий Комнин, император Иоанн IV, уже фактически отказался от ее независимости, выплачивая султану значительную ежегодную дань. После смерти Иоанна его младший брат, император Давид, выбрал себе в союзники против султана не только его известных европейских врагов – Венецию, Геную и папство, но и его признанного врага в Азии, туркменского правителя Узун-Гасана из племенной конфедерации Белого барана (Ак-Коюнлу). Мусульманин с христианской кровью, связанный с Комнинами брачным союзом, Узун-Гасан создал в Восточной Анатолии мощную оппозицию османам, которая объединила также местных турецких правителей Синопа и Карамана и христианских князей Грузии.

Когда Давид потребовал от султана снять дань, наложенную на его отца, он сделал это через послов Узун-Гасана в Стамбуле, которые предъявили султану и ряд других экстравагантных требований. Султан решил, что пришло время разрушить этот нечестивый союз и наконец разрешить все анатолийские вопросы в османских интересах. В 1461 году Мехмед организовал морскую и сухопутную карательную экспедицию в Азию. Захватив сначала порт Амастри, последний торговый пункт генуэзцев на Черном море, он посредством переговоров забрал себе и город Синоп. Затем отправился походом на земли Узун-Гасана, который, не получив никакой поддержки от своих караманских союзников, отступил в восточном направлении. Его мать, принцесса Сара, христианка сирийского происхождения, прибыла к султану от его имени, нагруженная подарками, и согласилась на мирный договор, по которому Узун-Гасан обязался не помогать Комнинам из Трапезунда. Но когда принцесса Сара попыталась убедить Мехмеда не подвергать себя опасностям, связанным со штурмом города, он ответил: «Мать, в моей руке меч ислама».

Выступив в поход со своими войсками, Мехмед совершил трудный переход через Понтийский горный хребет, в то время как его флот осадил Трапезунд с моря, хотя и без особого успеха. После восемнадцатидневного перехода авангард турецкой армии под командованием Махмуд-паши, великого визиря султана, появился под стенами города. Турки не привезли с собой осадной артиллерии, у них почти не было кавалерии, и, более того, путь снабжения армии был крайне ненадежен. Но император Давид не был воином. Брошенный своим самым могущественным союзником, он не имел желания погибнуть среди развалин города и империи, как это сделал его героический соплеменник, император Константин. Предпочитая мир и выживание, Давид был вполне готов принять предложения, сделанные ему Махмудом через греческого сановника сомнительной лояльности, а султан, в свою очередь, оказался более восприимчивым к миролюбивым призывам принцессы Сары.

Итогом стал мирный договор, не делавший чести грекам, по которому османская армия вступала в Трапезунд без помех. Последний император с семьей и чиновниками двора вместе с их золотом и другим ценным личным имуществом по милости султана были доставлены специальным судном в Стамбул, а Сара была вознаграждена за посредничество подарком в виде горсти драгоценных камней. С населением города османы обошлись не столь лояльно. И мужчины и женщины были обращены в рабство и разделены между султаном и его сановниками, мальчики были зачислены в корпус янычар, а большое число семей было лишено собственности и депортировано в Стамбул для увеличения числа жителей города.

Дни Комнинов тем не менее были сочтены. Не прошло и двух лет, как император Давид снова стал тайно плести интриги против османов с Узун-Гасаном. Султан заключил его в новую тюрьму Семи башен, расположенную внутри городских стен Стамбула, и здесь несколько месяцев спустя Давид и остальные Комнины – его брат, семеро сыновей и племянник – были убиты. Более того, султан распорядился, чтобы их тела не предавались земле, а были брошены на съедение бродячим псам и хищным птицам.

Мехмед в ходе Трапезундской кампании включил в свою империю большую часть северного прибрежного района Малой Азии с тремя важными черноморскими портами. В последующей кампании, имевшей место после смерти в 1464 году Ибрагим-бея, великого эмира Карамана, и развала его династии семью недовольными сыновьями, он аннексировал путем захвата почти весь Караман, воинственного соперника турок на протяжении последних 150 лет. Это должно было привести к фактическому османскому контролю над Киликией и азиатским побережьем Средиземного моря.

