Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход

Среди бегущих я заметил и османского полководца. Отбросив свое знамя и растеряв всю свиту, он спешил укрыться в лесной чаще, которая виднелась неподалеку. Заметив это, я пришпорил коня и бросился следом. После утомительного многочасового сражения силы моего скакуна были на исходе, но я был уверен, что их еще хватит для этого безумного броска.

Османский военачальник не сразу услышал погоню и, уже уверовав в свое спасение, хотел сбавить темп, однако, увидев меня, снова попытался оторваться.

Гул битвы быстро остался позади, и вот мы уже мчались вдоль реки, распугивая притаившихся в камышах уток. Конь турецкого офицера был хорош, но недостаточно вынослив и силен, чтобы долго выдерживать галоп с закованным в тяжелые доспехи всадником на спине. Мой же все еще был способен сохранять набранный темп, и я знал, что этого будет достаточно.

Вскоре дистанция между мной и османских полководцем начала сокращаться, я уже видел вспотевшее и перепуганное лицо агарянина, когда из леса выскочил огромный отряд сипахов. Они появились со всех сторон и уже вскинули луки, готовясь нашпиговать меня стрелами.

– Стойте! – услышал я знакомый голос. Вперед выехали двое мужчин в отливающих золотом юшманах[27 - Юшман – кольчужный доспех с рядами металлических пластин, которые вплетались на груди и спине.] и высоких шлемах. В одном из них я сразу же узнал Ису, таинственного силяхдара, с которым встречался Янош Хуньяди еще в начале похода.

– Ты действительно прыток, Константин, не напрасно воевода доверяет тебе, – произнес Иса, и на губах его промелькнула улыбка.

– Похоже, на твой счет он ошибался, – выдохнул я, уже готовясь к смерти.

Иса покачал головой и взмахнул рукой, но вместо того, чтобы пустить в меня стрелы, сипахи опустили оружие.

– Ты многого не знаешь. – Османец окинул меня взглядом. – И не понимаешь.

В этот момент к нему обратился второй всадник – сурового вида воин с крючковатым носом и длинной черной бородой:

– Мы теряем здесь время, а путь неблизкий.

Иса почтительно склонил голову, сделал знак отряду, и через секунду всадники сорвались с места и устремились в сторону реки.

– Прощай, Константин, – махнул на прощание Иса. – Если на то будет воля Господа, мы еще встретимся!

С этими словами он пришпорил своего коня и бросился догонять своих товарищей.

Еще некоторое время я не двигался с места, решительно не понимая, что произошло. Продолжать погоню не имело никакого смысла – османский полководец давно скрылся в чаще. Поэтому я возвращался в лагерь, и голову мою занимали все новые вопросы.

* * *

Когда сражение подошло к концу, солнце стояло в зените, и уставшие воины грелись в его лучах, устроившись на бивуаке недалеко от места битвы. Само поле сплошь было усеяно мертвыми телами и тяжелоранеными бойцами. Крестоносцы бродили туда-сюда, высматривая своих товарищей и добивая раненых врагов. Повсюду валялись сломанные копья, щиты, доспехи, порванные знамена и флаги османов.

Отдав последние распоряжения своим людям, я спешил на встречу с воеводой и внимательно осматривался по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительно оценить потери нашего войска. Это сражение не прошло бесследно и для меня – клинок одного из сипахов с такой силой опустился на мою кирасу, что ее нагрудник треснул попал. Если бы этот страшный удар пришелся на незащищенное место, я бы наверняка был уже мертв, однако этой участи удостоился сам обидчик – ответным ударом я пронзил его кольчужный доспех, да с такой силой, что потом мне стоило немалых трудов вытащить лезвие меча из мертвого тела.

