Потерянный рай

Ты, Солнце, око и душа этого пространного мира, познай в Нем твоего Владыку, в вечном течении возвещай Его славу, когда ты восходишь, когда высоко сияешь в полдень и когда угасаешь.

Луна, ты, встречающая восход великого светила и изчезающая вместе с неподвижными звездами, вправленными каждая в свою летящую орбиту, и вы, планеты, блуждающие светила, все пять[113 - По теории Птоломея земля составляла неподвижный центр вселенной, вокруг которого пассивно двигались в своих сферах известные древним планеты. Пять планет, известных во времена Мильтона: Венера, Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн.] кружащиеся в таинственном танце под звуки небесных гармоний, возвестите хвалу Того, Кто из мрака вызвал свет.

Воздух и вы, Стихии, первое рождение чрева природы, вы, в четвертом союзе[114 - Намек на господствовавшее вплоть до Ньютона понятие, что в природе действует четыре элемента: земля, вода, воздух и огонь.] совершающие вечный круговорот, бесконечно разнообразные, всепроникающие и всесозидающие, в постоянных ваших превращениях, воздавайте непрестанные, всегда новые хвалы Великому Творцу.

Вы, Пары и Туманы, восходящие теперь с холмов, с дымящихся вод, сумрачные и серые, пока Солнце не позолотит вашей волнистой пелены, поднимайтесь лишь во славу великого Зиждителя мира-, покрываете ли вы тучами потемневшее небо, поите ли жаждущую землю, падая дождем, в восхождении или падении, превозносите всегда Его славу!

Вы, Ветры, дующие с четырех концов Света, дыханием вашим тихим или бурным, разносите Его хвалу. Вы, Сосны и все деревья, склоняйте ваши вершины в знак поклонения Ему! Источник и вы, ручьи, текущие с тихим журчаньем, хвалите Его вашим нежным шепотом. Да соединятся голоса всякой живой души: вы, Птицы, устремляющие ваш полет к вратам небесным, в ваших крыльях, в песнях ваших возносите Его хвалу!

Вы, скользящие в водах, и вы, живущие на земле, все вы, величественно попирающие ее или смиренно ползающие по ней, свидетельствуйте – храню ли я молчание: утром и вечером воспеваю я Его славу холмам и долинам, ручьям и тенистым рощам, и песнь моя учит их повторять хвалу Его.

Хвала Тебе; Владыка вселенной! Будь милостив к нам. посылай нам всегда одно благо, и если ночь породила или скрыла зло, изгони его, как теперь свет изгоняет тьму!» – Так молились они, и в сердца их снизошел глубокий мир и обычное спокойствие. По росе и цветам спешат они к своим утренним работам; они идут туда, где ряды фруктовых деревьев далеко простирали слишком густые ветви и ждали руки, которая бы остановила их бесплодное сплетение. Потом идут они сочетать виноградную лозу с вязом; и лоза стремится в его супружеские объятия, принося ему в дар свои гроздья, украшающие его бесплодную листву.

Царь Небес с состраданием взирал на занятия наших прародителей; Он призывает Рафаила – Ангела, благосклонного к людям, удостоившего сопутствовать Товию и оказать ему помощь в браке с девицей, семь раз обрученной[115 - «Книга Товита», гл. 7, 8.].

«Рафаил, – говорил Он, – тебе известно, что Сатана, бежав из черной бездны, внес уже смятение в Рай; ты знаешь, как он встревожил в эту ночь человеческую чету и намеревается сгубить в ней весь человеческий род. Лети туда, посвяти полдня на беседу с Адамом; говори с ним, как друг говорит с другом. Ты найдешь его в тени его кущи, куда он удаляется от полуденного зноя и вкушает пищу или отдыхает от дневного труда. Веди с ним такую беседу, чтобы напомнить ему о его счастливом состоянии и о том, что это счастье в его власти и зависит от его собственной воли – хоть и свободной, но переменчивой; предостереги его, чтобы он не слишком полагался на свою неприкосновенность; поведай ему, какая ждет его опасность и от кого. Какой враг, сам недавно низверженный с Неба, замышляет теперь падение других, чтобы лишить их такого же блаженства. Не силой намерен он действовать, нет. Она была бы отражена, но хитростью и ложью. Поведай ему все это; пав по своей собственной воле, пусть не оправдывается потом нечаянностью, не ропщет, что не был предостережен, наставлен». Так изрек Предвечный Отец в высшем Своем правосудии.