Обезопасив таким образом на какое-то время тылы на востоке, Мехмед вновь обратил свой взор на запад. Здесь его целью было не что иное, как полное, неделимое османское господство над всем Балканским полуостровом. Дабы достичь этого, Мехмед теперь должен был «округлить» свою территорию на оконечностях, подобно тому как это было сделано на Греческом полуострове, и консолидировать ее в качестве базы для дальнейших завоеваний в Западной Европе. К северу за Дунаем лежала Валахия, которой правил уже упоминавшийся Влад Дракул, иначе Дракула, один из монстров мировой истории. Его жестокость намного превосходила все известные примеры, обычные для того века, и сделала его одним из чудовищных персонажей легенды.

Несмотря на все это, султан был склонен оставить Дракулу в покое, пока тот исправно выплачивал дань и не беспокоил турецких соседей. Но в 1461 году Дракул оформил союз против турок с королем Матиашем Корвином, который наследовал Хуньяди в качестве правителя Венгрии. Мехмед направил посла, чтобы заманить Дракулу с долгами по дани в Стамбул, вместе с контингентом валахов для османской армии. Командующему своими войсками на Дунае Мехмед приказал устроить засаду и взять Дракулу в плен еще по пути в Стамбул. Но ситуация коренным образом изменилась в ходе стычки, в которой личная гвардия Дракулы обратила турок в бегство, и по его приказанию посол и командующий были посажены на колья, причем самый большой кол достался старшему по рангу. Затем Влад Дракул переправился через Дунай и вторгся в Болгарию во главе армии, с которой он разграбил османскую территорию и убил большинство населения.

В ответ на это султан, движимый жаждой мести, повел в Валахию большую армию. В ходе кампании турки наткнулись на «лес трупов», в котором гнили останки двадцати тысяч болгар и турок, посаженных на колья и распятых на крестах. Это был один из мрачных примеров массовых казней и экзекуций, которые Дракул любил устраивать для собственного удовольствия и в назидание своим соседям. Армия султана, хотя и измотанная стремительными схватками в ходе непривычной для нее мобильной партизанской войны, в конце концов одолела противника и вынудила Влада Дракулу бежать в Молдавию, а османский командующий смог положить к ногам своего суверена две тысячи отрубленных голов валахов. На посту правителя Валахии Влада сменил его брат Раду, бывший заложником в Стамбуле – красивая внешность привлекла внимание султана и сделала одним из самых любимых его пажей. При Раду Валахия стала вассальным государством, но не считалась турецкой провинцией.

Однако двумя годами позже фаворит султана был изгнан из страны соседним правителем Штефаном Молдавским, правителем масштаба Хуньяди, который во главе бесстрашно действовавшей крестьянской армии дважды срывал попытки турок вновь вернуть к власти Раду. В конце концов Штефан был разбит лично Мехмедом с армией отрядов татар, набранных в Крыму после захвата там генуэзской колонии Черноморским флотом турок. Они были брошены на Молдавию с севера. Здесь, в дельте Дуная, возникла новая потенциальная османская угроза флангу Хуньяди. Но пока Мехмед был вынужден, считаясь с венгерской угрозой, уйти из Молдавии и оставить ее незанятой.

Тем временем в 1463 году Мехмед обратил внимание на северо-запад, на Боснию, еще одно государство-данника, которое граничило с Сербией и требовалось ему в качестве базы для новых агрессивных кампаний на западе. Босния находилась в уязвимом положении не только из-за династических, но и из-за религиозных распрей. Некогда ортодоксальная Босния присоединилась к Римско-католической церкви и опиралась на сильную поддержку папы, которая до некоторой степени была чисто внешней. Более того, в Боснии нашла себе убежище крупная секта еретиков, богомилов, которым папа пытался противостоять, направляя миссии францисканцев. Однако еретики состояли в дружбе с турками, которые обеспечивали им защиту в своих османских провинциях. Так что они были постоянно хорошо информированы о происходящем в Боснии и соблазняли местное крестьянство обещаниями свободы. Уже с 1461 года король Боснии Стефан ожидал вторжения султана, чья «неутолимая жажда господства», как он предупреждал папу, «не знает границ». Обращаясь к папе за поддержкой, Стефан указывал, что завоевание его королевства приведет к вторжению в Венгрию, а затем в Венецию и другие части Италии. Более того, «он часто говорит также о Риме, который тоже мечтает получить».