Неподалеку от места битвы располагался лагерь военнопленных. Там за наскоро возведенной изгородью сидели, понурив головы, пленные турки. Полураздетые, перепачканные грязью и кровью, в большинстве своем раненые – они представляли собой довольно печальное зрелище и вызывали сейчас жалость, хотя пару часов назад каждый из них, не колеблясь ни секунды, мог оборвать мою жизнь. Но теперь я видел перед собой не грозных воинов-османов, наводящих ужас на весь христианский мир, а обычных испуганных людей, которые оказались на этой войне не по зову сердца, а по приказу и принуждению. Я не мог поверить, что они могли добровольно оставить свои дома, свою семью, своих детей, чтобы умирать и убивать с именем своего Бога на устах. Но разве не жесток такой Бог, который разлучает жен и мужей, отцов и сыновей ради того, чтобы они отдавали свои жизни и забирали чужие, прославляя его имя?

С другой стороны, много крови пролилось и в христианском мире. Даже из-за подозрений в ереси теперь можно запросто отправиться на костер или сгинуть в ужасных застенках инквизиции. Об этом я был хорошо осведомлен, путешествуя по западным землям. Я слышал и видел много жутких вещей, каждый раз содрогаясь при мысли, на какие ужасные деяния способен человек, особенно тот, кто полагает, что совершает правосудие от имени Господа. Такие люди уже давно узурпировали право распоряжаться жизнью и смертью. Даже всесильные короли и императоры не всегда решаются бросить открытый вызов Церкви. Тех же, кто смеет оспаривать этот несправедливый порядок, безжалостно преследуют, пытают, а затем передают светским властям, чтобы те «обратили плоть грешников в пепел».

Но когда и почему западные королевства стали жертвой столь опасного лицемерия? Отчего воля отдельных людей именуется «волей Господа» и обращена против тех, кто не боится поднимать свой голос в защиту справедливости и закона?

«Нет, – отвечал я себе. – Здесь нет и не может быть ничего общего с учением Христа. Погрязшие в разврате и купающиеся в роскоши отцы церкви возвели свой собственный культ. Он основан на страхе невежественной толпы и кострах инквизиции».

И хотя я тоже сражаюсь под знаменем Иисуса Христа, славя имя его и обращаясь к нему в своих молитвах, на эту войну меня привело отнюдь не религиозное рвение…

Взглянув еще раз на пленников, сидевших на земле, я пошел прочь. Мне было хорошо известно будущее этих людей: большинство попытаются обменять на рыцарей-христиан, за других потребуют выкуп. Судьба остальных была плачевна: их убивали или делали рабами. Сам Янош Хуньяди не поощрял убийство пленных и старался по возможности использовать их более эффективно. Так, например, они занимались обустройством лагеря, рыли выгребные ямы, чистили конюшни и выполняли множество других задач, которыми часто пренебрегали обычные воины.

Пройдя через все поле, я наконец нашел Хуньяди, который разбил свой шатер на месте ставки османского главнокомандующего. Он уже успел снять свои тяжелые доспехи и сейчас прогуливался в удобном походном одеянии, неотлучно сопровождаемый своими мадьярскими телохранителями. Заметив меня, воевода подал знак своей охране, и рыцари расступились.

– А вот и наш герой! – Янош похлопал меня по плечу, затем, обратив внимание на треснувший нагрудник, добавил:

– Жаркая сегодня вышла схватка, не так ли?

– Турки – прирожденные наездники, – ответил я, вспоминая страшные мгновения битвы. – Их кони быстры, а стрелы разят без промаха. Я потерял половину своего отряда.

– И все же ты и твои люди показали себя блестяще, – одобрительно кивнул Янош Хуньяди. – Все произошло в точности так, как я задумал. Их конницу нужно было нейтрализовать любой ценой, ты, надеюсь, и сам это понимаешь.

К своему сожалению, я понимал это лучше других, ибо знал, что веду своих людей на смерть. Нам предстояло совершить невозможное – сковать легкую конницу турок и не допускать ее к месту сражения. Для этого я разбил все свои силы – две с половиной сотни бойцов – на небольшие отряды по сорок – шестьдесят человек, доверив их проверенным в боях людям. Нанося стремительные удары, которые Джакобо называл змеиными бросками, мы так же стремительно удалялись, вынуждая турок постоянно отвлекаться на свой тыл. После двух часов такой игры в кошки-мышки люди с трудом держались в седлах, а кони уже не развивали нужной быстроты бега, однако, несмотря на потери, задача была выполнена.

