Записки хирурга военного госпиталя

– Так дежурный врач уже пришел, мы…

– Почему не дождались меня?! – грубо прервала ее оправдания Вероника Егоровна.

– Подождите. Я ровно в двенадцать начал снимать пробу. В чем тут криминал? Разве не я за нее отвечаю? – Я попытался прийти на помощь работникам столовой.

– Вы! Вы! – закивала Вероника Егоровна, гипнотизируя меня выростом на носу. – Но сегодня среда! А, как известно, по средам и субботам я всегда проверяю столовую!

– Это Подвывалова, – тихо зашептала мне на ухо повар Ирина, видя, как у меня от негодования расширились ноздри. – Наша госпитальная диетсестра.

– Да, вам правильно подсказывают – я диетсестра этого госпиталя! – в полуулыбке сказала Вероника Егоровна, приобнажив неплохие золотые коронки. – Именно я составляю, а соответственно и проверяю, меню-раскладку! Странно, что вы об этом не знали? Хотя, – она уже примирительно посмотрела на меня, – вы же у нас совсем недавно? И вас, видимо, еще не проинформировали?

– Да, Вероника Егоровна, – уже завстоловой пришла мне на помощь, – я забыла сказать доктору о ваших визитах. Моя вина.

– Ладно. Ладно, – смилостивилась диетсестра. – Будем считать это лишь маленьким недоразумением, которое мы уже разрешили. Предлагаю вместе закончить взвешивание блюд.

Сославшись на исключительную занятость, я отказался участвовать в дальнейшем спектакле и постарался как можно скорее покинуть варочный цех.

– Где мне надлежит расписаться?

– Пойдемте, я покажу, – попыталась улыбнуться завстоловой, указав рукой на выход из варочного цеха. – Заодно и отобедаете.

Комната для приема пищи дежурных врачей приятно порадовала. Высоченный, под пять метров потолок, украшенный витиеватой лепниной, многозначаще указывал, что в старину здесь не только пили и ели, но возможно, решали весьма важные и не очень вопросы. Огромное, в полстены окно, укрытое снаружи ажурной решеткой с декоративными якорями, увенчанными пятиконечными звездами, выходило на широкий бурлящий проспект. Уличный шум плохо проникал в комнату через закрытую форточку, но вид оставался потрясающий: проложенная сквозь старинные, дореволюционной постройки разного цвета дома магистраль еще хранила на себе стальные полоски трамвайных путей. Вот как раз сейчас один из колоритных представителей вымирающего вида транспорта громыхал под окнами госпиталя маленькими колесиками, покачивая красными боками узких вагонов. Я невольно засмотрелся на него, провожая дребезжащие по рельсам вагончики растроганным взглядом.

– Вот, доктор, прошу вас, присаживайтесь сюда, – вернула меня к действительности заведующая столовой, указав холеной рукой на круглый стол, занимавший чуть не половину комнаты.

Овальной формы раритетного вида обеденный стол, собранный воедино из нескольких ценных пород дерева и покрытый красным лаком, мог легко накормить человек десять – двенадцать. До того он был велик. Шесть стоящих по его периметру обычных стульев сварганенных из тонких металлических трубок и крытых блеклым дерматином, вносили явный диссонанс. Я невольно провел по столу рукой и, присев на ближайший стул, постарался заглянуть под него, отыскивая глазами хоть какую-нибудь подсказку о возрасте деревянного старца.

– Он 1890 года выпуска, – с улыбкой подсказала Елена Петровна, перехватив мой пытливый взгляд, шаривший сбоку стола и под ним. – Там, под крышкой, где-то прикручена небольшая медная табличка.

– Здорово! Ручной работы стол, – я чуть зарделся, однако постарался не высказать своего секундного замешательства. – А как давно он у вас?

– Не могу вам точно сказать, – пожала плечами завстоловой, – но за те десять лет, что я тут работаю, стол все время стоит здесь. Говорят, он здесь еще до Великой Отечественной войны был. У нас кто первый раз его видит, так непременно спросит, какого он года.

– Да-а-а, – уважительно протянул я, невольно любуясь работой мастеров эпохи Александра III. – Умели раньше мебель делать. Время не властно над тем, что сработано на совесть.

– Доктор, хватит лирики. Садитесь уже обедать.

– С удовольствием, – я пересел на соседний стул и оказался как раз напротив морского пейзажа. Он был помещен в темную от времени, резную деревянную раму и висел на выкрашенной масляной краской в голубой цвет гладкой стене, метрах в двух от пола. Картина изображала идущий сквозь ревущие серые волны на всех парусах старинный парусник под российским триколором, а за ним неотступно следовал ужасающий ураган, занявший весь задний план полотна, готовый вот вот проглотить судно. – Айвазовский? – я скосил глаза в сторону парусника.

– Да, – улыбнулась завстоловой, – торговый корабль, фрегат, пытается уйти от шторма.

– Почему же сразу торговый? Может, военный?

– А под таким флагом ходили только торговые суда, – со знанием дела произнесла Елена Петровна. – И потом, у изображенного здесь корабля нет пушек.

– Ух, ты! – восхитился я, переводя взгляд то на заведующую столовой – знатока морской тематики, то на гибнущий на стене парусник. – Вы так хорошо разбираетесь в морском деле?

– Нет, что вы. Просто эта картина здесь также давно висит, и мы ее много раз со всеми обсуждали. И потом, не забывайте, что я все же заведующая камбузом.

– Надеюсь, не подлинник?

– Конечно же, нет. Чья-то неплохая копия. Ладно, вас чем накормить? Что вам больше всего понравилось?