Ответом папы было прибытие легата, который, насколько это было возможно, увенчал Стефана славой и оказал давление на короля Венгрии, чтобы тот договорился с ним. Но король Венгрии был готов на это, только если Стефан откажется от выплаты дани османам. Султан пришел в бешенство и немедленно направил в Боснию армию, принял капитуляцию стратегически важной крепости Бобовац и, согласно обычаю, поделил ее жителей на три части: одну, которая останется в городе, вторую для дележа между его пашами и третью для отправки в Стамбул с целью пополнить городское население. Затем Мехмед послал своего великого визиря Махмуд-пашу с авангардом армии, чтобы захватить короля Стефана и крепость, в которую тот сбежал со своим войском. Стефан капитулировал при условии, с которым Махмуд согласился в письменной форме, что ему будет сохранена жизнь.

Однако это обещание не понравилось Мехмеду, проводившему политику умерщвления любого правителя завоеванных им стран. Поэтому султан посоветовался с находившимся в его свите святым персом, который услужливо заявил, что с точки зрения исламского закона обещание помилования, данное неверному его починенным, не является обязательным для властелина. И последний король Боснии был обезглавлен лично святым человеком в присутствии султана или, возможно, самим султаном. Османское правление Боснией было с этих пор принято, по крайней мере богомилами, которые в большом количестве стали обращаться в ислам. Соседняя горная территория Герцеговины какое-то время сохраняла относительную независимость, но в конце концов тоже была включена в империю сыном завоевателя Баязидом II.

Последним бастионом между вторгающимися турками и побережьем Далмации и итальянскими островами оставалась Албания. Здесь Скандербег, «защитник Христа», как называл его папа, все еще продолжал сражаться и править, поощряемый венграми, венецианцами и другими итальянскими государствами, как это делал еще со времен Мурада II более двадцати лет назад. С течением времени Скандербег стал почти легендарным героем христианского Запада. Своей независимостью Албания во многом была обязана как природным условиям – неприступности горных хребтов, так и боевому духу своего народа, тех закаленных жителей высокогорий, объединенных в кланы, которых Скандербег сплотил и по-прежнему твердо удерживал под своим руководством. Турки могли бы занять долины Албании, но они постоянно терпели бы неудачи, как это уже испытали на своем опыте полководцы Мехмеда, при штурме горных вершин.

В 1466 году султан лично повел в Албанию большое войско. После того как его авангард разграбил окрестности, Мехмед появился с основным ядром армии и осадил окаймленную скалами крепость Круя. Но только осада, благодаря прочности стен и мужеству гарнизона, продвигалась медленно, тогда как Скандербег с мобильными силами постоянно наносил ощутимые удары осаждавшим с тыла, перерезая их линии снабжения. В конце концов султан в гневе удалился в направлении Дураццо, оставив своего пашу продолжать осаду крепости. Довольно скоро осаждавшие были отброшены, причем их отступление превратилось в беспорядочное бегство из страны.

Мехмед, после сооружения под его контролем крепости в Эльбасапе, вернулся к наступлению на следующий год, исполненный решимости все же захватить Дураццо, из кото рого беженцы тысячами переправлялись в Италию. Но Круя держалась, и султан не смог добиться успеха. Положение изменилось только после кончины в 1467 году Скандербега и последовавшего за ней развала кланов, которые он объединял. Легенда гласит, что, узнав о смерти Скандербега, султан несколько преждевременно воскликнул: «Наконец-то Европа и Азия принадлежат мне! Несчастное христианство. Оно потеряло и свой меч, и свой щит».

К этому времени Османская империя уже находилась в состоянии войны с Венецианской республикой, которой Скандербег завещал свои владения. Война, причиной которой послужил спор из-за господства над различными морскими базами, все еще удерживаемыми Венецией, периодически возобновлялась на протяжении шестнадцати лет.

* * *

Передышка в ней наступала только во время летних кампаний, когда султан отправлялся в Азию. Здесь усиливалось давление со стороны альянса венецианцев и других итальянских папских сил, а также христианских держав, сохранявших дипломатические отношения с Узун-Гасаном и его племенем Белого барана. Запад натравливал одни восточные страны на другие, пытаясь остановить продвижение турок. Узун-Гасан был вполне готов откликнуться на подобные предложения. Он намеревался пройти по следам Тимура, осуществив вторжение в Центральную Анатолию при поддержке анатолийцев из Карамана и других мест, которых Мехмед лишил их земель, тем самым вынудив искать защиты Узун-Гасана в Персии. Ради этого он собирал внушительную армию в Эрзинджане, в то время как его союзники захватили и разрушили Токат. Они безуспешно атаковали Амасью, губернатором которой был сын султана Баязид, захватили Кайсери, разорили район Ангоры и проникли на запад вплоть до Акшехира.