Крылатый посланник не медлит, получив повеление; он легко отделяется из бесчисленного сонма небесных сил, среди которого он стоял, закрывшись великолепными своими крылами, и летит в небесную даль. По всему небесному пути ангельские хоры расступаются перед ним в обе стороны, пока он не долетел до ворот небесных. Сами собой широко растворились они на своих золотых петлях; так они были устроены Божественным Зодчим. Ничто не препятствовало зрению Ангела; ни тучи, ни звезды; хотя Земля почти ничем не отличалась от других блестящих шаров; но он видит ее, как ни мала она; видит сад Господень, увенчанный кедрами и возвышающийся над всеми холмами. Так, но с меньшей ясностью, наблюдатель ночного неба через зрительную трубу Галилея видит на Луне воображаемые земли, страны; так кормчему, когда он подходит к Цикладским островам, Делос и Самос кажутся издали туманными пятнами. Туда, к этой Земле, направляет Архангел свой быстрый полет. В необозримом воздушном море плывет он среди миров, то на неподвижных крылах несясь течением полярных ветров, то широкими взмахами рассекая упругий воздух. Наконец, он достигает вышины орлиного полета; пернатый мир принимает его за феникса[116 - Феникс – мистическая птица древних египтян, из орлиной породы; через каждые пять лет она сама себя сжигала в своем гнезде, и из ее пепла рождался новый феникс. Сначала этот миф служил символом известного астрономического периода движения звезд, позднее – олицетворением вечного обновления природы.] и с изумлением смотрит на него, как на ту единственную птицу, когда она летела в Фивы, в Египте, чтобы сложить свои останки в великолепном храме Солнца.

Вдруг, приняв свой настоящий вид, крылатым серафимом опускается он на вершину утеса с восточной стороны Рая. Шесть крыл осеняют его божественный стан: два первых с широких плеч переходили на грудь, покрывая ее словно царской мантией; два других, сияя небесными цветами, звездным поясом облегали стан, скрывая под своим золотистым пухом чресла и лядвии серафима; третья пара своей блестящей лазурью осеняла его пяты. Подобно сыну Майи[117 - Меркурий – сын Юпитера и Майи, считался посланником Юпитера; представлялся в дорожной шапке с крыльями на ступнях ног и с маленьким жезлом.], стоял Ангел, сотрясая крылами, от которых далеко кругом распространялось небесное благоухание.

Ангельская стража Эдема тотчас же узнала его. Все встают перед ним в знак уважения к его сану, все догадываются, что он несет важное веление. Миновав их блестящие шатры, через благоухающие рощи, наполненные ароматами кассии, нарда[118 - Кассия – род растений; деревья и кустарники семейства Cassiaceae. Множество видов этого растения есть в тропической Африке, Индии и Америке. Нард – у древних название многих ароматических растений, из которых приготавливались туалетные масла и мази.] и бальзамных деревьев, проходит он в блаженную долину, дикое, но очаровательное место. Здесь природа, резвая, как в пору первой юности, давала полную волю своей девственной фантазии и, роскошно рассыпая всюду свои благодатные дары, дикой красотою затмевала все чудеса искусства. Когда Ангел шел через ароматную рощу, Адам заметил его приближение; он сидел у входа своей прохладной кущи, между тем как Солнце, в это время достигшее полудня, бросало прямо на землю жгучие лучи, проникая теплом в глубочайшие ее недра. Ева, внутри кущи, готовила к обычному часу обед из душистых плодов, приятных для вкуса и способных удовлетворить голод, а для утоления жажды – нектарные напитки из молочных струй и виноградных ягод. Адам зовет Еву:

«Спеши сюда, Ева, взгляни, – это достойно твоего созерцания, – взгляни, там на востоке, между деревьями, какое чудное существо приближается сюда! Как будто среди дня восходит вновь светлое утро. Быть может, этот посланник несет нам важное веление с Неба и удостоит нас быть сегодня нашим гостем. Иди же скорее, приготовь в избытке все, что у тебя есть в запасе, чтобы нам с честью принять небесного странника. Мы предлагаем нашим благодетелям их же собственные дары; щедро наделенные, мы должны сами быть щедры; природа чем больше дает, тем становится плодороднее; это поучает и нас не беречь запасов».

Ева отвечает: «Адам, священный образ, созданный из одушевленного Богом праха[119 - Адам – по-еврейски значит человек, созданный из земли (адамах – по-еврейски земля).], зачем делать нам большие запасы? Об этом заботятся для нас все времена года, всякие плоды круглый год созревают для нас на ветвях; оставаться долго не могут лишь те, которые впитывают в себя излишнюю влажность или твердеют от времени. Но я поспешу, и с каждого дерева, с каждой тяжело обремененной ветки сорву лучшие и самые сочные плоды, чтобы угостить небесного гостя, и он увидит, что здесь, на Земле, Бог разливает Свои благодеяния так же щедро, как на Небе». Сказав это, она поспешно уходит, полная гостеприимной заботы: какие плоды выбрать, как красивее разложить их и подать в таком порядке, чтобы не было неприятной смеси вкусов, а, напротив, чтобы каждая перемена возбуждала вкус более и более? Переходя от дерева к дереву, с каждой нежной ветки срывает она все, что плодоносная мать – земля производит лучшего в Индии, Западной и Восточной, на берегах Понта или Африки, или на том острове, где царствовал Алкиной[120 - Алкиной – царь феакийцев, жителей Корциры (Корфу) – герой «Одиссеи», славившийся роскошью своего дворца, красотою садов и в особенности, гостеприимством.]. Щедрой рукою срывает она столь нежнейшие фрукты всевозможных родов; у одних кожица гладкая, у других колючая; одни заключены в тонкую скорлупу, другие покрыты нежным пухом. Из виноградных гроздьев выжимает она невинный напиток, как и сладкий сок из разных ягод; из сладких ядрышек плодов извлекает она густые, душистые сливки. В чистых сосудах для этих напитков у нее нет недостатка. Потом она усыпает пол розами и листьями душистых кустарников.

