Два адмирала

Миссис Доттон не могла расслышать слов адмирала и потому, воображая, что он говорит о баронете, была сильно опечалена мыслью, что, может быть, тот, кого она так уважала и любила, беспощадно осуждаем в эту минуту.

– Сэр Вичерли один из добродетельнейших людей, – сказала она довольно поспешно, – и, может быть, самый лучший владелец во всей Англии. Он вовсе не предан предосудительной невоздержанности к вину более того, сколько позволительно человеку его звания. Вероятно, только беспредельная преданность престолу увлекла его сегодня далее того, сколько требовало бы благоразумие.

– Будьте уверены, дорогая миссис Доттон, что я гораздо лучшего мнения о нашем почтенном хозяине, притом же мы, моряки, вовсе не привыкли осуждать людей, любящих иногда повеселиться.

– О, я верю вам, адмирал Блюуатер, вам, столь известному своей воздержанной жизнью и непорочным поведением! Ах, я хорошо еще помню, как я трепетала, когда услышала ваше имя в числе главных членов комиссии, назначенной судить моего мужа.

– К чему вспоминать, миссис Доттон о том, что уже давно прошло! Разумеется, я не мог тогда вам помочь, потому что мой долг, моя присяга мне запрещали это; но теперь я не вижу ни одной причины, которая бы мешала нам быть искренними друзьями. Напротив, причин к нашей дружбе очень много. Этот милый ребенок так меня занимает, что я сам не знаю, что со мной делается.

Миссис Доттон задумалась и молчала: лета адмирала Блюуатера вовсе еще не препятствовали смотреть на красоту Милдред восторженными глазами. Горький опыт научил миссис быть во всем подозрительной; но она не имела причины дурно думать о том, характер которого она столько лет уважала. Милдред своей миловидностью, которая была в ней гораздо пленительнее самой красоты и прелести форм, приобрела себе массу друзей и поклонников, отчего же и почтенному адмиралу не присоединиться к числу их?

Такие мысли были прерваны внезапным и неприятным приходом Доттона. Он только что оставил сэра Вичерли и пришел сказать жене и дочери, что коляска, которая должна отвезти их домой, уже готова. Несчастный был до того пьян, что почти не мог владеть языком, но он был еще довольно трезв для того, чтоб выказать свой настоящий характер. Темнота комнаты и затемнение его ума не дали ему заметить присутствия Блюуатера, сидевшего в углу; он думал, что он находится наедине с теми, которые так давно уже были постоянными предметами его зверства и жестокости.

– Что, лучше ли баронету, Доттон? – начала жена, опасаясь, чтобы муж не обнаружил обыкновенной грубости прежде, чем заметит присутствующего. – Адмирал Блюуатер также хочет знать о его состоянии.

– Вы, женщины, очень сострадательны к баронетам и адмиралам, – отвечал Доттон, опускаясь тяжело в кресло спиной к Блюуатеру и потому не замечая его, – а между тем муж или отец, претерпевай тысячу смертей, и все-таки он не удостоится ни одного сострадательного взгляда ваших милых глазок, ни одного нежного слова ваших чертовских губок.

– Кажется, ни я, ни Милдред не заслуживаем этого упрека от вас, Доттон.

– О, вы оба совершенства: какова мать, такова и дочь! Не пятьдесят ли раз стоял я у гроба, мучимый тем же самым недугом, как и сэр Вичерли, а послали ли вы хоть раз за доктором?

– Вы иногда хворали, но никогда еще не подвергались апоплексическому удару; мы всегда думали, что спокойный сон может поправить ваше здоровье, и ни разу не ошибались.

– Ваше ли дело думать! Думают хирурги, доктора, а ваша обязанность была послать за одним из них, чтобы оказать помощь тому, кому вы обязаны повиноваться, кого должны уважать! Положим еще, что ты, Марта, как жена, имеешь сама над собой какую-нибудь власть, но Милдред – моя дочь, и я требую от нее уважения и любви к себе, хотя бы для достижения этого мне пришлось замучить вас обеих.

– Благочестивая дочь всегда уважает своего родителя, Доттон, – сказала Марта, дрожа всем телом, – но любовь должна прийти сама собой, иначе ее никогда не дождешься.

– Это мы увидим, миссис Доттон, увидим! Пойди сюда, Милдред, мне надо сказать тебе кое-что.

Милдред трепеща подошла к нему и с чувством детского благоговения, которое, впрочем, не в состоянии было смягчить суровости отца, собрала последние силы, чтобы заговорить с ним и тем воспрепятствовать ему еще более изменить себе в присутствии контр-адмирала.