Пришло время для масштабного возмездия турок. Этой конфронтации предшествовал обмен угрожающими письмами между двумя правителями – как это было между Тимуром и Баязидом. В ответ на высокомерное послание Узун-Гасана, хваставшего своими победами в Персии и заявлявшего, что он больше не боится никакого врага, Мехмед написал письмо, в котором надменно обращался к нему, как к рядовому персидскому хану. Султан упрекнул хана в гордыне и предупредил, что его власть вскоре может кануть в бездну.

Осенью 1472 года, после консультации астрологов, что было его привычкой перед принятием любого важного решения, Мехмед переправился в Азию с большой армией и двинулся на восток. Перезимовав в Амасье, султан весной пошел дальше на восток к Эрзинджану. Узун-Гасан, не удержавшийся от восклицания при виде приближающейся огромной армии султана, занял позицию так, чтобы его правый фланг прикрывался течением Верхнего Евфрата, а тыл – горным хребтом. Здесь, у Терджана, самый молодой и любимый военачальник султана, Хасс Мурад-паша – потомок Палеологов, который лишь недавно поднялся до поста губернатора Румелии, а здесь командовал колонной легкой кавалерии, – с юношеским безрассудством решил начать необдуманную атаку, которая завела его прямо в засаду, подготовленную противником. Его отряд был окружен и в основном истреблен, а сам Хасс Мурад утонул в водах Евфрата.

Султан, будучи в гневе от этого поражения, в котором он обвинил великого визиря Махмуд-пашу, и расстроенный смертью своего любимца, приказал отступить. Но говорят, что до этого он увидел сон, о котором поведал своим военачальникам, чтобы те придали мужества солдатам. Во сне Мехмед сражался врукопашную с Узун-Гасаном и сначала был повержен тем на колени, но затем, восстановив силы, нанес хану такой удар в грудь, что на землю упал кусок его сердца. В реальности же, когда Мехмед отводил свою армию через горы к северу от Эрзинджана, Узун-Гасан внезапно появился на склонах справа от него. Сражение завязалось у Башкента, и после восьмичасового боя вождь «белобаранных» был побежден и его войска обращены в бегство, понеся потери в десять раз большие, нежели противник. Лагерь Узун-Гасана со всем его имуществом попал в руки турок. Султан лично провел три дня на поле боя, наблюдая за казнями пленных, но, как и следует покровителю науки и искусства, сохранил жизнь группе ученых и ремесленников, которые были отправлены в Стамбул. Когда армия Мехмеда направилась на запад, ее сопровождали три тысячи пленных туркменов, которых казнили во время похода из расчета четыреста человек в день.

Узун-Гасан и его соплеменники, рассеявшиеся по обширной территории, не были окончательно уничтожены, и сразу после сражения Венеция возобновила с ними дипломатические отношения. Никто не сомневался, что Узун-Гасан снова поднимется и накопит силы. Но пока султан Мехмед не ожидал новых угроз с этого направления, и, действительно, Узун-Гасану было суждено умереть в 1478 году.

Стремясь извлечь пользу из смерти Скандербега, Мехмед снова направил свои войска на Албанию. Его многочисленная армия, ведомая боснийским евнухом по имени Сулейман-паша, разбила лагерь перед крепостью Скутари, расположенной на одинокой, нависающей над Адриатикой скале высотой 400 футов, которая была нужна султану, чтобы обезопасить тылы для операций через Адриатику. Вдоль всего побережья крейсировал венецианский флот, укрепленный рыболовными лодками на озере Скутари с целью обеспечения города продовольствием. Осада с помощью пушек, отлитых на месте, как это теперь практиковал султан, продолжалась шесть недель, после чего значительные участки стен были обращены в пыль. Затяжной заключительный штурм стоил туркам больших потерь, включая гибель около дюжины военачальников, при этом огромное число солдат погибло от жажды и лихорадки, свирепствовавшей на окрестных болотах. В конце концов Сулейман снял осаду, разбил свои пушки и погрузил металл на спины верблюдов. Радость жителей Скутари была безудержной. Ее сдерживала только мучительная жажда и множество смертей из-за употребления несвежей воды. Но ни у кого не было иллюзий относительно того, что битва за Албанию завершена. Люди понимали, что Великий Турок наверняка вернется. Он действительно сделал это тремя годами позже, еще раз осадив «орлиное гнездо» Круи. После блокады, которая длилась больше года, крепость сдалась, принужденная к этому голодом, заставившим ее обитателей питаться мясом кошек и собак. Несмотря на обещание предоставить возможность безопасно уйти из города в качестве альтернативы османской оккупации, большая часть жителей была обезглавлена по приказу султана.

