Карибский кризис

Мы с Штейном пристально смотрели друг на друга, и продолжали смотреть некоторое время после того, как Алёна, схватив сумочку, с криками «OMGadable!» выбежала из кабинета.

– Это всё недобросовестные сотрудники, – наконец, выдавил Штейн. – Ты очень доверчивый, и тебя все обманывают.

Он встал и обратился к последнему из оставшихся в кабинете бухгалтеров:

– Надежда… вы не оправдали наших надежд!

И стал медленно приближаться к ней, быстро заводясь, и пока дошёл, успел накричать, закатить истерику, обвинить, оскорбить, и уволить. Голос его гневным рокотом, как ручей – ущелье, наполнил помещение, на Надежду хлынул бурный поток негодования, который не удалось выплеснуть на меня. Он разоблачил бездействие и безответственность; и взмахом руки словно сорвал завесу будущего, и перед ошеломленными зрителями разверзлась дымящаяся бездна. Адский адъ! Все в ад!!! Возле дивана, этого последнего прибежища символического бухгалтера, Штейн закончил монолог следующей уничижительной фразой:

– Мы увольняем вас, прошу освободить помещение немедленно.

Я развёл руками как бы в оправдание перед увольняемой – мол, сам пострадал от тирана. Таня изумлённо смотрела на Штейна – в пароксизмах он был реально роскошен.

Поднявшись с дивана, Надежда подошла к секретарскому столу, стала выдвигать ящики, вынимать оттуда свои вещи, складывать их в пакет. Она путалась, роняла, поднимала с пола, складывала обратно.

Наконец, она собрала всё, что нужно, подошла к журнальному столику, прихватила свою чайную кружку, и вышла из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь. Женщина с жилистыми руками и простым сердцем, которая всю жизнь исполняла со смиренным величием свою повседневную работу, достойно удалилась, завершив свою миссию на Совинкоме.

* * *

Расправившись с Надеждой, Штейн бросился на поиски Алёны, и, найдя её в холле кардиоцентра, стал уговаривать вернуться обратно. Он метался между нами, пытаясь нас помирить, я встал в позу, чтобы протянуть время, Алёна, слава богу, тоже заупрямилась и проигнорировала просьбу Штейна вернуться к делам. Наконец, он отправил её на такси в гостиницу и вернулся в офис.

Где предложил возобновить работу – отчет по сделкам. Я закатил глаза: «О небеса!» Тут заглянула уборщица, женщина в белом халате, и, увидев, что у нас как бы деловое совещание, сказала: «Извините, загляну попозже», и удалилась. У меня возникла неожиданная мысль, я вышел в коридор и попросил уборщицу зайти в кабинет ровно через минуту, оставив ведро и швабру в коридоре. Затем вернулся обратно. И довольно убедительным тоном объяснил Штейну, что Таня – дочь близких знакомых, проходит обследование в кардиоцентре и некие процедуры – капельницы, физиотерапия, и так далее (что было правдой), и сейчас по времени ей нужно пройти кое-какие манипуляции, а поскольку везде очереди, то медсестра любезно согласилась провести эти процедуры прямо здесь, в офисе, на диване… (это уже было немного против истины – все процедуры Таня проходила в соответствующих кабинетах кардиоцентра).

Тут зашла медсестра, как мы договорились, и уселась в свободное кресло. Штейн был вынужден уйти, отложив решение всех вопросов до завтра.

* * *

Вечером этого дня Штейн позвонил мне домой и предложил такой план действий: он отправляет Алёну поездом обратно в Ростов, мы с ним вдвоём отбываем в том же направлении на машине – ночью, на месте встречаемся, идём к нотариусу, где заверяем все необходимые документы, – банковскую карточку, самое главное, – после чего все вместе обсуждаем «наши дела». Я очередной раз отметил про себя, что мой компаньон тронулся умом, коль скоро собирается обсуждать наши дела с только что нанятой случайной профурсеткой. И, разумеется, я не стал разубеждать, что банковскую карточку можно нотариально заверить в любом городе, необязательно в том, где находится расчетный счет, а с ходу согласился ехать – мне нужно было любыми способами вывезти Штейна куда подальше из Волгограда, лишь бы он не попёрся к руководству кардиоцентра… и действительно, крайне странно выглядел тот факт, что он не сделал визитов к главным фигурам.