– Отец, – сказала она, – не лучше ли нам оставить свои домашние дела до того времени, когда мы будем одни.

При обыкновенных обстоятельствах Блюуатер не ждал бы столь явного намека и удалился бы при первом признаке раздора между мужем и женой, но непреодолимое участие, которое он принимал в милой девушке, заставило его забыть на этот раз свою обычную деликатность, и он, вместо того, чтобы подать Доттону знак о своем присутствии, остался на прежнем своем месте. Умственные же способности Доттона были до того притуплены, что он не мог понять тонкого намека дочери, не видя собственными глазами присутствия постороннего, притом же гнев его был так велик, что он ни о чем другом не мог думать, как о предмете этого гнева.

– Встань так, чтобы я тебя видел, Милдред, – сказал он сердито. – Ближе ко мне, ближе! Ты не знаешь своих обязанностей, и я постараюсь тебя научить им.

– О, Доттон! – воскликнула Марта. – Не обвиняйте Милдред в неисполнении своих обязанностей! Вы не знаете, что вы говорите, не знаете, что она… Вы не можете знать ее сердца, иначе вы никогда не сделали бы ей таких жестоких упреков!

– Молчите, миссис Доттон, я не с вами имею дело, но с этой молодой девушкой, с которой, я надеюсь, мне можно говорить, потому что она моя дочь! Ступай сюда, Милдред, – начал снова жестокий отец. – Ты моя дочь, и тебе закон природы внушает обязанность повиноваться мне! У вас, моя милая, два поклонника, и вы должны обоих их стараться привязать к себе, хотя между ними и большая разница.

– Батюшка! – воскликнула Милдред, нежные чувства которой жестоко страдали от этого грубого намека на заповедную тайну ее сердца.

– Ты можешь выбирать себе в мужья любого Вичекомба, и, поверь, каждый из них составит славную партию бедной ничтожной дочери штурмана.

– Отец! Прекратите это или я провалюсь сквозь землю!

– Нет, милая, ты не будешь ни тонуть, ни плавать, пока не сделаешь дурного или хорошего выбора. Господин Том Вичекомб – наследник сэра Вичерли, будущий баронет и владелец этих земель. Конечно, он значительно лучший жених, чем лейтенант, и потому ты должна отдать ему предпочтение.

– Ну, можно ли вам, Доттон, как отцу, давать столь бесчеловечные советы своей дочери! – воскликнула его жена.

– Кажется, что могу, миссис Доттон, – отвечал он. – Неужели вы желаете, чтобы ваша дочь была женой какого-нибудь жалкого сигнальщика, тогда как она, при благоразумии, может сделаться леди Вичекомб и полной владелицей и этого замка, и этих прекрасных земель?

– Отец! Добрый мой отец! – прервала его Милдред, стараясь смягчить его, хотя мысль, что адмирал Блюуатер присутствует при этой сцене, не позволяла ей поднять от стыда глаз. – Весьма сомнительно, чтобы Том Вичекомб думал обо мне как о жене своей, – даже, чтобы кто-нибудь другой имел желание просить руки моей.

– Это все зависит от того, как ты примешься за дело, Милли. Очень вероятно, что господин Том Вичекомб мало думает в эту минуту взять тебя в свои жены, – но огромных китов ловят весьма малыми веревками. Молодой лейтенант, пожалуй, и завтра готов на тебе жениться, хотя согласиться на это с нашей стороны было бы ужасное безрассудство. Ведь он всего-то только еще лейтенант, а его имя хотя и хорошо звучит, однако, бог знает, имеет ли он на него какие-нибудь права.

– А между тем, Доттон, вы были, кажется, тоже лейтенантом, когда женились на мне, и следовательно имя ваше также не могло произвести особого впечатления, – заметила жена.

– Ваши слова, миссис Доттон, нисколько не идут к делу. Я не говорю тебе, Милдред, чтоб ты совсем повернула к дрейфу молодого виргинца, потому что он может быть во многих отношениях человеком весьма полезным. Во-первых, ты можешь поставить его против Тома, а во-вторых, лейтенант может быть и капитаном; а жена капитана флота его величества не совсем бесславная позиция. Я советую тебе, душа моя, сделать этого молодца приманкой, чтобы поймать наследника баронета; ну а если он не дастся, то и лейтенант сгодится.

Слова эти были сказаны повелительно и с суровостью и вполне соответствовали совершенному отсутствию благородных чувств в Доттоне. Миссис Доттон с отчаянием слушала своего мужа; никогда еще он не сбрасывал с себя так открыто маску благопристойности. Добрая Милдред, будучи не в состоянии преодолеть обуревавших ее чувств, отошла от отца и, ища себе безопасного убежища, со слезами на глазах, с раздирающимся сердцем, очутилась в объятиях Блюуатера.