После этого все внимание Мехмеда снова сосредоточилось на Скутари, последнем бастионе Запада. Из его крепости можно было видеть столбы дыма, поднимавшегося над албанскими деревнями, разрушенными бандами турецких поджигателей. Город внутри цитадели обстреливали горящими снарядами, изготовленными из тряпья, смоченного маслом и смолой, – они причиняли большой ущерб. Старики и дети прятались в подвалах своих домов, все остальные были обязаны сбивать огонь с крыш, которые иногда приходилось срывать, чтобы предотвратить дальнейшее распространение огня. Турки предприняли два решающих штурма, не возымевшие существенного успеха, и султан с основной массой войск решил отступить, оставив часть отрядов, чтобы продолжать блокаду крепости. Теперь она была практически полностью изолирована на оккупированной территории, и начало голода в ней было лишь вопросом времени. Жители питались хлебом и водой. Мяса не было никакого. В городе не осталось даже крыс и мышей.

На другом берегу Адриатики, итальянском, воцарились страх и уныние, поскольку последствия турецких набегов на побережье Далмации становились все более тяжелыми. Турки варварски выжигали близлежащие окрестности, и то и дело раздавался колокольный звон на колокольне собора Святого Марка в Венеции, возвещавший о пожаре. Налетчики из Боснии, разорившие горные провинции Венгрии, в 1477 году повернули на запад. Отряд турецкой кавалерии появился в районе Фриули, в самом начале Итальянского полуострова. Кавалеристы разграбили города и деревни в долинах рек Изонцо и Тальяменто и нанесли поражение венецианцам в сражении, развернувшемся на долине к северу от Венеции. Они достигли берегов Пьяве, откуда их лагерные костры и горящие деревни были видны охваченным тревогой венецианским сенаторам с колокольни собора Святого Марка. Осенью турки ушли, нагруженные трофеями и оставив после себя море огня, без разбора поглощавшего крестьянские дворы и виллы, замки и дворцы.

В следующем году набеги через Изонцо возобновились в еще больших масштабах, как раз во время созревания урожая. Десятки тысяч турок, относившихся к нерегулярным войскам, сеяли панику по всей стране. Воины Мехмеда уже кричали: «Мехмед, Мехмед, Рома, Рома!» Уже до английского королевского двора дошла тревога – люди понимали огромную опасность для христианского мира от турок, которые «стоят у ворот Италии и, как знает каждый, очень сильны».

Для венецианцев настало время искать мира, и условия договора были согласованы с султаном в 1479 году, подтвердив право турок на владение Скутари, Круей и островами Лемнос и Негропонт (Эвбея), наряду с Мани, гористым полуостровом на юге Мореи. Остальные территории, захваченные Венецией в ходе шестнадцатилетней войны, были возвращены туркам, но с правом венецианцев свободно вывести свои гарнизоны и вывезти оружие и снаряжение, тогда как турки вернут венецианцам места, оккупированные их собственными войсками в Морее, Албании и Далмации. На венецианцев была наложена большая ежегодная дань, в обмен на которую им вернули право свободной торговли и разрешили иметь консульство в Стамбуле для защиты своих гражданских прав. Так Мехмед принудил самую сильную морскую державу в Эгейском и Средиземном морях принять его условия. Он расчистил моря для вторжения в Италию турецкого флота с армией под командованием Гедика Ахмед-паши. Спустя несколько месяцев после подписания мирного договора султан захватил несколько островов в Ионическом море, ставших морской базой для дальнейшего нападения на берега Италии.

