Стук у ворот

КОРНЕЛИЯ. Да что вы можете об этом знать? Всем без разницы. Никто его не любил. Вы все рады его смерти. Так что теперь заройте его в землю и продолжайте поглощать свои равиоли или что вы там едите.

ДЯДЯ ДЖОН (с трудом сдерживаясь). В последнее время у него путалось в голове?

КОРНЕЛИЯ. У моего мужа в голове никогда ничего не путалось. Возможно, он был преступником. И особенностей в его поведении хватало. Иногда он боялся идти спать. Часто ему снилось, что он тонет. И он думал, будто что-то его преследует.

ДЯДЯ ДЖОН. Он говорил, кто?

КОРНЕЛИЯ. Скорее, не кто, а что. Он постоянно оглядывался и ощупывал спину, будто что-то заползало на него. То и дело спрашивал меня, не вижу ли я кошку. Когда он начинал говорить об этом, я просто отключала слух и читала газету. И это его маниакальное стремление запирать все окна и двери. Он всегда это делал перед тем, как лечь спать, но в последнее дважды и даже трижды, словно отчаянно боялся, что кто-то или что-то проникнет в дом. Когда около Индейских пещер заметили пуму, я спросила его, не опасается ли он, что пума забредет в наш дом. Если такое случится, ответил Гарри, он сам укажет пуме дорогу в мою спальню. Еще он разговаривал во сне. Его было слышно даже с другого конца коридора.

ДЯДЯ ДЖОН. И что он говорил?

КОРНЕЛИЯ. Я не слушала. Мы перестали слушать друг дружку, еще в те годы, когда президентом был Маккинли.

ДЯДЯ ДЖОН. Кто, по-вашему, мог желать Гарри смерти?

КОРНЕЛИЯ. Практически все, кто указан в телефонной книге. Мой муж любви не вызывал. Вы это знаете. А теперь, если вы закончили тратить мое время на ваши глупые вопросы, я займусь организацией похорон. Дорогу найдете сами. Только по пути к двери ничего не трогайте. Я проведу инвентаризацию.

ДЯДЯ ДЖОН. Он оставил здесь свою книгу?

КОРНЕЛИЯ. Какую книгу? Книг у него множество.

ДОК ВОЛЬФ. Карманное издание «Макбета». Он постоянно читал эту книгу.

КОРНЕЛИЯ. Должно быть, она у него в кармане.

ДЯДЯ ДЖОН. Нет. Книга осталась в доме?

КОРНЕЛИЯ. Он никогда не оставлял ее здесь. Всегда забирал эту чертову книгу с собой. Держал в кармане весь день, а вечером читал в постели, перед тем, как уснуть.

ДЯДЯ ДЖОН. Можете, вы посмотрите, чтобы убедиться?

КОРНЕЛИЯ. Мне нет нужды смотреть. Я знаю, где что в моем доме, и этой книжонки, которую он нашел на свалке, здесь нет. Господи, как мне хочется, что итальянцы с кирпичных заводов[3 - Итальянцы появились в Армитейдже в середине девятнадцатого века, когда там открыли месторождение глины. Местные работать на кирпичном заводе считали ниже своего достоинства, поэтому в Армитейдж эшелонами везли гастарбайтеров – итальянцев из Нью-Йорка, только-только сошедших с кораблей.] ели свою лазанью и оставили приличных людей в покое. Эта страна катится в пропасть.

(КОРНЕЛИЯ уходит. ДЯДЯ ДЖОН и ДОК ВОЛЬФ стоят среди моря тикающих часов, когда из часов-кукушки выскакивает птичка и кукует девять раз).

ДЯДЯ ДЖОН. Такое ощущение, что она не опечалена.

ДОК ВОЛЬФ. Она всю жизнь скрывала свои чувства. Это не означает, что их у нее нет.

ДЯДЯ ДЖОН. Я ее не порицаю. Возможно, она бережет силы, чтобы пройтись колесом по его могиле. Уходим из этого провонявшего нафталином музея. И не вздумай взять одного из фарфоровых козлов на обратном пути. Она проведет инвентаризацию.

(ДЯДЯ ДЖОН и ДОК ВОЛЬФ уходят. ГАРРИ наблюдает за ними, остается один среди моря тикающих часов).