Доттон только теперь заметил, в чьем присутствии он выказывал свою врожденную низость.

– Тысячу раз прошу у вас извинения, сэр, – сказал он, вставая и низко кланяясь адмиралу. – Я совсем не знал, что имею честь быть в обществе адмирала Блюуатера – адмирала Блю, как вас, сэр, называют матросы, ха, ха, ха!.. Такая фамильярность, сэр, служит верным доказательством любви и уважения подчиненных.

– Прежде всего, господин Доттон, я должен извиниться перед вами в том, что против воли и желания сделался участником вашего семейного разговора! – отвечал Блюуатер. – Что же касается наших матросов, то хотя они и не великие философы, однако, понимают, когда с ними хорошо обращаются. Но уже поздно, а мое желание – ночевать на судне. Коляске сэра Вичерли приказано отвезти меня к пристани, и я надеюсь, что дамы позволят мне завезти их домой.

Ответ Доттона показывал, что при случае и он умеет быть учтивым.

– От такой чести, сэр, – сказал он, – и не подумают отказаться моя жена и дочь, – если только они последуют моему совету. Ступай, Милли, глупенькая девочка, осуши свои слезы и улыбнись адмиралу Блюуатеру за его снисхождение. Молодые девушки, сэр, вовсе не умеют понимать шутки, и наши морские остроты иногда для них слишком солоны.

– Итак, господин Доттон, как уже решено, что я завезу ваших супругу и дочь домой, то вы, верно, будете так добры, что не откажетесь узнать перед нашим отъездом о здоровье сэра Вичерли. Мне не хотелось бы оставить его дом, не зная о его состоянии.

Доттон хорошо чувствовал свое неловкое положение в присутствии адмирала и потому с радостью воспользовался этим поручением.

Все это время Милдред стояла облокотившись на плечо Блюуатера; слезы обильно текли из глаз ее, и она не могла решиться оставить места, которое ей в настоящую минуту казалось каким-то святилищем.

– Миссис Доттон, – сказал Блюуатер, поцеловав Милдред с такой отцовской нежностью, которая не могла и самой подозрительной матери внушить какое-нибудь сомнение, – вы скорее меня можете успокоить эту малютку. Не знаю, нужно ли мне говорить, что если случайно я и узнал более, чем бы мне должно было знать, то будьте уверены, что я сумею сохранить это в тайне. Этот случай гораздо лучше познакомил меня с вами и вашей достойной удивления дочерью, чем могли бы сделать то же самое целые годы обыкновенного знакомства.

Расстроенная мать благоговейно внимала словам адмирала, между тем как Милдред, придя в себя, поспешила оставить свое странное положение, удивляясь, каким невероятным образом она в него попала.

Глава IX

Приходи скорее, Монтегю, или я умру.

    «Король Генрих IV»

С сэром Вичерли действительно сделался апоплексический удар. Болезнь эта была первая, которой он подвергнулся в течение долгой своей жизни, протекшей в счастье и здоровье; мудрено ли, что такое опасное положение снисходительного, доброго баронета произвело на разгоряченные головы всех его людей неприятное действие. Сэр Джервез был уведомлен Галлейго о случившемся несчастии с баронетом почти в то же время, как весть эта достигла слуг; будучи человеком деятельным, он немедленно отправился в комнату больного, желая показать свою помощь, пока не было лучшей. У дверей он встретил Атвуда, тоже оторванного от своих занятий, и они вошли вместе к умирающему. Первым делом вице-адмирала было приняться за свой ланцет, который он всегда имел в кармане, приобретя в течение своей долголетней службы искусство пускать кровь. Осмотрев больного с истинным состраданием и участием, он узнал настоящее положение дела.

– Где Блюуатер? – спросил он у Атвуда. – Вероятно, он еще не уехал с берега?

– Он еще здесь, сэр, но, кажется, сейчас намерен оставить замок. Я сам слышал, как он говорил, что, несмотря на все приглашения сэра Вичерли, он непременно уедет ночевать на свой корабль.

– Ступайте к нему, Атвуд, и скажите, что я прошу его, чтоб он заехал хоть на расстояние оклика к «Плантагенету» и велел бы господину Маграту при первой возможности приехать на берег. У пристани будет ожидать его экипаж. Скажите также Блюуатеру, чтобы он, если хочет, прислал и своего доктора.

С этими поручениями секретарь оставил комнату; между тем сэр Джервез обратился к Тому Вичекомбу и сказал ему несколько слов, приличествующих настоящему случаю.