Во время обеда, состоящего из знакомого мне уже гречневого супа и рисовых биточков с макаронами, я как следует огляделся по сторонам. Помимо понравившегося стола и копии картины Айвазовского, в дальнем углу комнаты стоял потемневший от времени ореховый буфет, заполненный фарфоровой посудой с логотипами госпиталя. Один набор потратили на меня.

Только я приступил к дегустации первого блюда, как входная дверь с треском отворилась и в комнату вплыла, да, да, именно вплыла диетсестра, горделиво неся облюбовавшую ее нос бородавку.

– Как вам у нас? – растянула она тонкие губы в жалком подобии улыбки, с ходу плюхнувшись плоским задом на соседний стул.

– Угу, – угрюмо промычал я наполненным ртом и прикрылся бумажной салфеткой, чтоб не так было заметно, как я работаю челюстями.

– Надо все тщательно взвешивать и проверять. Ведь за ними глаз да глаз нужен, – Подвывалова покосилась на помощницу повара, ставящую перед ней дымящуюся тарелку с фрикадельками, предназначенную для диабетиков. – Тут только отвернись – тут же что-нибудь да стащат.

– А вы лично ловили несунов за руку? – я проглотил кусок ароматной говядины и с интересом посмотрел на собеседницу.

– Я, – замялась диетсестра, – лично никого пока за руку не ловила! Пока. Но, – она многозначительно посмотрела на меня, – все еще впереди. Это не происходило только потому, что я очень внимательно слежу за поварами. И всегда тщательно их контролирую и добросовестно проверяю и закладку, и выход готовых продуктов. Кстати, вам, как дежурному врачу, тоже нужно контролировать весь процесс приготовления пищи: от получения продуктов на складе до…

– Может, вы зря про них так плохо думаете? – как можно деликатней прервал я ее затянувшуюся тираду.

– Хотите сказать, что все повара исключительно честные люди?

– А почему бы и нет? – я отставил в сторону опустевшую тарелку и с аппетитом принялся за второе. – На меня они произвели лишь самое благоприятное впечатление.

– Э, нет! – она покачала у меня перед глазами бородавкой и откинулась на спинку стула. – Это при мне они такие тихие, а когда меня нет – они явно воруют. Я точно знаю – несут все, что плохо лежит. Просто пока не попадаются. Я одна не могу их остановить. И, к сожалению, большинство дежурных врачей тоже смотрит на все безобразия, творимые на камбузе, сквозь пальцы. Вы понимаете, к чему я клоню?

Я согласно кивнул и уже молча продолжил доедать свое остывающее второе, не вступая в дискуссию. Что-то весь мне этот разговор стал откровенно надоедать. К концу трапезы дежурный повар шустро расставила на столе еще три чистых набора посуды. Я не успел спросить, для кого они предназначены, как в комнату с шумом ввалились подполковник Волобуев, майор Горошина и заместитель начальника госпиталя по административно-хозяйственной части Алексей Сергеевич Твердолобов.

Зам по АХЧ, сам в прошлом капитан первого ранга, когда-то командовавший бригадой подводных лодок на Камчатке, своим мощным видом напоминал одну из грозных субмарин, вытащенных на берег. При появлении начальства Подвывалова переменилась в лице, заметно побледнев, неловко вскочила со своего места, громко скрипнув отодвигаемым стулом.

– Ну, как, Вероника Егоровна, – прищурился начальник госпиталя, – обстановка на камбузе?

– Все хорошо, Марат Иванович! – бойко затараторила диетсестра. – Проба снята, все взвешено, все вкусно и в предусмотренных пределах.

– Ладно, ладно, – замахал рукой Волобуев, останавливая словесный поток. – А вам, Дмитрий Андреевич, как? – он по-хозяйски развалился на вздрогнувшем под его тяжестью стуле за столом напротив меня.

Я не стал в красках расписывать свои ощущения от посещения камбуза, отделался лишь общими фразами, отметив свое присутствие в специальном журнале, написав, что обед приготовлен на «хорошо». Уходя, попросил Твердолобова не забыть о своем обещании починить розетки в палатах хирургического отделения. Он улыбнулся и, повернув ко мне голову, вернее не голову, а лицо, так как его короткостриженая седая голова покоилась на такой мощной и короткой шее, что там уже не разберешь, где она на самом деле заканчивалась, глухо пробурчал:

– Как только закончим с подвалом, сразу пошлю к вам электрика.

– Если к этому времени никого не шарахнет током! – громко, чтоб всем было слышно, произнес я в ответ, чем, вероятно, испортил разыгравшийся аппетит у честной компании. Но я уже об этом не узнал, так как тихо притворил за собой дверь и отправился в хирургию.

Сегодня был знаковый день: у нас, наконец, наладилась работа в операционной, и мы приступили к своим непосредственным обязанностям. Как раз заканчивал свои операции травматолог, и следующим на очереди был я – предстояло избавить двух юных матросов от паховых грыж. Как известно, время за работой летит не заметно. И к 17 часам, следующей своей пробе на камбузе, я изрядно проголодался.

На вечерней пробе диетсестра побывала раньше меня. Встретились с ней уже в дверях, где она выходила, а я входил в камбуз.

– Опаздываете, доктор, – она многозначительно посмотрела на свои круглые наручные часики, изготовленные из желтого металла со сверкающими стразами по периметру маленького циферблата, показывающего десять минут шестого. – Я уже без вас проверила камбуз. А должны были вместе.

– Поздравляю! Только смею напомнить, что я сюда все же хирургом устроился работать, а не ревизором, – с гордостью бросил я, проходя мимо нее. – Вот был, знаете, на операциях! На основной, так сказать, своей работе!