Между тем Адам пошел навстречу богоподобному гостю. Никакая свита не сопровождала нашего прародителя, кроме его собственных совершенств: этот первый царь сам составлял весь свой двор, и его шествие было торжественнее всех скучных процессий, какие тянутся за монархами, ослепляя толпу богатым убранством коней и множеством золотых позументов на ливреях челяди.

Близость Ангела не пугает Адама, но он покорно и почтительно приближается к посланнику Небес и, низко склонясь перед ним, как перед высшим существом, говорит так: «О, светлый небожитель! Кто же другой может так блистать? Если, сойдя с высших тронов, ты ненадолго покинул твою блаженную обитель, чтобы удостоить твоим присутствием здешние места, то благоволи отдохнуть у нас, – нас здесь только двое, но Господь даровал в наше владение всю эту обширную местность; зайди под тень той беседки и вкуси лучших плодов нашего сада, пока не спадет полуденный зной и не наступит прохлада».

На это кротко отвечает Ангел: «Адам, я для того и пришел сюда. Ты сам так создан и жилище твое так прекрасно, что ты нередко можешь просить нас, Духов небесных, посещать тебя. Веди меня в твою тенистую кущу; до вечера я свободен». Так пошли они к лесному приюту, который, весь в цветах и ароматах, улыбался, словно храм Помоны[121 - Помона – богиня плодовых деревьев.]. А Ева, ничем не украшенная, кроме своей собственной красы, прелестнее, очаровательнее лесной нимфы или самой прекрасной из трех богинь[122 - Венера, которая считалась самой красивой из богинь. Соперничавшие с ней Юнона и Минерва требовали суда Париса, сына троянского царя. Суд состоялся на горе Иде, и первенство было признано за Венерой.], что, обнаженные, на горе Иде оспаривали между собою первенство красоты, – Ева стояла, готовая принять небесного гостя. Сама непорочность, она не нуждалась в покрове; никакая нечистая мысль не вызывала краски на ее лице. Ангел приветствует ее тем самым святым приветом, какой впоследствии услышала благодатная Дева Мария, вторая Ева:

«Радуйся, Матерь человеческого рода, чье плодородное чрево наполнит мир сынами более многочисленными, чем эти разнородные плоды с древес Господних, обременяющие этот стол!» Возвышение из дерна служило им столом; его окружали дерновые сиденья. На обширном его квадрате красовались все дары осени; впрочем, здесь и весна и осень шли всегда рука в руку. Побеседовав некоторое время без опасения, что пища остынет, прародитель наш начал так: «Божественный путник, удостой вкусить благих даров, какие Кормилец наш велит производить земле для нашего питания и удовольствия. Быть может, пища эта не так приятна для бесплотных существ: я не знаю другой; эту лишь дает нам здесь небесный Отец». Ангел отвечал:

«То, что дает Он (хвала Его имени!) Человеку, существу отчасти духовному, может служить приятной пищей и чистейшим Духам. Как ваше разумное, так равно их чистое, духовное существо требует пищи; и те и другие одинаково обладают низшими чувственными способностями: слухом, зрением, обонянием, осязанием, вкусом; вкус очищает пищу, перерабатывает ее, и вещественное превращается в духовное. Знай, что все сотворенное в мире требует питания, чтоб поддерживать жизнь: сами стихии взаимно питают друг друга; грубейшие питают более тонкие. Земля дает пищу морям; земля и море вместе питают воздух, а тот, в свою очередь, питает небесные светила. Луна, как ближайшая к его сфере, первая получает от него питание, избыток которого образует те пятна, что видны на ней в полнолунье. Влажными испарениями Луны питаются высшие планеты, а Солнце, взамен света, изливаемого им на все светила, от всех получает питание в их влажных парах или в испарениях океана, куда оно погружается каждый вечер. Хотя в Небесах на деревах жизни созревают плоды с ароматом амврозии и лоза сочится нектаром; хотя по утрам сбираем мы с листьев медовую росу, и поля усыпаны жемчужными зернами, однако же Создатель наделил и это место такой красотою, такими разнообразными благами, что его можно сравнить с Небом. Не думай, чтобы я неохотно разделил с вами пищу». Так они сели и приступили к трапезе. Ангел вкушал не для вида только, как обыкновенно толкуют теологи, но действительно утолял голод; пища претворялась в его небесное естество. Что же удивительного, если алхимик посредством жара может, или считает возможным, черный уголь превратить в чистое, как из руды, золото? Ева служила им за столом в своей целомудренной наготе и наполняла их чаши приятными напитками. О, невинность, достойная Рая! Если бы когда-нибудь сыны Неба могли почувствовать страсть, то при виде тебя это было бы простительно. Но в их сердцах любовь не знает ни страстных желаний, ни ревности, этого ада оскорбленной любви.

Так, не обременяя себя яствами и напитками, утоляли они голод и жажду. Вдруг Адаму пришла мысль не пропускать благоприятного случая узнать в этой беседе о тайнах высшего мира, о тех небожителях, превосходство которых над собою он видел в их лучезарном божественном образе, могущество которых так далеко превышало человеческую силу. К небесному посланнику так обращает он осторожную речь: «Жилец обители Бога, я вижу теперь всю твою милость к Человеку; ты удостоил его зайти под его скромный кров и вкусить этих земных плодов, ты принимаешь ее так охотно, что, кажется, охотнее ты не мог бы вкушать роскошных яств небесного пира: какое же однако сравнение!»

