Небесная Рози

«Какая мерзкая баба, – подумал Яан. – Вот же жена кому-то достанется. Бедный муж. Не то что моя Рози. Такая ласковая, она будет замечательной женой».

Больше по дороге к торговке спиртным Яан никого не встретил, только чёрного кота, который, испугавшись Яана, вздыбился, зашипел и, перескочив ему дорогу, уполз в какую-то дыру под домом. К счастью, в стенах этого города никто не знал, что существует такая плохая примета, как перебежавшая дорогу чёрная кошка. Поэтому Яну и не пришлось сворачивать и делать большой круг до пункта его назначения, где он сразу глазами нашёл своих коллег.

Как зовут троих, он не знал, ещё не успел познакомиться. Только вчера их видел на камбузе. Мутные были ребята, да что там говорить – отморозки. Яан сразу решил держаться от них подальше. И от тех двоих, что сидели с ними рядом прямо на земле и большими глотками лакали бормотуху прямо из горла.

Ещё двое держались в стороне. Это были Боцман и его подхалим, который вечно таскался за ним хвостиком и только и делал, что ему во всём поддакивал. Это всех жутко раздражало, но если не хотелось обременить себя лишним трудом, то всегда было лучше воздержаться от каких-либо шуточек и замечаний в его адрес. А больше никого и не было. Наверное, местные не посещали эту собачью лавку. Быть может, потому что местные жители успевали закупиться крепкими напитками до десяти вечера в других, более приличных магазинах и лавках. Яан не знал почему, и не он один. Никто другой также не знал, почему «собачья лавка» называется «собачьей».

«Ну и ладно, какая разница. Главное, что эти двери всегда остаются открыты, невзирая на бесчеловечные и весьма идиотские законы».

2

В небольшой сырой лавке под мостом пахло сыростью, спиртом и плесенью, а небольшую комнатушку освещали четыре лампы, горевшие на мамонтовом жиру. Сама хозяйка, старуха, перемотанная с головой в серый, поеденный молью шерстяной платок, сидела за вспученным от сырости столом и смотрела выпученным глазом на Яана.

Яан же в третий раз пересчитывал свои восемь монет, и каждый раз цифра оставалась прежней.

– Значит, восемь монет за десять бутылок бормотухи? – поднял голову Яан и спросил у косой старухи.

– Восемь, – ответила она и, что-то положив себе в рот, неприятно захрустела.

– Один, два, три… – стал по новой пересчитывать Яан свои потёртые монеты, дублируя вслух каждую передвинутую на ладони железную монетку без герба и

какого-либо напыщенного индюка, какие любят от переизбытка самомнения рисовать свои портреты везде, где только представится возможность. – Восемь.

– Восемь монет – восемь бутылей, – сказала как отрезала старуха с выпученным левым глазом. А когда она щурила свой правый, то левый казался ещё больше, чем он был на самом деле. Такая неприятная иллюзия.

– Так, а где логика-то? – запротестовал Яан. – За девять монет вы продаёте десять бутылок вашего мерзкого пойла, а за восемь – это восемь? Тогда уже девять получается.

– Нет, – сказала она, и снова положила себе что-то в рот, и тут же хрустнула.

Яан мог поклясться, что эта сумасшедшая старуха только что себе в рот положила чёрного таракана. Но после того количества выпитого им наркотического вина он бы на это свои кровные монеты не поставил. Но теперь, и сам прищурив правый глаз, всмотрелся в мутное содержимое бутыля, стоявшего перед ним. К счастью, там ничего такого он не заметил. Просто мутная вода, на вид собранная из лужи, вот и всё. Однако при тщательном изучении содержимого бутылки во рту образовалась слюнка.

Яан, фыркнув через нос, отвёл от неё взгляд к драным шторам, за которыми скрывалась ещё одна комната. Без сомнения, такая же грязная и вонючая. На миг задумался, в каких же условиях варится эта бурда. Уж явно сюда комиссия из санэпидемстанции не заглядывала. Причём ни разу. И всё же, крепко сжав восемь монет в левой руке, правой Яан стал рыскать по всем карманам в поисках ещё одной монеты.

И не нашёл.

Терять одну дармовую бутылку пойла было как минимум обидно. Тем более в этом месяце они зашли в порт аж два раза, что означало только одно – в следующий раз в город они теперь не скоро выйдут. Так что лишней бутылочки скрасить себе вечерок не будет.

«Нужно сходить и попросить монету у коллег», – подумал он.

– Не советую, если жизнь дорога, – ответила старуха и снова кинула себе в рот что-то чёрное и непонятное.

