Ваше благородие

– Пашка! Пашка, подь сюда! – Крикнул городовой в раскрытую дверь.

В комнату вошла женщина средних лет, в подвёрнутом на боках, длинном, цветастом платье. В руках она держала выжатую половую тряпку.

– Ну что ещё?

– Посмотри там в кладовке что ни будь поприличней из одежды, для господина офицера. Видишь, ему одеться надобно. – Распорядился полицейский. – И самовар поставь, чаем напоить надобно человека.

– Опять чаю? – Женщина всплеснула руками. – Мне хоромы ваши домыть надо, а вы снова с этим чаем ко мне пристаёте. Поди, утренний ещё не простыл, пейте его.

– Ты это прекрати со мной препираться, иди ставь. Да завари свежего. Опосля домоешь. – Цыкнул на неё Андрей Васильевич.

Женщина, кивнув растрёпанной головой, повернулась, и шлёпая босыми ногами, вышла из комнаты.

– Совсем от рук отбилась, вечно всё перечит, что не попроси. Дождется у меня, прогоню. Пойдет опять на мануфактуру. – Говорил городовой, доставая из ящичка, колотый сахар на блюдечке, и бумажный пакет. – Вот вам и бублики, утрешние, ещё свежие. А вы не вспомнили, кто вы, и где проживаете?

– Нет, – вздохнул притворно Сергёй, понимая что самое лучшее в его положении будет ссылаться на полную потерю памяти.

– Вы вспоминайте, вспоминайте. А то придётся отвести вас в околоток, там вся ко разберутся, а это огласка. А она вам что? А она вам не нужна. Я, уверяю вас, буду нем как рыба.

– Скажите пожалуйста, Андрей Васильевич, а куда увели того паренька?

– Это купчинского-то? С кирпичного завода? Знамо куда в околоток. Скорее всего, это он вас ограбил и по голове дал. Подержат там его, пока он подельников своих не выдаст. А там, поди и одежда ваша найдётся. – Успокоил хозяин помещения своего гостя.

– Но я не хочу писать на него заявление! Не грабил он меня!

– А вы почему так уверенны? Ведь вы ничего не помните, поэтому сидите и вспоминайте.

Их содержательный разговор прервала вошедшая Пашка. Под мышкой она держала ворох одежды, в руке старые, поношенные, но ещё приличные на вид «штиблеты».

– Вот примерьте. Да не побрезгуйте всё стираное и чиненое. – Сказала она, укладывая на диван свою ношу.

– А чай где? – Не удержался городовой. – И лимона принеси!

– Да на вас этих лимонов не напастись! Ещё вчера доели последний, а на рынок я не пошла. Денег мне вы не дали! Так попьёте! Вот! – Ответила гордо Прасковья.

– Извините, но чай будет без лимона. Это по недогляду. – Сказал Андрей Васильевич, поправляя небольшие кусочки сахара. – Иди немедленно, видишь человеку надо переодеться.

Прасковья вышла. Кондрашёв первым делом напялил на себя штаны, после рубаху и почувствовал себя более защищённым, чем завернутый в тряпки. Правда, одежка оказалась безнадёжно мала, зато стоптанные штиблеты были почти на размер больше. Пиджачок тоже не подошёл по размеру, и как не старался Серёга одернуть рукава пониже, и уместить свои широкие плечи в пиджак, из этого у него мало что получалось.

– А вы веревочкой то подпоясойтесь, а то не равен час спадут штаны то. – С улыбкой посоветовал полицейский. – Ничего, обомнётся. Присаживайтесь к столу.

Тем временем Пашка внесла два стеклянных стакана в подстаканниках и поставила их на стол. Посмотрев на нелепо выглядевшего Серёгу, она хмыкнула и вышла из комнаты. Присев к столу и взяв в руки подстаканник Кондрашёв, кроме чувства голода и жажды, ещё испытывал нетерпение от встречи со вкусом того времени. Он предчувствовал что чай, будет ароматным, а баранки, приготовленные без консервантов, будут пышные, и свежие. И надо сказать, что ожидания его обманули. Чай хоть и был крепок, но если не считать горечи, ничего хорошего в нём не было. Баранки же были сухи и безвкусны, и единственным их достоинством было, что они легко ломались. Но голод вещь такая, захочешь есть, и лавровый лист за счастье примешь. Кондрашёв налегал на бублики и сахар, да налегал так, что Андрей Васильевич, подвидом что надо наколоть ещё, отодвинул блюдце от Серёги подальше. Пришлось смириться и хлебать чай так.