На это крылатый иерарх[123 - Иерарх (по-гречески – священноначальник), название, даваемое лицам, занимающим высшую степень священства: патриархам, митрополитам, архиепископам и епископам.] отвечает: «О, Адам! Есть Один только Всемогущий Создатель; от Него все происходит, и к Нему же возвращается все, что не совратилось от добра к злу. Все создано Им совершенным, все почерпнуто из одного первоначального источника и одарено различными формами, различными степенями бытия, а все живое – жизненной силой. Но всякое вещество становится утонченнее, духовнее, чище по мере приближения к Всевышнему и по мере усилий, какие употребляет всякое существо, вращаясь в определенной ему сфере, чтобы достигнуть этой близости, пока тело не возвысится до духа в пределах, предназначенных для каждой породы существ. Так, из корня выходит более легкий зеленый стебель; из этого еще тончайшие листья, наконец, развернувшийся роскошный цветок, достигая еще высшей степени совершенства, выдыхает ароматы. Так, цветы и плоды, пища человека, постепенно утончаясь, одухотворяется и преобразуется в жизненную силу, животную и духовную: она дает телу жизнь и чувство, воображение и способность рассуждать; отсюда душа получает разум, в котором и заключается ее сущность, постигает ли она рассуждением или непосредственно вникает в смысл всего созданного. Первое принадлежит по преимуществу вам, второе – нам; твоя и наша душа отличаются лишь разными степенями; сущность их одна и та же: итак, не удивляйся, что я не отказываюсь от того, что создано Богом на ваше благо, но как вы претворяю пищу в мое собственное существо. Настанет, быть может, время, когда человеческая природа получит свойства ангельской и будет питаться небесной пищей, не находя ее слишком воздушной. От этой пищи тела ваши, став со временем более тонкими, более совершенными, могут, наконец, принять чистую духовную сущность. Как мы, вознесетесь вы на крыльях в эфирную сферу, выбирая по воле жилище здесь или в Небесном Раю, если будете хранить послушание и верно, неизменно, всецело любить Того, Кто вас создал. Пока, недоступные высшему блаженству, наслаждайтесь всей полнотой счастья, какое доступно в вашем блаженном состоянии».

На это патриарх человеческого рода возражает: «О, благодетельный Ангел, наш благодатный гость! Как хорошо указал ты нам путь к знанию, ты открыл нам всю лестницу природы, от центра до окружности вселенной. По ней, в созерцании творений Господних, шаг за шагом, можем мы вознестись до Неба. Но скажи, что значит это предостережение: «если вы будете хранить послушание?» Разве мы можем быть непослушны Богу, разве можем перестать любить Того, Кто создал нас из праха и в этом дивном жилище наградил нас высшей мерой блаженства, какое доступно человеческому желанию?»

Ангел отвечает: «Сын Неба и Земли, слушай! Блаженством своим обязан ты Богу, но оставаться блаженным зависит от тебя самого, от твоего послушания: будь тверд в нем. Вот что значило мое предостережение; помни мой совет. Бог создал тебя совершенным. Он сотворил тебя добрым, но оставаться таким или нет предоставил твоей собственной власти. Он дал тебе свободную волю; она не подчинена неотразимой судьбе или неизбежной необходимости. Он хочет от нас добровольного служения, – вынужденное не было бы принято Им и не может быть Ему угодно. Если сердце не свободно, как же убедиться, покоряется ли оно по своему собственному влечению или, не имея выбора, подчиняется лишь неизбежному року? Я сам и все ангельские силы, стоящие перед троном Господним, сохраняем наше блаженство, как вы – ваше, пока мы послушны: это единственный залог нашего счастья. Мы служим свободно, потому что свободно любим; в нашей воле любить или нет: отсюда зависит блаженство или падение. И некоторые пали. Ослушание низвергнуло их с Неба в глубочайшую бездну Ада. О, ужасное падение! С такой высоты блаженства – пасть в такую бездну страданий!».

Наш великий прародитель возражает: «Внимателен был мой слух к твоим словам, божественный Наставник! Он пленен ими более, чем пением херувимов, доносящимся к нам с гор в тишине ночи. Да, я знал, что наша воля и действия наши свободны; но мы никогда не перестанем любить нашего Творца, повиноваться Тому, Чья единственная заповедь так справедлива. Постоянно мои мысли твердо убеждали меня в этом, убеждают и теперь. Однако то, что совершилось на Небе, как ты сказал, рождает во мне беспокойство, но еще более желание услышать, если ты соблаговолишь рассказать подробнее, о случившемся там великом событии. Чудесен должен быть этот рассказ, достойный, чтобы внимать ему в благоговейном молчании. День еще велик, едва половину пути свершило Солнце в небесном круге», – так просил Адам.

