И мудреноль, что восхищала
Она, волшебница, его,
Что мать ребенка своего
Сосцами нежными питала?
Богат красот ее предмет,
Ее источник брызжет сильно:
Оттуда черпает обильно
И живописец и поэт.
Он был так мирно услаждаем,
На лоне матери, родном,
И в сердце сумрачном своем
Невольно ей воспламеняем.
Так, зажигательным стеклом,
Лучи сосредоточив в нем,
Огонь мы солнца похищаем;
Но там, где гордо над рекой
Скала чело свое нагнула,
И где природа проглянула
Картиной дикой и глухой;
Где меж ущелий ветер воет,
Где высится сосна и ель,
Где вдвоем сердито роет
Свою глубокую постель;
Где тени яворов густые
Одеждой черною лежат,
И где над пропастью висят
Издавна камни вековые; —
Туда стремился Леонид,
На исполинские вершины:
Любил он мрачные картины,
Природы одичалой вид.
Не редко, позднею порою,
Там одинокий он блуждал
И с грустной думою встречал
Лампаду ночи над рекою.
Когда же в осень, ветра свист
Между ущелья завывая,
Клубил, полями пробегая,
Деревьев пожелтелый лист;
Он приходил, в речные воды
Свой взор прощальный устремить
И траур свой соединить
С печальным трауром природы
Любил он видеть, как лежат
Зимою холмы снеговые
И пирамиды ледяные
Над бездной пропасти висят;
Но чаще, лишнею порою,
Внимания музыку громов,
Любил следить он за струею