В не меньшей степени Янош Хуньяди был доволен и собой, ведь он единственный, кто настаивал на том, чтобы дать туркам открытый бой, в то время как остальные предлагали отступить в Ниш. К счастью, король Владислав поддержал позицию Хуньяди, и после этого все споры утихли.

– Турки быстро учатся на своих ошибках и наверняка извлекут урок из этого поражения, – сказал воевода, поглядывая на усеянное трупами поле. – Легких побед впредь ожидать не стоит. Впрочем, крупных сражений, на мой взгляд, не предвидится вплоть до самой Софии. Полагаю, османы попытаются закрепиться там.

– Стены Софии крепки, и турки не сдадут город без боя, – заметил я. – Осада может затянуться до зимы, а это гибельно для нашей армии. Неужели ты надеешься занять город до холодов?

Янош посмотрел на меня с легкой улыбкой – в любой ситуации у него всегда был наготове план действий, и на этот раз он сказал с полной уверенностью:

– Мы будем в Софии еще до начала декабря.

Я не стал высказывать свои сомнения вслух, хотя и не мог разделить подобной уверенности. Путь до города был неблизким, да и турки, хотя они и разбиты наголову, все еще могли оказать серьезное сопротивление. Однако я верил в талант своего воеводы и поэтому убеждал себя, что все будет именно так, как он сказал.

– Есть еще одно, о чем ты должен знать, – произнес я. – Сегодня во время сражения я видел Ису.

Триумфальная улыбка тут же сползла с лица Яноша Хуньяди.

– Где ты его видел? – не глядя в мою сторону, спросил он.

– Неподалеку от места сражения. Он возглавлял отряд сипахов, – я запнулся, воскрешая в памяти недавние события. – Впрочем, был там еще чернобородый воин, к которому Иса относился с большим почтением.

Хуньяди разгладил усы, и его лицо немного просветлело.

– Забудь обо всем, что ты видел, – посоветовал он мне. – И не смей никому рассказывать об этом случае.

Я кивнул, сознавая, что, если не буду следить за языком, воевода может запросто лишить меня и языка, и жизни.

В этот момент из-за пригорка появилось несколько всадников. Впереди ехал статный юноша лет двадцати. Я быстро узнал в нем короля Владислава. Он скакал в отливающих серебром латных доспехах на белоснежном жеребце в сопровождении эскорта из дюжины знатных рыцарей, которые двигались чуть позади него.

Охрана Хуньяди почтительно расступилась, пропуская короля.

– Прекрасная победа, Янош! Этот день войдет в историю крестовых походов! – торжественно воскликнул Владислав. Его лицо светилось от радости. – Передай войскам от моего имени, что сегодня они заслужили отдых. Пусть сейчас же достанут бочки лучшего вина и накормят солдат до отвала. Я хочу, чтобы в будущих битвах они проявили такую же стойкость духа и верность святому делу, которому присягнули, отправляясь в этот поход.

– Ваше Величество, – поклонившись, воевода обратился к королю. – Я хотел бы переговорить с вами относительно дальнейших наших действий. Следует решить ряд важных вопросов…

– Сегодня никаких военных советов, Янош, умоляю тебя. – Владислав изобразил несчастный вид. – Пусть твои грандиозные планы подождут до завтра, когда рутина похода вновь возьмет свое, а сегодня я приказываю праздновать победу так, чтобы сам султан, сидя в Адрианополе, услышал победные крики нашей доблестной армии и затрясся от злобы!

– Как прикажете. – Янош смотрел на молодого короля, и в его глазах читалась отеческая забота. – Я забыл поздравить вас, ведь это был ваш первый серьезный бой, и вы достойно показали себя во время сражения.

Владислав усмехнулся.