– А почему надо Елизавете сочувствовать.
Герман прошелся по комнате и залихватским жестом полупьяного ковбоя поправил кобуру с табельным оружием.
– Видя твой живой и неподдельный интерес к данной особи женского пола в погонах секретной службы госбезопасности…
– Покороче можно?
– Строго между нами.
– Разумеется.
Герман перешел на шепот:
– Она тоже Тень. И у нее есть своя вторая половина.
– Ну, это я знаю. И что же?
– А то, – Герман сделал неопределенный жест рукой. – Он – мужик.
Стае молчал, соображая.
– Да еще и любовь у них была. Н-да. Такие вот обстоятельства.
– И что теперь?
Герман сел на край стола и отстучал по телефонной трубке костяшками пальцев какую-то дикарскую музыкальную фразу.
– Тебя от меня тошнит? Можешь не говорить. Взаимно. И дальше может быть только хуже. Усекаешь? А мы с тобой совсем даже не жених и невеста. Да что там, мы даже свиней вместе не пасем на зеленом лугу. А всего лишь скромно служим Родине в этой телефонной будке. Что бы там ни померещилось Елизавете.
– А у них…
– У них фигово. Попросту говоря – полный капут и швах. Полковник ейного хахаля даже услал куда-то за Урал, пустив по ветру, кстати сказать, работу многих специалистов над этой парой. Но все равно – полный аллее. Девка чахнет. А у нас, Теней, чтоб ты знал, психика весьма ранимая.
– Дела…
Герман, словно бы раздосадованный своим откровением, яростно зашуршал бумагами, сделал пару бестолковых прозвонов. Потом подошел к Стасу с самым зловещим видом.
– Как руководитель нашего боевого звена намерен призвать тебя к порядку, – сообщил он. – Хватит читать спортивную газетку, давай заниматься.
– Ну хоть сегодня отлезь ты от меня. Вчера ваши специалисты по контролю снов всю душу вынули. Ночью такая дребедень в голову лезла, что аспирин пришлось принимать, идя на службу.
– Никаких поблажек ни себе, ни врагу! – Герман воздел палец вверх. – А в данном случае враг себе – ты! Горе побежденным!
– Хватит абсурд городить. Что делать? Опять в кристалл твой пялиться мутный? Ведь косоглазие заработаю!
– Каждая жизненная ситуация есть вызов для чекиста! Вытянем же из нее все и пустим на службу во имя светлых идеалов!
– Переведи на русский, Герман. И, пожалуйста, с развернутыми комментариями.
– Тебя взволновало появление Елизаветы, а еще больше – моя печальная история. Значит, ты не в силах абстрагироваться от этой ерунды? Неправда! Нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики! Иди в «предбанник», поговори с прапором о погоде, или спроси, как счет – ей сквозь дверь футбол телевизионный слышно. А сам краем глаза сосчитай количество висюлек на плафоне. При этом смотреть надо в сторону начальственного кабинета, и вид иметь слегка смущенный и испуганный.
Стае безнадежно спросил:
– А дежурство как же?
– В этом вся соль, – заулыбался очкарик. – Полковник в любой миг может выскочить, да не посмотреть, что ты родственник. Ка-ак взгреет!
– Сосчитаю, – обреченно сказал Пшибышев-ский, плетясь из дежурки.
– Не вздумай меня обхитрить или ошибиться, Родина тебе этого вовек не простит! Я уже считал, знаю, не проведешь хитрого четырехглазого капитана.
Стае вошел в предбанник с тихим шепотом:
– Да, это опять я.
Прапорщик, не отрываясь от журнала, сообщила:
– Счет три один. Надо полагать, наши побеждают, хотя я прослушала, кто с кем играет. Полковник направился в клозет и скоро будет назад. Велел веселиться без него. Трещинок над дверным косяком двенадцать и две дырки от канцелярских кнопок… —
Она перелистнула страницу и посмотрела на Стаса. – Это все, капитан, или я что-то упустила?
Стае пытался связать какую-то фразу, преданно глядя на собеседницу, когда в ее лице что-то неуловимо изменилось.
Она подалась вперед и сузила глаза, введя Пши-бышевского в легкую оторопь, потом перевела взор вверх.
Проследив за ее взглядом, капитан увидел краешек пропавшего индийского платка.
– Удушу мерзавца, – без выражения произнесла Елизавета, опускаясь на стул и беря журнал в руки.
Стае ретировался, встретив по дороге полковника, который приветствовал его молодцеватым взмахом руки:
– А вы зачастили к нам, милостивый сударь, никак – к дождю. Два наряда вне очереди!
– Есть два наряда.
Герман чертил какой-то очередной дикий график.
– Сколько? – спросил он, не оборачиваясь, выводя зеленым карандашом какие-то каракули и загогулины.
–Два.
– Как – два?
– Два наряда, как с куста, будь ты неладен!
– Да я про люстру над прекрасной шальной головой секретутки!
Стае мстительно сказал, усаживаясь напротив дребезжащего факсимильного аппарата: