Ты за это заплатишь

– У нас здесь весьма недурное заведение, мистер Кейн, – сказал он, так и сочась благожелательностью. – Вам понравится. Может, сегодня вечером? Вам удобно?

– Несомненно. Я зайду.

– Спросите меня, дона Сператцу. Я прослежу, чтобы вас приняли как следует. Девушка у вас есть?

– В данный момент нет, но здесь, кажется, полным-полно красоток.

– Только не все они сговорчивы, мистер Кейн, – рассмеялся он. – Я найду вам такую, которая понимает толк в обхождении. Мы хотим, чтобы вы хорошо провели у нас время. Нечасто у нас бывают такие знаменитости. Вопрос с девушкой я решу сам. Вы не разочаруетесь.

Я сказал, что это очень мило с его стороны, и повесил трубку.

Минут через десять телефон зазвонил снова. На этот раз в трубке зазвучал бас, сообщивший, что он принадлежит Эду Киллеано. Я не знал никакого Эда Киллеано, но сказал, что рад его звонку.

– Я узнал, что вы в городе, Кейн, – продолжал голос. – Хочу, чтобы вы знали: мы рады вашему приезду. Если вам что-нибудь понадобится, только скажите – я сделаю все, чтобы вы остались довольны. Вам скажут в отеле, где меня найти. Хорошего отдыха. – И не успел я придумать ответ, как он уже повесил трубку.

Я не смог удержаться, позвонил вниз и спросил, кто такой Эд Киллеано. Мне сообщили, понизив голос, что это глава города. О нем говорили так, словно речь шла о Джо[3 - Рузвельт и Черчилль между собой называли Сталина «дядюшкой Джо»; американская пресса тоже использовала это прозвище.] Сталине.

Я поблагодарил и вернулся на балкон.

Солнце сияло над золотистым пляжем, океан мерцал, пальмы склоняли макушки под легким бризом. Парадиз-Палмз по-прежнему выглядел изумительно, но у меня закралось сомнение, не слишком ли все хорошо, чтобы быть правдой.

Я нутром чуял, как что-то назревает.

2

Движение на Оушен-драйв было плотное, и я ехал очень медленно. В носу у меня стоял соленый запах моря, а в ушах – неумолчный рокот прибоя.

Был такой вечер, о каком пишут в книжках. Звезды сверкали на синем бархате неба алмазной пылью.

Через два квартала я оказался в освещенном проезде, который вел к большому строению с одним из этих невероятных фасадов из мрамора, или стекла, или фарфора, или бог знает чего еще – что-то бледно-голубое с крупными буквами «Казино» на карнизе над первым этажом. Все здание было подсвечено, и в целом впечатление складывалось самое лучшее.

Латунные пуговицы на униформе чернокожего швейцара блестели в свете фонарей. Он открыл мне дверцу «бьюика», а еще один чернокожий шагнул вперед, чтобы отогнать машину в гараж.

Я вошел под голубой навес и оказался в коридоре, по обеим сторонам которого были двери отдельных обеденных кабинетов с номерами. Коридор заканчивался аркой, перед которой стояла будка, а в ней сидела блондинка, выдававшая номерки на шляпы.

– Вашу шляпу, мистер? – проговорила она в нос.

Я пожирал ее глазами. На ней был небольшой корсет из плотного небесно-голубого атласа: две половинки ткани, свободно стянутые черным шелковым шнурком. Под корсетом явно не было ничего. От нарядов подобного рода в пот обычно бросает всех, кроме его обладательницы.

Я отдал ей шляпу и дружелюбно осклабился.

– Какая у вас открывается панорама, – галантно произнес я.

– Если однажды вечером никто не отпустит шутку по этому поводу, я просто скончаюсь, – парировала она со вздохом. – Эта панорама – часть моей работы.

Я закурил сигарету, а потом спросил:

– А перспективы у панорамы имеются?

– Ни малейших. С годами подобные шуточки приедаются.

– Прошу прощения, – сказал я. – Меня не часто заносит в такие заведения. Я домосед, а мы, домоседы, несколько старомодны и отстаем от жизни.

