ГУМИЛЕВ. Но я готов простить тебя за то, что ты позволила этому нелепому, самодовольному, неестественно красивому придурку Кутузову надругаться над тобой. Почему ты так упрямишься, когда я веду себя столь благородно?
АННА. Мне ни к чему твое прощение. Тебе я ничего не сделала. Я не стану твоей женой, потому что не люблю тебя.
ГУМИЛЕВ. Это нормально. Никто никого не любит так сильно, как они думают. Ты научишься представлять себе, будто любишь меня точно так же, как я научился представлять себе, что люблю тебя, и мы проведем остаток наших дней представляя себе, что каждый из нас очень счастлив.
АННА. И кто, по-твоему, научит меня, как это делается? Любви не научишься, как игре на пианино. Или ты любишь, или нет. И правда в том, что я не могу любить тебя, поскольку по-прежнему люблю Кутузова.
ГУМИЛЕВ. Но Кутузов – свинья.
ОЛЬГА. В мужчине это всегда так привлекает.
ГУМИЛЕВ. Я помогу тебе его забыть.
АННА. Я – поэтесса. И ничего забыть не могу.
ГУМИЛЕВ. То есть ты собираешься страдать всю оставшуюся жизнь?
АННА. По большому счету, да.
ГУМИЛЕВ. Тогда выходи за меня, и мы будем страдать вместе.
АННА. Нет. Не могу. Это абсолютно бессмысленно.
ГУМИЛЕВ. Это Россия. Тут все бессмысленно. В чем проблема? Конечно, не в том безмозглом манекене, который соблазнил и унизил тебя. Человек, которого мы, по нашему разумению, любим, всего лишь гвоздь в стене, на который мы вешаем наши заблуждения. Чего ты боишься на самом деле?
АННА. Что ты никогда не заткнешься и не оставишь меня в покое.
ГУМИЛЕВ. Помимо этого.
АННА. Что никто меня не хочет.
ГУМИЛЕВ. Ты нужна мне. Я – уже кто-то.
АННА. На самом деле, нет. Я понимаю, что ты – кто-то. Только не уверена, кто именно, потому что слышу от тебя только одно: я тебя люблю, а это означает, что ты хочешь со мной переспать. И хочешь, потому что я тебя не хочу. Так уж все устроено.
БРИК. Извините, но это не очень хорошая постановка.
ГУМИЛЕВ. А что не так?
БРИК. Я просто не верю.
ГУМИЛЕВ. Но ведь так и было.
БРИК. Не понимаю, какое отношение это имеет к постановке.
ГУМИЛЕВ. Кто пустил сюда критиков?
МАЯКОВСКИЙ. Нет, Брик прав. Чего-то не хватает. Но чего? Лошадки-качалки? Настоящей лошади? Когда нужен Мейерхольд, его никогда нет.
БРИК. Мейерхольд задержан Че-ка. Но друзья заверили меня, что его скоро освободят.
МАНДЕЛЬШТАМ. У тебя есть друзья в Че-ка?
ЛИЛЯ. В России умный человек должен везде обзавестись друзьями. И мой муж – очень умный.
МАНДЕЛЬШТАМ. Но это не умно – быть слишком умным.
ОЛЬГА. Кукла. Эта постановка напоминает кукольную.
МАЯКОВСКИЙ. Нет. Меня тошнит от кукол.
ОЛЬГА. Как кого-то может тошнить от кукол? Куклы – секрет жизни.
ХЛЕБНИКОВ. Птицы – секрет жизни. Может, кукольные птицы.
ОЛЬГА. И им следовало сыграть эту сцену голыми.
ТАМАРА. Ты всегда хочешь, чтобы все были голыми.
ОЛЬГА. Все и должны быть голыми. Кроме Распутина. Распутин не должен быть голым. Хотя я слышала, что у него здоровенная бородавка на пенисе, которая усиливает сексуальное наслаждение.
БРИК. Однажды Распутин пытался соблазнить мою жену в поезде.
ОЛЬГА. Так есть у него здоровенная бородавка на пенисе?
БРИК. Я не знаю. (Поворачивается к ЛИЛЕ). Есть у Распутина бородавка на пенисе?
ЛИЛЯ. Яне видела его пенис.
ОЛЬГА Тебе следовало попросить его показать пенис.
ЛИЛЯ. Я встретила Распутина в поезде, и ты считаешь, мне следовало попросить его показать пенис?
ОЛЬГА. А что еще ты хотела у него увидеть?
МАНДЕЛЬШТАМ. Из того, что я слышал, Распутин любит показывать свой пенис.
БЛОК. Речь не о распутинском пенисе.
ОЛЬГА. А может, зря? Может, эта сцена должна быть о распутинском пенисе? Мы может разыграть ее с куклами.
БЕЛЫЙ. Она говорит тебе, Кутузов забрал ее невинность, ты выпиваешь яд, и она довольна? Правильно?
АННА. Я не довольна.
ОЛЬГА. И все-таки ты была чуточку довольна.
ГУМИЛЕВ. В любом случае, она передумала, сказала, что выйдет за меня, и я так разволновался, что практически перестал спать с другими женщинами. Но потом она опять передумала.