Боль отступит, – отвечает доктор, поверь мне, милая,
Только несколько раз в день называй меня моим именем».
***
Рожает молча, будто ей не шестнадцать лет,
Будто не первенец разрывает чрево ее,
Терпит – пришел мой час – словно вокруг не хлев,
А современный роддом с акушерками и бельем.
Зажмуривается (ревет осел, блеет овца),
Переносится духом через десятки годов —
Махом через отчаяние и надежду креста,
Через свою жизнь, через ее итог.
Муж ее нежно гладит по голове:
Ну не терпи, милая, покричи —
Дева молчит, она рожает за всех,
Кто рожал и кому еще предстоит.
Дева вытуживает из себя больше, чем мир,
Больше, чем вся вселенная, смерть и ад.
Муж, думая, что она погибает, рыдает над ней —
И в это время над хлевом встает звезда,
И миг тишины разрывается криком дитя.
Мария стонет, пытаясь вернуться в себя.
***
Один чудак выносил под луну холсты,
Смотрел, как причудливо падают на листы
Тени от веток, пробегающих облаков —
Район еще не видал эдаких чудаков.
Чудак считал себя художником, а не психом,
В единстве с луной замирал он тихо,
Часами смотрел, как меняется лунный пейзаж,
Но пейзаж, нарисованный тенью, хрена продашь.
Поэтому он работал сторожем в детском саду,
Поварихи выдавали ему на кухне еду,
Выпивал – как без этого в наши-то времена,
И ждал, когда станет полной луна.
От месяца, понимаете, не та насыщенность линий,
Где бы еще лунных картин увидеть смогли вы?
Но, конечно, никто не смотрел, крутили пальцами у виска.
Вроде, мирный. Ну, что возьмешь с чудака.
И однажды, когда луна скрылась за крышей дома,
Чудак увидел, что картина готова.
Что линии замерли на его холсте.
Чудак расправил крылья и куда-то там улетел.
Картина осталась лежать под дождем и снегом,
Но линии не тускнели, вечные, словно небо.
О НЕБЕСНЫХ СОЗДАНИЯХ
АНГЕЛ ЗАБЛУДИВШИХСЯ
Я помогаю тем, кто попал в беду.
Кто заблудился в себе, горах и лесу.
Я стою над хануриком в сивушном бреду —
Неусыпную вахту свою несу.