«Блин, я что это вслух сказал? Да вроде нет, наверное? Что за дела такие, – подумал Яан, и в этот раз он точно следил за собой и своими мыслями. Но на всякий случай про себя добавил: – Восемь монет за девять бутылок».

Старуха сидела на своём кресле, не шевелясь. Только одни лишь её челюсти всё время что-то молотили. А Яан, так и не дождавшись от неё никакой реакции, кинул восемь монет ей на стол и в последний раз назначил свою цену…

Выйдя из затхлой лавки с мешком в руках, в котором мирно побрякивали восемь литровых бутылок бормотухи, Яан даже не подозревал, какой в городе может быть чистый и свежий уличный воздух.

На улице никого не было, за исключением тех двоих, которых он никогда раньше не видел. Оба они лежали избитые до полусмерти там же, где и сидели ранее.

Странное ощущение почувствовал Яан, но не по отношению к избитым незнакомцам, а спиной. Такое, когда кто-то пристально пялится и думает о тебе что-то нехорошее. Но, повернувшись, Яан увидел закрытую дверь. Только по заплесневевшей двери бежал маленький чёрный жук, по виду напоминавший молодому человеку то, что всё время совала себе в рот старуха. А когда он наклонился к жуку поближе, тот быстро сиганул в щель между досками и исчез.

От мысли, что этот самый жучок сейчас спешит в рот к старухе, Яана передёрнуло, и кислая рвотная масса волной подступила к горлу и так же быстро откатила обратно в желудок.

Больше Яан задерживаться был не намерен. Бочком он скользнул возле стенки лавки, какую только что посещал, и быстрым шагом буквально запрыгнул на мост, и, перебежав на другой берег, скрылся за углом узкого четырёхэтажного здания из красного кирпича.

Хотел бы он сразу и забыть о тех двух бедолагах, но теперь, к его досадному сожалению, они были главной его мыслью. Ведь если его кто-то видел, то непременно спросят, что он видел и кого, а самое страшное в этом случае было то, что если кто-то из властей его об этом спросит, то он тут же всё им и выложит, на блюдце с золотой каёмочкой подаст. Сдаст всех, кого знает и не знает. Сколько бы он ни репетировал дачу ложных показаний, ответ всегда будет один.

«Я точно не знаю, шёл по делам в лавку, под мостом которая. Смотрел в пол, чтобы не споткнуться и не упасть. Ну вы же знаете, какие у нас дороги. Правящая элита летает на каретах из ведьминого дерева, а тем временем простой люд ходит и, спотыкаясь, ломает ноги. Ломает ноги, теряет работоспособность, и всё. Что делать, куда деваться?» – хотел бы он сказать и продолжить чесать инспектору на уши, быть героем, сильным и неприступным. Как скала, одним словом. Даже имел визуальное представление, как после допроса он сидит в компании тех троих и разглагольствует за стаканом бормотухи, как его пытали и не сломали.

– Семерых я видел. Пятеро коллег с «Небесной Рози». Двое, боцман Вася и его слуга Серёженька, стояли отдельно, и те трое, я не знаю, как их зовут, но могу узнать, пили с этими двумя, – слетело бы с его уст ещё до того, как инспектор успел бы закончить свой вопрос.

«Я не трус! Если когда выпадет для меня такая ситуация, при которой можно будет проявить себя, я поступлю самым что ни на есть героическим образом. Но врать… Я не буду и не умею. Говорить правду – это уже в своём роде проявление в высшей степени силы характера!» – ведя диалог самим с собой, Яан неодобрительно покачал головой и, завернув за очередной угол дома, побежал со всех ног к себе на судно.

До которого сил хватило ему бежать минуты три. От силы пять, а после десяти минут Яан стоял в глубокой одышке, уперевшись в очередное здание, надеясь на то, что в этот раз никакая горластая баба не вылезет из окна и не облает его, как какая-то вшивая собачонка. А после спокойным и размеренным шагом он наконец добрался до стоявшего в порту судна, служившего ему домом уже один год и два месяца.

На трапе его встречал вахтенный матрос, присоединившийся к ним вчера. Ещё два дня назад он спал до обеда, ел и пил, когда в том возникнет нужда, а теперь он стоял тут на палубе, обдуваемый всеми ветрами, в ожидании единственного дорогого ему на данный момент человека – сменщика по вахте. А тут по трапу громко затопал Яан, и ему пришлось работать…

– Стой, кто идёт? – злым, но натянуто вежливым тоном поинтересовался вахтенный небоход.