Оно состоялось в 1480 году на Отранто, расположенном в «пятке» полуострова. Цель была выбрана вместо Бриндизи – первого из запланированных объектов, ввиду отсутствия береговых укреплений. Городок Отранто был захвачен врасплох эскадроном кавалерии, при этом было много пожаров и крови. Восемь сотен его жителей были зверски убиты за отказ принять ислам и позже канонизированы римским папой. Окружающая территория была разграблена. Удары наносились в направлении Бриндизи, Лечче и Таранто, но были отражены отрядом, подошедшим из Неаполя. Султан надеялся использовать Отранто в качестве плацдарма для дальнейшего завоевания Италии. Но оставшиеся в живых горожане бежали и отказались вернуться в город и взять на себя снабжение войск оккупантов продовольствием, так что туркам пришлось вывести большую часть воинов, оставив только небольшой контингент, снабжавшийся по морю с берегов Адриатики, возможно с помощью венецианцев. Ходили слухи, что Мехмед собирался лично прийти в Италию с армией, и страх перед решающим вторжением турок был настолько велик, что папа римский подумывал о бегстве в Авиньон. Но вместо этого он мобилизовал помощь из самых разных источников, таких как Генуя, Испания и Португалия. Однако султан со своей армией так и не появились. Он переключил свое внимание на восток, в сторону острова Родос, покинув итальянские земли.

Островная крепость рыцарей ордена госпитальеров, иначе говоря, рыцарей святого Иоанна, иоаннитов, последних крестоносцев, остававшихся на Родосе, играла ключевую роль для обороны Анатолии и морского господства турок в восточной части Средиземного моря. Рыцари, руководимые неукротимым великим магистром Пьером д’Обюссоном, уже на протяжении нескольких лет ожидали нападения на остров и приложили все силы, чтобы сделать крепость неприступной, а также накопили запасы на три года осады. Они заключили договоры о союзе с мусульманскими правителями Египта и Туниса. Недооценив эти оборонительные меры, турки под командованием адмирала флота Месих-паши, потомка Палеологов, провели зимой 1479 года конную разведку в северозападной части острова, но обманулись в надежде захватить крепость врасплох. Войска Месиха были отброшены, и он вернулся в Психос (Мармарис), что на материковой части напротив острова, чтобы дождаться прибытия более крупных сил весной. Они прибыли в срок по суше из Геллеспонта. Турецкая армия насчитывала семьдесят тысяч человек, ее сопровождала армада из более пятидесяти морских судов, доставивших тяжелую артиллерию.

После многих недель обстрела, не сломившего стойкое сопротивление, на последней неделе июля был начат решительный штурм – в тот самый день в другом конце Средиземноморья турки высадились в Отранто. О приближении штурма турки сообщали весь предыдущий день, от рассвета до заката, непрерывным разрывающим ушные перепонки грохотом: звучали крики, звуки труб, звон цимбал и бой барабанов. Таков был военный обычай турок, хотя и лишавший их фактора внезапности, но существенно поднимающий их боевой дух, а также снижающий его у противника. На это рыцари отвечали фанфарами и перезвоном церковных колоколов. В крепость было переброшено множество обращений, в которых утверждалось, что паша поднял черный флаг, что город будет разграблен, а жители убиты или проданы в рабство. Затем на штурм пошли башибузуки. Они бурным потоком устремилась через разрушенные крепостные валы и вверх по развалинам Итальянской башни, на которой водрузили турецкое знамя. За ними стремительным шагом следовали сплошные ряды янычар.

Месих-паша, уверовав, что победа будет за ним, выбрал этот момент для сообщения войскам о запрете заниматься грабежами, поскольку сокровища Родоса принадлежат султану. Это в конечном счете сломило боевой дух османских войск. Теперь уже крестоносцы, сражавшиеся под знаменами Святого Спасителя, Девы Марии и святого Иоанна Крестителя, бросились блокировать путь к башне, сойдясь с захватчиками лоб в лоб на узком бастионе у подножия башни, убивая турок до тех пор, пока стены и рвы не заполнились трупами. В завершение отряд рыцарей силой пробился в башню, перебил засевших в ней турок и сбросил их знамя на землю. При виде этого остатки павших духом турецких солдат стали в беспорядке отступать и в итоге побежали, по свидетельству очевидца, «подобно свиньям», безжалостно преследуемые рыцарями.

Осада была снята. Турецкие войска вновь погрузились на суда и собрались вместе в Мармарисе, чтобы отправиться в обратный путь в Стамбул. Здесь великий адмирал был лишен звания и получил скромный пост в Галлиполи. Город Родос лежал в развалинах. Но над ним возвышался белый крест святого Иоанна на красном фоне знамени – торжествующий символ веры. Ему оставалось развеваться здесь еще половину века. Теперь, после того как на протяжении жизни целого поколения одна военная кампания следовала за другой, дни Мехмеда Завоевателя приближались к концу.