Рафаил, после короткого молчания, начинает так: «Высокую задачу возлагаешь ты на меня, о, первенец людского рода! Задачу грустную и трудную: как передам я понятно для человеческих чувств о незримых подвигах ангельских битв? Как рассказать без скорби о падении бесчисленных Духов, некогда столь великих, столь совершенных до их измены? Как разоблачить, наконец, тайны небесного мира, которые, может быть, не позволено открывать? Но для твоего блага это разрешено. То, что выше человеческого ума передам я так, чтобы ты мог меня понять: духовные вещи я представлю в вещественных образах. Но что, если Земля есть тень Неба, и то, что совершается в обоих мирах, имеет между собой гораздо больше сходства, чем думают на земле.

Когда еще не было этого мира и дикий Хаос царствовал там, где ныне движутся небесные светила, где ныне Земля покоится в своем уравновешенном центре, – в один из дней, составляющих великий небесный год (хотя в вечности – время, соединенное с движением, измеряет течение вещей настоящим, прошедшим и будущим), все ангельское воинство, все небесные силы, по высочайшему велению созванные со всех концов Неба, предстали пред троном Всевышнего. Вожди этого бесчисленного воинства блистали во главе своих легионов. Тысячи тысяч знамен, хоругвей высоко развевались в воздухе между передними и задними рядами, служа отличием степеней, чинов, иерархий, или нося на своих блестящих тканях, как священные воспоминания, изображения высоких подвигов рвения и любви. Все легионы, круг в круге, бесчисленными рядами встали в необъятный круг; среди него восседал Предвечный Отец, а в Его лоне был Сын, и как из пылающей горы, вершина которой невидима от сияния, раздался Его голос:

«Внемлите все Ангелы, рождение света, Престолы, Начала, Могущества, Власти и Силы, внемлите Моему велению, непреложному навеки: здесь рожден Мною Тот, Кого Я объявляю единственным Моим Сыном; на этой священной горе помазан мною Тот, Кого вы видите одесную Меня. Да будет Он вам Главою. Своим собственным именем поклялся Я в том, что всякое колено на Небе преклонится перед Ним и всякий язык исповедует в Нем Господа. Под державой великого Наместника Божия, в тесном союзе, как одна нераздельная душа, наслаждайтесь вечным блаженством. Кто ослушается Его, ослушается Меня, нарушит союз. В тот день он будет отвержен от Бога, от блаженства лицезрения, и низринут в кромешную тьму, поглощен бездной, – там назначено ему место, и не будет ни искупления, ни конца его мукам» – так изрек Вседержитель.

Все, казалось, были довольны Его словами; казалось так, но не все были довольны. Тот день, как и все торжественные дни, прошел в песнопениях и танцах вокруг священной горы, мистических танцах; всего ближе сравнить их с вращением планет и неподвижных светил звездной сферы, когда они в своем запутанном лабиринте сталкиваются, чудно сплетаются и совершают свое течение правильнее, чем неправильнее кажется оно. Небесная гармония сопровождала их движения такими чарующими звуками, что ухо Самого Бога внимало им с наслаждением.

Приближался уже вечер (у нас также чередуется вечер и утро; необходимости нам в этом нет, но для приятной перемены); окончив небесные хороводы, Ангелы приступили к сладкой трапезе. Как стояли они в кругах, так и воздвиглись перед ними столы. Мгновенно явилась на них ангельская пища: рубиновый нектар, произведение чудных лоз Неба, пенился в тяжелых золотых, жемчужных и алмазных чашах. Покоясь на цветах, в венках из душистых цветов, вкушали мы и пили в безмятежном согласии, упоенные бессмертием и радостию, перед взором Всеблагого Отца, и Он обильной рукою осыпал нас щедротами и с любовью взирал на нашу радость. Между тем, ароматная ночь, рожденная дыханием облаков с той высокой горы Господней, где находится источник света и мрака, изменила блестящий лик Небес; приятным сумраком покрылись они (ночь не облекается там более темным покровом); небесная роса, изливая благоухание роз, склоняла ко сну все очи, кроме недремлющих очей Господних. По всей небесной равнине, более пространной, чем весь земной шар, если развернуть его в плоскость (так обширны обители Божий), рассеялось ангельское воинство; разделясь рядами на легионы, оно расположилось станом по берегам источников жизни, среди деревьев жизни. Мгновенно бесчисленными рядами раскинулись шатры: в их небесной сени спали Ангелы под прохладным веянием ветерков. Все покоились сном, кроме тех очередных Ангелов, которые всю ночь должны петь сладкозвучные гимны около трона Господня.

Не спал еще Сатана, – так зовется он теперь, прежнее его имя не произносится более на Небе, – но не спал по другой причине. Он, один из первых, если не первый Архангел по власти, по чину, по милости к нему Бога, вдруг закипел завистью к Сыну Бо-жию, Которого в тот день так возвеличил Отец и провозгласил Мессией, помазанным Царем. Его гордость не могла перенести такого зрелища; он почел себя униженным: негодование, злоба глубоко запали в него, и как только настал сумрачный час полночи, друг тишины и покоя, он решился со всеми своими легионами уйти, оставить высочайший трон в презрении, без поклонения, без покорных слуг. Он разбудил старшего из своих подчиненных и говорит ему шепотом: «Ты спишь, милый собрат? Как мог сон склонить твои веки? Или ты позабыл веление, провозглашенное вчера устами Всемогущего Царя Небес. Ты привык делиться со мною мыслями, и у меня не было от тебя тайн: наяву составляли мы одну душу, как же теперь разлучит нас сон? Ты знаешь, нам даны новые законы; новые законы, даваемые Властелином, могут возбудить в нас, его подвластных, новые мысли, соображения возможных последствий: говорить более об этом предмете здесь не безопасно. Собери вождей всех миллиардов, состоящих под нашей властью; скажи им, что получено приказание, прежде чем отойдут темные тени ночи, со всеми полками, чьи знамена развеваются под моей властью, спешит летучим маршем на север, в наши владения; что мы должны сделать там приготовления для достойного приема нашего Царя, великого Мессии, и Его новых велений; Он вскоре намерен с триумфом обойти все иерархии и начертать им законы». Так говорил вероломный Архангел, вливая яд своей речи в сердце неосторожного собрата.