– Я, Яан. Третий ранг, – вяло ответил он ему. Спать хотелось страшно, ноги подкашивались, а язык заплетался. Вот бы хоть раз он смог бы заплатить этому треклятому «Алому дому» достаточно, чтобы он мог встретить рассвет в объятиях Рози. Или, может, стоит вывести их отношения с его Рози на новый уровень, чтобы она его всегда ждала дома, и ему уже не пришлось платить непонятно кому. И они смогли бы больше времени проводить в объятиях друг друга.

«Да, я, определённо, ей это предложу в следующий раз, – в задумчивой паузе Яан почесал себе шею, высоко задрав голову кверху. – Она, определённо, хочет того же. Ведь как она всегда счастлива меня видеть, и как моя Рози печалится, когда приходит время расставания. Эх, быстрее бы судно снова зашло в порт приписки в следующий раз».

– Ну и что ты тут встал как баран? Иди давай или чё?

– Да не чё. Как-то ноги дальше не идут. Хочу обратно к своей Рози, – вздохнул Яан и с тяжестью на сердце покачал головой из стороны в сторону.

– О, к той, что в «Алом доме» работает, да? Да, бабёнка что надо. Старательная, – засмеялся вахтенный матрос. – Я в прошлом рейсе как-то у неё месячную зарплату оставил. Тварь, я идти, а она «Ой-ёооой» и вздыхает, вся в горе, убитая сучка. «Ну как же мне хорошо с тобой, так не хочется, чтобы ты уходил. Ой, а давай на дорожку вина по бокальчику выпьем?» – небоход горячо сплюнул прямо на деревянную палубу. – А винишко то наркотическое, по шарам вставляет норм и давааай, а той то и надо. Сучка, только знай, часики свои переворачивает да ноги раздвигает.

Как всё произошло дальше, Яан не знал, не помнил и отчёта себе не отдавал. Просто что-то там в голове где-то щёлкнуло, и всё тут. Ширмочка поехала, и вот он уже налетел с кулаками на новенького небохода, который ещё недавно сутки напролёт лежал на диване и чесал своё пузо. А теперь какой-то ненормальный молотит его руками, словно мельница какая-то. Нелепая такая, всего с двумя лопастями. Но что делать: отбиваться или терпеть эти нелепые пьяные попытки осрамить его?

«Нет, я вахтенный небоход, и это моя вахта. Я небоход или нет?» – и одним ударом в челюсть срубил он пьяного Яана наповал.

3

Яан плыл в пустынном чёрном небытие, в месте, где нету сегодня, как и

никогда не было вчера. Он не чувствовал ни боли и ни жажды. Финансовые проблемы его не обременяли, но счастья от этого он не ощущал, как и то, что он живой и дышит.

Яан спал одним из своих крепких снов и просыпаться не желал, но, как и многое другое в этом мире, некоторые вещи контролировать просто нельзя. Особенно когда в этом прекрасном бессознательном состоянии ты также бессознательно поворачиваешься с живота на бок и в ту же секунду начинаешь падать в какую-то бездонную пропасть.

Поначалу все органы чувств ещё сами спят или ещё не функционируют должным образом, но мозг первый выходит из пустынного небытия и начинает что-то ощущать. Поначалу ему кажется, что он всё ещё спит и, как это часто бывает, падает во сне. Однако в считаные мгновения понимает, что это не так. Он, то есть Яан, падает вниз совершенно в реальной жизни и времени. Ум начинает работать на все сто процентов своих восьми процентов или девяти и начинает истерически жать на все рычаги и кнопки. Трубить тревогу и возбуждать всю нервную систему Яана.

Глаза Яана заливает и ослепляет ослепительно режущим белым светом. Первая мысль, что он спит.

«Это сон?» – но его мозг уже давным-давно понял, что нет и он падает здесь и сейчас прямо вниз, и если он что-то не предпримет, он разобьётся и погибнет. По этой причине Яан осознаёт своё положение ещё до того, как сам задал себе этот вопрос. Его руки и ноги беспомощно барахтаются во все стороны, и когда он на все сто процентов отходит от сна и глаза видят под собой лишь белые облака, его руки и ноги начинают барахтаться с удвоенной силой, но так ничего и не находят, за что можно было бы зацепиться, и Яан камнем продолжает лететь вниз. В белое воздушное облако, не имеющее никаких под собой свойств, чтобы хоть как-то словить его или хотя бы замедлить его всё нарастающее падение вниз.

Когда кожа Яана коснулась холодного и мокрого воздуха, он уже совсем потерял свой голос, но по-прежнему продолжал, падая вниз, орать с выпученными, как у карася, глазами и трепыхающимися в разные стороны конечностями. И даже после того как какой-то пояс на нём натянулся и словно невидимая рука самого Господа его мягко остановила и потянула вверх, Яан по-прежнему продолжал рвать свои бедные голосовые связки.