Глава 10

В стремлении создать новую мировую исламскую империю Мехмед Завоеватель был озабочен не только тем, чтобы сплотить и расширить территорию Византии, но и создать на ее основе качественно новое государство, с новыми институтами – административными, правовыми, экономическими и социальными. Квазинезависимые открытые общества приграничных беев-гази, которые объединились со всеми своими различиями, чтобы заложить его основы, теперь были окончательно интегрированы в общественную и политическую структуру централизованного имперского государства.

По существу, это была военная теократия, как и Византия, представлявшая принцип «правления Бога». Над ней при посредстве высокоорганизованной бюрократии султан должен был осуществлять абсолютную власть. Задача Мехмеда, как он себе ее представлял, заключалась в устранении или, по меньшей мере, трансформировании и подчинении своему контролю каждого элемента, который мог бы угрожать или соперничать с его личной властью. Как властитель, назначенный Богом, править мог он, и только он один. Чтобы гарантировать своей династии сохранение навсегда этого божественного полновластия, он узаконил практику братоубийства, которая и так уже преобладала в его империи: «Ради благополучия государства один из моих сыновей, которому Бог дарует султанат, может на законных основаниях предать своих братьев смерти. Это право одобряется большинством правоведов».

Великий визирь султана, в отличие от визирей предыдущих правителей, был его управляющим, послушным исполнителем приказов суверена. Хотя он не мог принимать решения по государственным делам, великий визирь в рамках своих полномочий пользовался более широкой властью, чем его предшественники. До сих пор султан всегда лично председательствовал на заседаниях Государственного совета – дивана, который был так назван по месту, на котором он сидел, как веками сидели в шатрах его предки-кочевники. Но Мехмед в ходе своего правления передал эту привилегию великому визирю, перестав часто посещать заседания дивана, но наблюдал за ними, оставаясь невидимым, из расположенного над залом заседаний зарешеченного помещения, называвшегося «Глаз султана». Так поступали и его преемники.

Говорят, что изменение системы явилось результатом случая, когда одетый в лохмотья туркоман случайно забрел на заседание дивана и спросил на грубом диалекте своего народа: «Ну и который из вас – счастливый император?» Султан был разъярен, и великий визирь убедил его, что в будущем, дабы избежать подобных оскорблений его священной особы, дела дивана должны находиться в руках одних только визирей. Так великий визирь фактически стал главой правительства, держателем государственной печати. Он обладал, как заместитель султана, большими светскими полномочиями, определяя ответственность для каждой ветви гражданской администрации, осуществляя контроль над назначением и работой чиновников.

Стройная система гражданской администрации, которой управлял великий визирь от имени своего господина, опиралась на четыре «столпа империи» – это понятие уходило корнями к четырем шестам шатров ранних османских правителей. Число «четыре», применительно к столпам, имело священный смысл, символизировавший также четырех ангелов, которые, согласно Корану, поддерживают трон; четырех соратников Пророка, которые стали четырьмя праведными халифами; четыре ветра небесных.

Первым столпом был сам великий визирь. Подобно другим высокопоставленным сановникам, он носил почетный титул паши, буквально означавший «нога султана» – примерно так же приближенные монарха среди древних персов именовались его глазами и руками. Великий визирь пользовался особым отличием – ему было разрешено демонстрировать в качестве регалий паши пять бунчуков, тогда как три других визиря, подчиненные ему, имели только три бунчука. Эта эмблема появилась еще во времена наездников-кочевников в турецких степях. В трех областях государственного управления эти министры, хотя и обладали автономией в пределах своих полномочий, касавшихся соответственно общих, правовых и финансовых вопросов, были подотчетны непосредственно султану.

Второй столп объединял ответственных за отправление правосудия – двух кадиаскеров, армейских судей, в обязанности которых входило назначение других судей, одного для Анатолии и другого для Румелии. Третий столп образовывали дефтердары – счетоводы или бухгалтеры, четыре казначея государственной казны, отвечавшие за финансовое и фискальное управление. Четвертым и последним столпом были нишанджи, канцлеры и государственные секретари, которые готовили эдикты султана и ставили на них оттиск его подписи, тугру или нишан, в качестве его печати. Наконец, имелись еще аги, командиры, или офицеры, разделенные на два класса – внешние, выполнявшие военную функцию, как ага янычар, и внутренние, относившиеся исключительно ко двору султана.