Тот собирает подвластных ему вождей и объявляет им, как был научен, что по Высочайшему велению, прежде чем ночь, темная ночь покинет Небо, все иерархии великого знамени должны двинуться отсюда. Он повторяет им вымышленную причину и чтобы выведать мысли одних или поколебать других, бросает им разжигающие, двусмысленные намеки. Все повинуются обычному знаку и властному голосу своего великого вождя. И точно, славно было его имя, и велик он был на Небе! Как утренняя звезда ведет за собою всю звездную вереницу, так всех притягивает к себе его блестящий образ, и ложью он увлекает за собой третью часть небесного воинства.

Между тем Предвечный, оком проникающим в сокровеннейшие думы, с высоты святой горы, где ночью горят золотые светильники, увидел (и без их света) возникающий мятеж. Он увидел, кто распространил смуту между сынами зари[124 - Книга пророка Исайи, гл. XIV, 12] и какие силы соединились для борьбы против Его высокого повеления. С улыбкой обращает Он речь к Своему единородному Сыну: «Сын Мой, в Ком вижу Я Мою славу в полном ее сиянии, Наследник всей Моей власти, близка для Нас дума, как обеспечить Наше всемогущество, какие принять меры, чтобы удержать за Собою древнейшие права Божества и власти. На Нас восстал враг; он намерен в обширном полуночном крае воздвигнуть трон, равный Нашему. Но, не довольствуясь этим, он питает мысль в войне испытать могущество Нашей власти и права. Обдумаем Наши действия, двинем против этой опасности все силы, какие у Нас остались, все обратим на защиту, чтобы не утратить Нашего высокого трона, святилища Нашего, Нашей горы».

С ясным, спокойным челом, невыразимо кроткий, блистая божественным сиянием, Сын отвечает: «Всемогущий Отец, Ты справедливо смеешься над Своими врагами; Ты так недостижим, что Тебе смешны их тщетные предприятия, их дерзкий, напрасный мятеж. Их ненависть возвеличит Мою славу; они познают державную власть, данную Мне, чтобы обуздать их гордыню; они увидят – сильна ли Моя рука, чтобы смирить мятежников, и считать ли им Меня последним в Небе». Так сказал Сын.

Между тем Сатана был уже недалеко; быстро неслось с ним крылатое воинство, несметное, как звезды ночи или капли росы, эти звезды утра, чудными жемчужинами дрожащие в солнечных лучах на каждом листке, на каждом цветке. Оно прошло обширные страны, прошло три могучих царства Серафимов, Держав, Престолов. Перед этими странами все твои владения, Адам, меньше, чем этот сад, в сравнении со всеми землями, со всеми морями, со всем земным шаром. Пройдя их, наконец, достигает оно пределов севера, а Сатана – царского своего трона. На высоком холме возвышается он и сияет издали, словно гора, воздвигнутая на горе, с пирамидами и башнями, высеченными из цельных алмазных глыб и золотых скал. Таков был дворец великого Люцифера[125 - Люцифер – утренняя заря, или денница, имя первого падшего ангела. С его падением сравнивается в книге пророка Исайи, 14.12, гордость и гибель царя вавилонского Валтасара.] (на человеческом языке подобные сооружения называются дворцами). Во всем стараясь казаться равным Богу, в подражание той горы, откуда перед лицом всего Неба был провозглашен Мессия, назвал он гору, где возвышался его дворец, Горою Союза. Он собрал туда все свои силы и объявил, что ему повелено привести их сюда для совещания о торжественном приеме их Царя, Которого надо ждать вскоре. С коварным искусством подделываясь под язык истины, он так привлекает их слух к вниманию:

«Престолы, Власти, Царства, Начала, Силы! Если только эти великолепные титулы не должны остаться одним лишь пустым звуком, с тех пор как, по объявленному закону, другой захватил неограниченную власть над всеми, затмив нас под именем Помазанного Царя! Ради Него сделан этот быстрый полночный поход; так поспешно собрались мы сюда единственно для того, чтобы обсудить, с какими новыми почестями принять Того, Кто наложил на нас небывалую дань, дань коленопреклонения, униженного падения перед Ним ниц! Платить ее Одному было уже слишком тяжело, каково же будет воздавать ее вдвойне, еще Тому, Кого Он провозгласил образом Своим! О, если бы благороднейшие мысли могли поднять наш дух и внушить нам средство свергнуть это иго! Или вы хотите сгибать перед Ним шею и преклонять послушное колено? Нет, вы не захотите этого, или я ошибаюсь в вас, или вы сами забыли, что отчизна ваша – Небо, что вы сыны Неба, которым никто не владел ранее нас; и если мы не все равны, то все свободны, и в свободе все равны. Чины степени не противоречат свободе; они вполне совместимы с ней. Кто же, на каком основании, по какому праву может присвоить себе монархическую власть над равными ему, если не по власти и блеску, то равными по свободе? И кто же может подчинять нас уставу, закону? Кто чужд заблуждений, тому не надо закона, тем более такого, который повелевал бы признавать над собой Владыку и воздавать ему почести и поклонения, как бы в поругание наших царственных титулов, доказывающих, что нам назначено повелевать, а не раболепствовать!»