– Ну как? Полегче стало? – Поинтересовался полицейский. – Вспомнить ничего не удалось?

– Чай хороший, – соврал Серёга, – а вот вспомнить ни как не получается. Не могу понять, как я там очутился.

– А что же тут гадать. Ударили вас по головушке то, и раздели. Крестик, в потёмках сдернули а цепочку впопыхах не заметили. Вот и вернулся этот орёлик за ней. А тут вы взяли и очнулись.

– Но у меня нет шишки на голове, да и крестик я отродясь не носил. – Возразил Кондрашёв. – Вон голова целая.

– У нас бить умеют, – успокоил собеседника городовой. – Видать мешочком с песком дали по темечку, и всё, гуляй.

Их задушевную беседу прервало появление Ивана Яковлевича. Стражник вломился помещение громко топая сапогами. Он вошел в комнату, снял фуражку, вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

– Всё, доставил. – Сказал он, беря маленький кусочек сахара и закидывая его себе в рот. – Вам велено доставить потерпевшего в управу самолично и немедленно. Там вроде разобрались уже.

Стражник сел на диван и принялся стаскивать сапоги.

– Яковлевич! Ну, не здесь же! Видишь, люди чай пьют! – Возмутился городовой.

– Так, я вам не помешаю. Ноги все стоптал. Видать портянка завернулась. – Ответил Иван Яковлевич, ловко перематывая влажную портянку. После этого, он ловко вбил ногу в сапог, и уселся к столу.

– Пашка принеси мне стакан! – Потребовал он.

Из коридора раздался смачный звук падения мокрой тряпки на пол и недовольные причитания.

– Ну вот, – вздохнул Андрей Васильевич. – Придётся вас везти в околоток. А там и до огласки недалеко. Слышь Ваня, а в чём там разобрались то?

Получив из рук уборщицы своё стакан, охранник, не обращая внимания на Серёгу, принялся за скромную трапезу.

– Доставил я, значит, арестованного, и всё чин по чину, секретарю то и доложил. Он как услышал описание найденного нами господина, ответил. Что он знает кто это, и они его давно уж ищут. – И прихлёбывая чай, добавил, обращаясь уже к Серёге. – Потеряшка вы значит.

Сказанное, вначале обрадовало Сергея, и он уж было посчитал что этот цирк вот, вот закончится и всё разрешится, но его мысли прервал вставший городовой.

– Вот так всегда! Ты всё сделаешь, а они там опять разберутся. – Сказал он, крестясь на икону. – Прости меня господи! Поедемте Сергей Сергеич, хватит чаи распивать. Я же говорил вам, вспоминайте быстрее. А теперь что? Замучают бумажками всякими, и расспросами. А ты Ваня, тоже не рассиживайся, скоро смена на завод пойдёт! Иди на проходную.

Глава 3.

Почти преступник.

Со двора завода они выехали на пролётке под колокольный звон. В церквях звонили к вечерней, и их выезд можно было назвать торжественным. Кондрашёв, был совсем сбит с толку словами стражника, что его давно ищут. Но если он оказался в этом времени, то явно никто о нём не мог знать ничего. Но ведь рано или поздно, ему всё равно придётся открыться, и как сказанное им будет расценено не сложно предсказать. В лучшем случае примут за идиота, а в худшем, отправят в психушку. Впрочем это одно и тоже. Возможно он найдёт того человека кто его выслушает, но потребуются доказательства. А наиболее правдоподобными доказательствами смогут служить лишь знание событий, которые произойдут в будущем. А вот с этим сложнее. Из всех дат он помнил только дату начала и окончания первой мировой войны, да и то не был уверен, по новому или по старому стилю. Новый стиль, судя по старому новому году был смещён на четырнадцать, или тринадцать дней вперёд? Впрочем, две недели не так повлияют, на его предсказание. Но до этого события было ещё целых три года. И их ещё стоило прожить. Ну, ещё начало революций. Ленин, Сталин, адмирал Колчак, Деникин, Керенский, и другие. Фамилии крутились в голове но ничего внятного не приходило на ум. Человек, которому стоило открыться должен был быть прекрасно образован, что бы принять и попытаться проверить слова Кондрашёва. И если удастся найти такого человека и заинтересовать его, то возможно изменить историю своей страны. Кто знает, как могла бы пойти история, не вступив, Россия в первую мировую? Не пройдя через испытания революцией? Может быть, и второй мировой бы не было? Ну, уж точно, ни Горбачёв, ни Ельцин ни появились бы в истории России. И возможно его страна стала бы совсем иной. От открывающихся перспектив, даже захватывало дух. Но это всё пустые рассуждения, а пока стоило затаиться и искать встречи с тем человеком. Можно было продолжать строить и дальше глобальные планы, но сейчас он ехал на пролётке в сопровождении городового в отделение полиции, где, по словам его уже ждали. Значит, версия с потерей памяти оставалась номер один в его положении.