(я, например, приезжая в Казань, Ставрополь, и другие города, первым делом очень интенсивно делаю обход всех своих деловых партнеров, а потом, в нерабочее время, встречаюсь с сотрудниками – ибо рабочее время в чужом городе стоит слишком дорого, поэтому его нужно посвятить людям, от которых зависят сделки, а встречи с сотрудниками и компаньонами можно перенести на вечернее время).

Если бы Штейн, сейчас в Волгограде, как все нормальные бизнесмены, отправился бы к основным клиентам, то есть к первым лицам кардиоцентра, то, как умный человек, с первых же минут общения получил бы подтверждение своим подозрениям о том, что я веду двойную игру. Ведь кроме своих сотрудников, людей, которые прямо от меня зависели, я никого не предупреждал о том, что от Штейна нужно что-то скрывать, типа, «ой вы знаете, такая вот ситуация, вы если встретите моего компаньона, то учтите, что ему можно говорить то-то и то-то, а вот об этом нужно умолчать, пожалуйста» – ну это же понятно, насколько это тухло выглядит и недостойно крутого бизнесмена, каковым я себя в кардиоцентре позиционировал. Поэтому я ничего не говорил в кардиоцентре про Штейна, а просто тянул время – которое в данной ситуации работало на меня.

* * *

Итак, мы прибыли в Ростов около десяти утра, примерно в это же время поездом приехала Алёна. Ей понадобилось время, чтобы привести себя в порядок после Бакинского поезда.

Дожидались её у Штейна на квартире. Он признался, что жуткий педант и перфекционист в отношении обустройства жилища. И это было заметно. Без особых изысков, обычные отделочные материалы, которые можно купить в любом специализированном магазине, и такая же мебель. Присутствовало всё, чему полагается быть в современном доме – прихожая, мягкая мебель, кухонный гарнитур, спальня, бытовая техника, делающая жизнь комфортной. И всё было как-то так устроено, что создавалось ощущение некоей пустоты. То ли продуманная планировка, чтобы ничего не выпирало и не мешало, то ли общая какая-то безжизненность, в которой интерьерные украшения казались купленными по поручению случайным человеком.

А огромный, 2 х 1,5 х 1, аквариум, казался инородным телом. С идеально чистой водой, множеством удивительных водорослей, диковинных рыбок и ракообразных. Это была гордость Вениамина Штейна, его подлинная страсть. Он тратил много времени на поддержание порядка в этом сложном биоценозе, в котором изменение соотношений видов рыб и водорослей может привести к сдвигу pH воды и гибели некоторых популяций. Поэтому нужно тщательно следить за всеми параметрами, правильно кормить, вовремя менять воду. Оказалось, Штейн субботу-воскресенье простаивает на птичьем рынке – торгует водорослями и рыбками. Особой прибыли нет, это хобби. Хотя, некоторые экземпляры стоят очень дорого.

Другой интерьерной принадлежностью была Ирина, его жена, миниатюрная бледная особа, казалось, будто смотришь на неё сквозь дымку, такие у неё были неопределенные черты. Создавалось ощущение, что вся она пропитана благочестием, как елеем. На вид ей было что-то между 18-ю и 40 годами (на самом деле она была примерно моего возраста – на тот момент ей было 25).

Штейн признался, что они с женой ночуют в разных комнатах – ну не может он спать, когда рядом кто-то находится. Я подумал, что где-то среди его деловых бумаг находится маршрутизатор движения по квартире – что-то вроде расписания автобусов, в котором указано точное время остановок, и время нахождения на этих остановках.

Пока он занимался аквариумом, я пил чай на кухне и развлекал Ирину дорожными историями. Она вела себя довольно сковано, как-то полуофициально. В перерыве между двумя сюжетами она вдруг что-то спросила про Тадж-Махал. Я озадаченно переспросил:

– Тадж-Махал?! Индийский храм, есть такое дело.

– Ну а для чего он построен?

По её неожиданно сосредоточенному взгляду мне стало ясно, что это не просто вопрос, а что-то вроде теста. Уж ей-то наверняка известно всё про Индию, раз её муженёк там побывал.

– Послушай, Ира, мой одноклассник ездил в Индию, и кое-что поведал…

И я вкратце рассказал то, что знал по этому вопросу.

