Snow Job: Большая Игра

– Этим, – говорит он, разводя руки в стороны, и щелкает пальцами, чтобы подозвать официантку. – За Рамадан, – он наливает водку в свой стакан и медленно её пьет. Вот урод. Какого черта – вообще. Я тут уже двадцать минут стою, и он мне даже выпить не предложил.

Забив на араба, я, медленно, виляя бедрами, направляюсь к бару, где ко мне тут же прилипает какой-то стрёмный америкос в ковбойской шляпе и предлагает выпить.

– Что бы ты хотела? – гнусаво картавит он.

– Шампанское, – самодовольно улыбаюсь я.

– Ты русская, ты должна пить водку, – не очень связно настаивает он.

– Хм… ок… тогда водку с тоником, – я наигранно улыбаюсь, делая вид, что мне интересен его бред о Техасе.

В какой-то момент к нам подходит Габи и спасательным жестом разворачивает меня к себе.

– Я надеюсь, вы не против, если я украду у вас эту очаровательную леди, – говорит она шаловливо.

– Вот это да! – американец перекрикивает музыку. – Я бы прокатился на таком родео, й-хо-хо! Вы, русские тёлки, просто отпад…Давайте бухать!

– Мы скоро, – Габи, улыбаясь, берет меня за руку и быстро уводит в туалет.

– Вы не можете заходить в кабинку вместе, – преграждает нам путь темнокожая уборщица, но Габи кладет ей в руку пять фунтов, и мы спокойно уединяемся.

Подруга выуживает из своей новой дорогущей сумочки маленькое зеркальце и высыпает на него белый порошок.

Немного потупив, я потихоньку скручиваю двадцатифунтовую банкноту – не гоже отказываться от первоклассной кубинской дури!

Острые снежинки жгут мне ноздри, замораживают мои десны, мою душу…сидя на унитазе, прислонившись к стене, улетая прочь, я закрываю глаза и уже почти не слушаю рассказы Габи.

– …эти его друзья – из очень богатых катарских династий. Тебе обязательно нужно с кем-то из них замутить. Будем дружить семьями, – её голос весело гремит в моём усталом сознании. – Пойдем, потанцуем как мы умеем? – неоднозначно подмигивает она, выходя из уборной.

Грациозной походкой от бедра мы проталкиваемся к нашему столику, возле которого и начинаем реализацию нашего, всегда работающего, плана.

Сначала мы похотливо тремся друг об дружку, а потом Габи берет со стола кусочек лимона и чувственно придерживает зубами. Залив в себя стопку водки, я высасываю его из её губ. Постепенно все это переходит в страстный поцелуй под свист и одобрительные восклицания вокруг нас.

Мы продолжаем провокационно двигаться и целоваться, притворяясь, будто никого не замечаем. Габи бесстыдно нюхает кокс прямо из маленького пластикового пакета, макает в него палец и дает мне его облизать, при этом напоказ лаская мою грудь…

В следующую секунду Омар грубо хватает Габи за руку и резко оттягивает её от меня, и подруга едва не валится со своих высоченных шпилек.

– Какого черта? Ты что совсем охренел? – орет она на него.

– Ты позоришь меня перед моими друзьями, – отчитывает он.

– Я всегда так себя веду. Мы так и познакомились!

– Ты ведешь себя как проститутка, – он дает ей тяжелую пощечину у всех на виду.

Габи делает шаг назад, прикрывая щеку, с ненавистью глядя на Омара.

– Катя, пойдем отсюда, – она хватает свою сумочку и пулей вылетает на улицу.

На улице мы тут же впрыгиваем в черный, похожий на катафалк, кэб, выгрузивший очередных посетителей клуба. Развалившись на сиденье, Габи, рыдая, вынюхивает остатки содержимого пластикового пакетика.

– Вот мудило! – скулит она. – Ненавижу. Это ему обойдется как минимум в ещё одну сумочку. – Девушка всхлипывает, бросая уже имеющуюся на пол.

Мы приезжаем на афтер пати в клуб Мейфер. Тут конечно тусуются не сливки общества, хотя в принципе можно подцепить кого-то нормального. Но как только подходим к парадному входу, Габи умудряется поскользнуться и упасть со своих двенадцатисантиметровых каблов прямо в лужу у входа, делая из себя посмешище на глазах у кучи зевак.

Матерясь и рыдая, она цепляется за мою руку, пытаясь встать. Отодрав её от пола, я затаскиваю возмущающуюся подругу в такси.

– Ложись спать и позвони мне завтра, – говорю я Габи, высаживая её на пороге дома. – Утро вечера мудренее.

– Я его никогда не прощу! – рыдает она, со злостью вытирая размазанную тушь, – Ненавижу! – она икает и, пошатываясь, направляется к двери своего сверкающего парадного, пока таксист разворачивается на Брик Лейн.

В квартирке Ричарда темно и тихо, и слышно только его храп. Не включая свет, чтобы не разбудить его, я аккуратненько крадусь…

В кромешной тьме наталкиваюсь на стул возле двери. Неожиданно я теряю равновесие и с грохотом лечу со своих каблуков, врезаясь в, рядом стоящий чемодан, так и не поставленный на антресоль.

Сонный Ричард включает свет.

– Катя, ты в порядке? – спрашивает он, наклоняясь ко мне, сидящей на полу и корчащейся от боли в левой лодыжке.

– Больно, – всхлипываю я, не в силах сдержать слезы или хотя бы принять более элегантную позу.

– Дай посмотрю, – он нежно прикасается к моей ноге. У него такие заботливые руки, каждое его прикосновение волшебным образом снимает боль, заменяя ее теплом…растапливая остатки снежка, кружившегося во мне последние пару часов.

Моя короткая юбка по ходу задрана до небес. И пока Ричард осматривает лодыжку, я отодвигаю правую ногу, таким образом, чтобы он увидел мои красные шелковые трусики.

Постепенно, превозмогая боль в ноге, я наклоняюсь ближе к своему целителю… закрываю глаза и чувствую близость его тела, его стальные мускулы, его заботу. Он так добр ко мне… Я должна его отблагодарить. Просто так никто ничего не делает.

Я целую его…

… он резко отстраняется от меня, поднимается и уходит.

Через минуту Ричард возвращается с мешочком льда.

– Скорее всего, у тебя небольшое растяжение. Скоро пройдет. Постарайся отдохнуть. У тебя завтра важный день, – говорит он, закрывая дверь на кухню.

Измученная и отверженная, я медленно ковыляю к своей кровати. Моя нога немеет и такое ощущение будто кто-то вставил туда острый штатив.

Металлические пружины матраса вонзаются в мое тело, но это ничего по сравнению со стыдом, сжигающим меня. От отчаяния я рыдаю в подушку, тихонько, чтобы не разбудить Ричарда снова.

Никому я здесь не нужна. Мне очень нужна эта работа, чтобы свалить отсюда побыстрее… Я должна их убедить. В Москве начну все сначала.

Даже если я как-то и угожу ему, он все-таки будет тосковать, что я совсем не та, как прежде; а старое всегда лучше кажется!

В семь утра меня будит Ричард. Я быстро поднимаюсь, заправляю свою кровать и сажусь на край со скрещенными руками и ногами, ожидая услышать наихудшее.

– Как нога? – спрашивает он, готовя кашу, как ни в чем не бывало.

– Норм, – отвечаю я, и, прихрамывая, иду в ванную.