Из пролётки он видел улицы своего города где ему ещё предстоит родиться через много лет, где ему предстоит ещё провести свое детство и юношеские годы, и который, по своему убеждению, он неплохо знал. Он начал узнавать дома и улицы. Множество домов ещё строилось, многие были в строительных лесах. Улицы мостились. И это перекидывало незримый мостки в будущее, где вечные проблемы с ремонтными работами плавно перетекали из одного века в другой. Люди, экипажи, телеги, конные, пешие, двигались по проезжей части, где возникала постоянная толчея. Несколько раз Кондрашёв, наблюдал автомобили и даже грузовики. Авто транспорт постоянно сигналил, но никто не шарахался по сторонам. Люди увидев чадящие чудовища, ступали дорогу и продолжали свой путь. Казалось, что пешеходов было в разы больше, чем во времена Серёги, но и город по своим размерам, был значительно меньше. Наконец миновав несколько улиц, пролётка остановилась напротив огромных деревянных дверей, со знакомой вывеской «полиция».

– Вот и приехали, – подвел итог путешествия городовой. – Выходим.

Сергей легко спрыгнул с жалобно скрипнувшей, потертой, подножки пролётки, на мостовую. На входе, они миновали, одинокую фигуру городового, который мерно прогуливался около входа, наслаждаясь наступающей вечерней прохладой. Он с высока, оглядел Сергея, а следующему следом Васильевичу, дружески кивнул. Околоток оказался довольно оживлённым местом. Большие, деревянные двери, с бронзовыми витыми ручками, постоянно открываясь, выпуская из здания посетителей, и впуская новых. Кондрашёв, вежливо пропустил, двух женщин в длинных юбках, и следующего с ними офицера. При этом, видимо на всякий случай, его сопровождающий придержал Серёгу за руку, а после подтолкнул в бок, «иди, мол чего встал». Внутри было совсем прохладно, а крашенные в тёмно зелёный свет стены, сразу напомнили Сергею, преемственность правоохранительных убежищ. Пропетляв по коридорам, где Сергею приходилось прижиматься к стенам, пропуская встречных, а его сопровождающему вытягиваться в струнку и отдавать честь, проходившим мимо офицерам. Те, в свою очередь, спешили куда-то в большинстве своем с безразличными лицами. Изредка попадались и озабоченные работой. Они, как правило, несли под мышками бумажные папки, и не обращали никакого внимания, на проходящих. Наконец вновь прибывшие достигли нужных дверей, и Андрей Васильевич, держа под руку своего спутника, завёл его в комнату. Первое что бросилось в глаза Сергею, был портрет Николая второго в красивой раме. Император торжественно взирал на вошедших, выставляя на показ, многочисленные награды, словно хвастаясь ими. Как и в каморке Андрея Васильевича, самодержец всероссийский внимательно следил за исполнением своих законов, хотя бы и в роли портрета. Под ликом царя стоял большой стол под зелёным сукном. Справа, в углу, шкаф, рядом с ним ещё стол, с пишущей машинкой, за которой мужчина в возрасте старательно набивал текст. Налево, снова стол, сразу за большим чёрным сейфом. За большим столом, на стуле сидел уставший человек в серой жилетке. Свой пиджак он повесил на спинку стула, и старательно водил по бумаге пером.

– Здравие желаю, Георгий Максимыч! –Радушно приветствовал его городовой, подводя Сергея к деревянной, разделительной стойки. И добавил грозно взглянув на Кондрашёва. – Стой тут.

– И тебе Василич не хворать. – Уставшим голосом ответил хозяин кабинета, глядя поверх очков на вошедших. – Доставил, значит.

– Доставил, господин секретарь! В целости и сохранности, одежонку, кой какую ему выправил, накормил. Так что не извольте сомневаться! Целый целковый потратил из своего скромного жалованья. Позволите получить?

– Ну, хитрец! Небось с пьяньчужки какого ни будь снял, одежонку то?– Улыбнувшись, сказал секретарь. И уже серьёзней, добавил. – Полтинника хватит за глаза.

– Обижаете, Георгий Максимович! Цельный целковый!