До сих пор дерзкая речь не встречала возражения. Но тут серафим Авдиил, пламенно преданный Богу, послушный божественным велениям, встал и, горя усердием и гневом, так прервал яростный поток безумной речи:

«О святотатственная, ложная, надменная речь! Чье ухо на Небе ожидало когда-нибудь услышать подобные слова, тем более от тебя, неблагодарный, когда ты сам так высоко стоишь над небесными чинами? Как смеешь ты делать нечестивые укоры и порицать справедливый закон, подтвержденный клятвой Всемогущего? Он клялся, что перед Его Сыном, Которому по праву даровал Он державный скипетр, преклонятся все колена, все воздадут Ему почести и признают в Нем законного Царя! Несправедливо, говоришь ты, неслыханно несправедливо, чтобы свободные существа были подчинены законам, чтобы равный царствовал над равными, один над всеми с властью, которую от Него никто не наследует? Не станешь ли ты предписывать законы Богу? Не станешь ли ты оспаривать права свободы у Того, Кто сделал тебя тем, что ты есть, Кто создал все небесные Силы так, как Ему было угодно, ограничив их существа? Но мы по опыту знаем, как Он благ к нам, как Он печется о нашем величии и счастии. О, как далек Он от мысли унижать нас; напротив, чтобы еще более возвысить наше счастье, скрепляет Он наш союз под властью единой главы. Но, пусть будет по твоему, допустим, что несправедливо, чтобы равный неограниченно царствовал над равными себе: неужели считаешь ты себя, как ни славен и не велик ты, в себе одном соединяя все свойства ангельской природы, неужели считаешь ты себя равным зачатому Им Сыну? Этому живому Слову Всемогущего Отца, Которым Он создал все живущее, и тебя самого, создал всех небесных Духов, увенчал их разными степенями славы и дал им, в зависимости от чина, царственные титулы Престолов, Властей, Князей, Начал, Сил! Не затмятся эти имена царством Сына Божия, но просветятся еще более; Он, Глава наш, так снизойдя до нас, будет ближе к нам; Его законы будут нашим законом; все почести, воздаваемые Ему, обратятся на нас самих. Итак, укроти твою нечестивую злобу и не совращай других. Спеши лучше смягчить гнев Отца и гнев Сына, пока раскаяние, принесенное вовремя, еще может заслужить тебе прощение». Так говорил Ангел; но ни один голос не поддержал его; рвение его нашли неуместным, смешным, опрометчивым. Отступник торжествовал и еще надменнее возразил Ангелу:

«Так вот как мы были созданы, говоришь ты? Мы – творение второстепенных рук? Отец предоставил этот труд Сыну! Странное учение и совершенно новое! Желали бы мы знать, кто передал тебе его? Кто видел, когда совершалось это творение? Ты помнишь свое происхождение, знаешь день, когда Творец дал тебе бытие? Ты не знаешь такого времени, когда бы мы не были тем, что есть теперь; мы не знаем никого, созданного до нас. Когда роковое течение вещей завершило свой полный круг, достигнув того мига, что Небо, наша отчизна, получило способность производить, мы возникли собственной нашей жизненной силой; мы, сыны эфира, сами собою зачаты, сами собою рождены. Мы никому не обязаны нашим могуществом. Нашей собственной рукою сотворим мы величайшие дела, чтоб испытать, равен ли Он нам. Ты увидишь тогда, как приступим мы к Всесильному трону: с смиренными мольбами или с оружием? Поди, передай эту весть Помазанному Царю; лети скорее, пока тебя не постигло зло», – сказал он, и, подобно шуму глубоких вод, глухой ропот одобрения несметного воинства был эхом его слов. Пылающий серафим, один среди врагов, бесстрашно отвечал:

«О ты, отверженный Богом, о Дух проклятия, лишенный всего святого! Твоя гибель решена; я вижу, это несчастное воинство опутано твоими коварными сетями; как заразило их твое преступление, так же разделят они и твою кару. Не беспокойся более о том, как свергнуть иго Мессии: ты не удостоишься теперь тех кротких законов; иной приговор неизбежно ждет тебя. Тот золотой скипетр, который ты отверг, обратится теперь в железный бич, – он сломит, смирит твою строптивость. Ты дал мне хороший совет: я бегу; но не по твоему наставлению, не перед твоими угрозами; я бегу от этих злочестивых шатров, обреченных на проклятие, из опасения, чтобы гнев, готовый разразиться над тобой, не охватил всех, без различия, яростным пламенем. Знай, скоро испытает твоя глава пожирающий огонь Его громов. Тогда в стенаниях познаешь ты, Кто тебя создал, познав Того, Кто может тебя уничтожить», – так говорил серафим Авдиил, один оставшийся верным среди всех неверных; среди бесчисленных сонмов мятежников он один твердо, бесстрашно, непоколебимо сохранил свою верность, свою любовь, свою преданность; ничто не могло ни обольстить, ни устрашить его. Число, пример восставших, ничто не совратило его с истинного пути и не заставило изменить своей твердой вере, хотя он стоял один против всех. Он вышел из их рядов и пошел прочь; длинный путь надо было ему пройти среди насмешек враждебной толпы. Он переносит их, не страшась насилия, и с презрением отворачивается от гордых башен, обреченных на быстрое разрушение.

