Сел на коня тревожной масти,
Не усмирить коня, не отдохнуть!
О мастер! Трижды гордый мастер!
Он не вкушал от гефсиманских кущ,
Он не бродил под солнцем Палестины.
В доспехах римских воинов пластины
Пускают зайчиков, а те ныряют в плющ.
Где видел он дворец, фонтан и сад?
Кто дал ему евангельское право
Описывать еврейскую ораву,
Взревевшую при имени «Пилат»?
Одно лишь нам, похоже, стало ясно –
Его труды мы смело отнесем
К тем рукописям, что горят прекрасно,
Горят – но только Вечности огнём.
Апрель
Этот безумный – о! – этот безумный апрель;
Эти ручьи, это сердце за солнцем вдогонку.
Пан колченогий свою починяет свирель
Пробует ноты – пока ещё очень негромко.
Вам не услышать – не каждому это дано –
Только тому, кто влюблён в эту жизнь безнадёжно;
Только тому, кто пригубив однажды вино,
Так опьянел, что его протрезвить невозможно.
Да и зачем? Пусть хоть кто-нибудь в этом бреду,
В этой толпе одичалой и нервно жующей
Слышит как кто-то невидимый дует в дуду,
Будто транслируют радио райские кущи.
Радуга
Дождь, холод, перевал, и в общем, каторга,
Чёрт знает, сколько нам ещё идти.
Вдруг впереди встаёт двойная радуга
Счастливою преградой на пути.
И, вмиг забыв про холод, про потёртости,
Про то, что можно ноги промочить,
Мы к радуге бежим, удвоив скорости,
Чтобы успеть под нею проскочить.
Но солнце слишком быстро поднимается,
По радужному хрупкому мосту,
И мост под этой ношей расплавляется
И в синеве небесной растворяется…
Нет, не догнать нам эту красоту!
И хоть не посчастливилось с приметою,
В цветастую мы не попали брешь,
Но мы на невезение не сетуем:
Ведь солнце – тоже неплохая вещь!
Бурундук
Над нами бурелома акведук,
И темнота всё тише и тревожней.
Вдруг на тропе – застывший бурундук –