Она оглядела меня с головы до пят и решила, что я безопасен.

– Меня вполне устраивает, – сказала она с улыбкой. – Люблю разнообразие. Беда здешних мужчин в том, что они словно отлиты по одной форме.

– Но ведь наверняка кто-то из них отлит лучше других? – заметил я.

Она хихикнула. Подошли три человека, чтобы сдать шляпы, и я неспешно двинулся через арку в ночной клуб, интерьер которого стоило увидеть: отделка в пастельных тонах, рассеянный свет, у одной стены барная стойка в форме полумесяца. Зал был потрясающий, с эстрадой для оркестра и небольшой танцплощадкой, сделанной из какого-то материала, похожего на черное стекло. И повсюду, вокруг танцплощадки и в синих кабинетах с хромированной отделкой, росли банановые деревья с широкими зелеными листьями, увешанные гроздьями зеленых же бананов. По стволам деревьев вились лианы, усыпанные нежными цветками, розовыми, оранжевыми и красновато-коричневыми. Крыши над половиной зала не было, и над головой мерцали звезды.

Ко мне подошел какой-то толстяк и оскалился, вероятно выражая свою радость от встречи. Он был в лакированных туфлях и темных брюках, в белом пиджаке, стилизованном под китель, и с винно-красным кушаком.

– Я к Сператце, – сказал я.

Он продемонстрировал мне все зубы до единого, включая пару золотых коронок.

– Я здесь управляющий, – сообщил он. – Могу чем-нибудь помочь?

– Да, – сказал я. – Позовите Сператцу. Передайте ему, что пришел Честер Кейн.

Если бы я заявил, что я король Георг VI, то и тогда его поведение изменилось бы не так стремительно.

– Тысяча извинений, не узнал вас, мистер Кейн, – проговорил он, сгибаясь пополам. – Синьор Сператца будет в восторге. Ему немедленно доложат о вашем прибытии.

Он развернулся и бешено замахал разодетому болвану рядом с барной стойкой. Тот сорвался с места с такой скоростью, словно в штанах у него тлела шутиха. Все это было заранее отрепетированной процедурой, приемом по высшему разряду, и он впечатлил меня именно так, как и должен был впечатлить.

– Милое тут у вас местечко, – сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

Слушал я его не очень внимательно. Мое внимание было поглощено женщинами в зале. Там было на что посмотреть. На таких красоток даже лошадь бы оглянулась. Я как раз собирался сказать очередной комплимент заведению, когда мимо меня прошла брюнетка в красном платье. У меня перехватило дыханье. Никогда в жизни не видел такой дразнящей походки. Ее бедра были обтянуты красным шелком так туго, что от любого движения по ткани шла легкая рябь. Плоть перетекала под платьем, словно густая, искусительная жидкость, словно расплавленный металл.

– Мы надеемся, вам понравится у нас, мистер Кейн, – говорил толстяк таким тоном, словно лично подсуетился и построил это здание, услышав о моем приезде. – Наверное, нужно представиться. Гиллермо, к вашим услугам. Не желаете ли выпить?

Я отклеил взгляд от бедер той женщины и сказал, что рад познакомиться с ним и выпить было бы недурно.

Мы подошли к бару, сели, водрузив ноги на изящную латунную подножку. Барная стойка сверкала чистотой, однако бармен быстрым механическим движением вытер ее, не сводя взгляда с Гиллермо.

– Что будете? – спросил Гиллермо.

– Наверно, немного бурбона, – сказал я.

Бармен налил на три пальца самого лучшего бурбона, какой мне когда-либо доводилось пробовать. Я сообщил об этом вслух.

В этот момент рядом со мной остановился мужчина с великолепным торсом.

– Синьор Сператца, – представил его Гиллермо, после чего исчез со сцены.

Я обернулся и оглядел вновь прибывшего. Он был наделен всеми достоинствами, о каких только может мечтать мужчина. Огромный, как дом, черные глаза с яркими, словно фарфоровыми, белками. Волосы довольно длинные, слегка волнистые на висках. Лицо смуглое, с румянцем. Настоящий красавец латиноамериканского типа.