ГАРРИ. Господи. Этот дом. Я провел в этом доме всю жизнь, но он никогда не был моим. Домом моего отца. Домом моих сестер. Домом Корнелии. Я всегда был здесь чужаком. Везде так чисто. Как в действительно хорошем отеле. Она была такой красивой, когда я женился на ней. До сих пор красивая, я пытался пробиться сквозь ее панцирь, так или иначе. Но она этого не понимала. Не верила, что я действительно пытаюсь. (С другой стороны сцены появляется ЕВАНГЕЛИНА, молодая женщина из другого времени, смотрит на него). Она знала, каким-то образом. Даже до того, как это произошло, она знала. Евангелина.

ЕВАНГЕЛИНА. Звякнул маленький колокольчик над дверью, и кто-то вошел. (Звяканье маленького колокольчика над дверью магазина). Кто-то вошел.

4. Все ароматы Аравии

(КОРНЕЛИЯ возвращается, в том же 1944 г. но раньше. ЕВАНГЕЛИНА наблюдает из теней).

КОРНЕЛИЯ. И вот что еще. Почему ты всюду таскаешь со собой эту глупую книжонку?

ГАРРИ. Она не глупая. Это Шекспир. Шекспир глуп лишь намеренно.

КОРНЕЛИЯ. Носить с собой эту книжонку только потому, что на титуле твоя фамилия. Прям крест для отпугивания вампиров. Пользу она принесет тебе только в одном случае – если кто-то выстрелит тебе в сердце и пуля в ней застрянет. Не знаю, как ты можешь верить в эту суеверную чушь.

ГАРРИ. Я не суеверный, и ни во что не верю. Но я чувствую себя лучше, если книга в моем кармане, и мне всегда есть, что читать. Чем тебе помешала эта книга?

КОРНЕЛИЯ. Меня это раздражает. Люди думают, что я замужем за безумцем.

ГАРРИ. Ты всю ночь бродишь по дому, как зомби, я безумный я?

КОРНЕЛИЯ. Я хожу во сне. Это у меня с детства. Отец привязывал меня ремнем к ножке кровати. Теперь это вернулось. Я просыпаюсь, обнаруживаю, что сижу на заднем крыльце в темноте, и не знаю, как я туда попала. И везде жабы. Почему на нашем заднем крыльце всегда жабы?

ГАРРИ. Я не против того, чтобы ночами ты ходила по дому. Может, однажды мне повезет, ты выйдешь под дождь и тебе унесет в ливневую канализацию. Но в последнее время ты играешь на пианино.

КОРНЕЛИЯ. Ты встаешь посреди ночи.

ГАРРИ. Я встаю, чтобы справить малую нужду. Но не барабаню по чертову пианино, когда это делаю. И что ты пытаешься сыграть? Такое ощущение, что по клавиатуре бегает стая крыс.

КОРНЕЛИЯ. Не знаю я, что играю. Я сплю. Если тебе это не нравится, залей уши воском. Ты все равно глохнешь.

ГАРРИ. Я глохну, слушая, как ты мучаешь пианино в четыре утра.

КОРНЕЛИЯ. Могло быть и хуже. Мой дядя играл на волынке.

ГАРРИ. Я знаю. Кто-то его застрелил. И почему ты продолжаешь мыть руки? Ты постоянно моешь руки.

КОРНЕЛИЯ. Ты половину жизни общаешься с людьми, которые живут на свалке, но тебя волнует, почему я мою руки. Мне нравятся чистые руки. Это преступление? Твои руки всегда грязные.

ГАРРИ. Я мою руки.

КОРНЕЛИЯ. Это не помогает. Дело в деньгах. Ты всегда занимался деньгами. Ты бы наклонился, чтобы вытащить цент из кучки собачьего дерьма. На земле нет ничего грязнее денег.

ГАРРИ. Мои грязные деньги обеспечили тебе безбедную жизнь.

КОРНЕЛИЯ. Так ты это называешь?

ГАРРИ. Да, так я это называю. Прекрасный дом. Дорогая одежда. Несколько сотен фарфоровых козлов. Все самое лучшее.

КОРНЕЛИЯ. И что в этом хорошего, если я не могу отмыть руки дочиста?

ГАРРИ. Ты сотрешь их до костей. Останутся две культи. И твоя игра на пианино станет еще ужаснее. Да что с тобой такое, черт побери?

КОРНЕЛИЯ. Мне снились кошмары.

ГАРРИ. Не рассказывай мне о своих снах. Меньше всего на свете я хочу знать о твоих глупых снах. Это сексуальные сны?