Песнь 6-я

«Всю ночь, никем не преследуемый, – продолжал рассказывать Рафаил, – бесстрашный Ангел шел через пространные равнины Небес, пока утро, пробужденное свершающими свой круг часами, не отворило пурпурною рукою врата света.

Есть пещера в горе Господней, подле самого Его трона; оттуда, в постоянном круговороте, входят и выходят, чередуясь, свет и мрак, и от этого бывает на Небе приятная перемена – подобие дня и ночи.

Свет выходит, а в другую дверь проскользает мрак, пока не настанет его час накинуть свой покров на Небо, хотя то, что называется там ночью, здесь показалось бы лишь приятным сумраком. Теперь выходило утро во всем блеске, каким сияет оно в высшей небесной сфере, все залитое золотом: ночь исчезла перед ним, пронзенная лучами востока.

Вдруг Ангел видит, что вся равнина сплошь покрыта блестящим воинством в боевом строю, колесницами, сверкающим оружием, огненными конями; все сияло и горело перед ним; он увидел войну, войну во всей ее грозе, – значит, здесь уже известно то, что он нес, как новость.

Радостно вмешивается он в дружеские ряды этой рати; его встречают с радостью и громкими кликами, что один из всех павших мириад, один он устоял и вернулся. Осыпая хвалами, ведут его к святой горе, к высшему трону, и из середины золотого облака раздается кроткий голос:

«Служитель Божий, твой поступок похвален! Со славой выдержал ты лучший бой, один против целых сонмов мятежников стояв за правое дело, более могущественный словом, чем они своим оружием. За свидетельство истины ты понес всеобщие укоризны, которые ужаснее насилия, но ты заботился лишь о том, чтобы быть правым перед лицом Бога, хотя бы миры все считали тебя порочным! Теперь тебе остается одержать еще победу, но уже не столь трудную: ты с дружеским войском вернешься к врагам, покрытый славой более, чем был ты покрыт насмешками, покидая их стан. Сила обуздает тех, которые отказались принять своим законом разум, и царем своим Мессию, царствующего по праву Своих высоких достоинств. Иди, Михаил, Князь небесных воинств, и ты, Гавриил, первый после него по доблести, ведите в бой этих непобедимых сынов Моих, ведите Моих вооруженных Святых; тысячи, миллионы их стоят, готовые к бою: число их равно тому мятежному войску, отвергшему Бога. Бесстрашно разите их огнем и грозным мечом, преследуйте их до пределов Неба, изгоните их от лица Бога и обители блаженства в место их кары, в глубь Тартара, уже широко развергшего свой огненный Хаос для их падения[126 - Откровение Св. Иоанна, гл. 12:7.]» – так изрек Владычный голос; и густые тучи стали заволакивать всю гору, взвились черные клубы дыма, из них с силой вырывалось пламя, признак пробужденного гнева, и грозно раздался свыше звук небесной трубы.

По этому знаку все воинские Силы, сохранившие верность Небу, соединились в могучую четырехстороннюю фалангу, и в несокрушимом союзе, молча двинулись их блестящие легионы под гармонические звуки боевой музыки, которая вдохновляет их отвагой на геройские подвиги, под предводительством их богоподобных вождей, в защиту прав Бога и Его Мессии. Они идут неразрывным строем: ни горы, ни узкие долины, ни леса, ни реки не нарушают их стойких рядов. Высоко над небесным подножием несутся они, и воздух послушно служит опорой их легким стопам.

В таком порядке слетались в Эдем бесчисленные птицы, чтобы ты, Адам, дал им названия. Так проходят небесные легионы многие страны, многие пространные области, из которых каждая в десять раз обширнее этого земного мира.

Наконец, далеко на северном горизонте, расстилаясь от одного его края до другого, открылась нам огненная страна в виде ратного ополчения. Подходим ближе и видим все соединенные силы Сатаны; как буря неслись они, сверкая лучами прямых, неподвижных копий, сплошной стеной шлемов, бесчисленным множеством щитов с дерзкими, хвастливыми изображениями. Они думали в этот самый день силой или хитростью овладеть горой Господней и на престоле Его возвести надменного соперника, завистника Его славы. Но не пройдя и половины пути, увидели безумие и тщетность своей мысли.

Сначала казалось нам чудным, чтобы Ангелы сражались с Ангелами, чтобы мы, дети Единого Отца, встретились в ожесточенном бою, когда так часто встречались мы в дни празднеств и в единодушной любви и радости воспевали гимны Предвечному. Но раздался грохот битвы, и дикие клики брани заглушили всякое кроткое чувство.