Царь с труднопроизносимым именем построил усыпальницу для горячо любимой супруги, у которой было имя попроще – Мумтаз. Так появился Тадж-Махал – красивейший храм Индии, в котором похоронена царица. В дни скорби царь задумался о собственной кончине. И его воображению рисовалась другая усыпальница, соединенная с мавзолеем Мумтаз белым мраморным мостом – символом вечной любви, неподвластной смерти. Тот, второй Тадж-Махал, был задуман в черном цвете. Первый – ослепительно белый. Но царю не удалось осуществить задуманное. Его четвёртый сын убил трёх братьев, наследников престола, отстранил отца от власти, заточил его в тюрьму, и стал править сам. Поэтому второй Тадж-Махал не построили, а когда царь умер, его похоронили в первом, рядом с супругой. Её усыпальница занимает центральную часть зала, под куполом, в то время как могила мужа примостилась сбоку, выглядит гораздо скромнее, и нарушает симметричность и целостность всего ансамбля. Что касается дальнейшего использования, это ведь культовое сооружение, обычно их используют для возвеличения власти – царской, или церковной, смотря у кого на балансе находится здание.

Ирина бесцветно улыбнулась, и было непонятно, какое впечатление произвёл на неё рассказ. К тому же, на кухне появился её муж, и дал полный расклад: высоту мавзолея, общую площадь ансамбля, и расположение по отношению к сторонам света.

Алёна только к часу дня привела себя в порядок, в два мы встретились, примерно час обсуждали все вопросы, и около четырёх нашли нотариуса, который согласился нас принять. Пришлось ещё уговаривать – была пятница, и мне совсем не хотелось оставаться тут до понедельника. Нотариус, жеманная дама бальзаковского возраста, увидев мой паспорт, скривилась:

– Прописка Волгоград… фу… вечно к нам это волгоградское жульё лезет.

Это было сказано столь естественно, как говорят обычно сами жулики.

К подготовке документов Алёна подошла очень тщательно. Приказы о приёме на работу, трудовые договора, штатное расписание, учётная политика, и так далее. С такой серьёзностью всё это выполнялось ею, что казалось, учреждается транснациональная компания с миллиардными оборотами. Когда подписали то, что нужно было подписать, поехали обсуждать вопросы – в кофейню, естественно. Я не ошибся – Алёна была та ещё интеллектуалка, и речь за чашкой кофе пошла об авангарде. Я активно поддержал тему – говорить о чём угодно, только не о делах, особенно не о переносе остатков денежных средств на новую фирму, и не о перезаключении договора с кардиоцентром.

– …авангард – это моя страсть. В Петербурге я побывал на одной выставке, и был совершенно очарован некрореалистической живописью Владимира Кустова, с прекрасными утопленниками, покрытыми пятнами плесени. Что в них хорошего? Да ничего, они дают уверенность в завтрашнем дне.

Всё же, каким-то боком разговор коснулся работы, и Штейн, подозрительно осмотревшись, наклонился к Алёне:

– Ты же понимаешь, что в современной России не все платят налоги аккуратно. Скажу больше: если платить все налоги, как это предписано налоговым кодексом, то можно вылететь в трубу.

И откинулся на спинку стула, наблюдая за реакцией Алёны. Она сказала:

– Как бы да, есть такая проблема на самом деле, и я знаю некоторые способы ухода от налогов…

Штейн прислонил к губам палец: «Тише!»

– На самом деле, у меня есть знакомый – вместе в школе учились – так вот он… как бы занимается этими делами: обналичивание…

И они, в обстановке строжайшей секретности, принялись обсуждать схемы ухода от налогов – то, чем мой волгоградский главбух занимался безо всяких обсуждений. Я был вынужден прервать эту интересную беседу:

– Так, мне пора. Уже семь, мне хотя бы к полуночи вернуться домой.

Некоторое время Штейн отговаривал – не обсудили ведь самое главное.

«Вот и хорошо», – подумал я. Вслух же, – вежливо, но твёрдо, сказал, что немедленно выдвигаюсь в сторону Волгограда.

И мы попрощались.

Глава 6,

О том, как Штейн обошёлся с «интеллектуалкой» Алёной

Не прошло и месяца после той ростовской встречи, как «интеллектуалка» Алёна позвонила в офис Совинкома и попросила секретаря соединить со мной. Её соединили. После взаимных приветствий она сказала, что считает нужным информировать меня о том, что увольняется. Вообще-то,