– Что вы имеете в виду? – взволнованно спросил я.
– Я имею в виду Балканы, – ответил Константин, проводя рукой над столом, словно там была расстелена карта. – Пока турки отвели свои основные силы на север, мы ударим по их южным рубежам. Закрепиться на полуострове будет несложно – греки устали от османского гнета и будут всячески содействовать нашему делу. Кроме того, афинский герцог Нерио обещал поддержать нас, если я предоставлю защиту его владениям.
Имя афинского герцога оживило в моей памяти не самые приятные воспоминания.
– Нерио всегда боялся турок больше, чем василевсов, и я не уверен, что он решится действовать открыто против султана, – засомневался я. – К тому же есть определенные осложнения личного характера…
– Понимаю твои опасения, – уловил мой намек Константин и, подлив себе немного вина, продолжил. – Нерио не забыл, что я поддерживал его противников в борьбе за афинский престол, однако он должен понимать, какая опасность нависла над его княжеством со стороны османов. Старые счеты должны остаться позади, главное, что сейчас наши цели совпадают. Он нуждается в союзе с нами не меньше меня, поэтому я надеюсь на его помощь.
– История показала, что Нерио слаб и ненадежен, – упорствовал я. – Не следует полагаться на него полностью. Он до сих пор правит лишь по милости султана.
– Именно поэтому он и будет действовать заодно с нами. Ему известен переменчивый нрав турецкого правителя.
Осушив свой кубок, Константин посмотрел на меня и спросил:
– Что скажешь, Георгий? Ты одобряешь мой план?
Помолчав несколько секунд, я промолвил:
– Я больше дипломат, нежели воин, и не могу рассуждать о таких вещах, как военная стратегия, однако вполне представляю себе политические последствия этого шага.
– Продолжай. – Константин не сводил с меня глаз.
– С одной стороны, вы без борьбы уступаете престол своему брату Феодору. Однако война, которую вы развяжете на Пелопоннесе против турок и латинян, объединит греческие города под вашей рукой и обеспечит верность армии. Ваши победы сделают вас кумиром народа, в то время как ошибки Феодора могут подорвать его авторитет.
– Ты неисправим, Георгий, – рассмеялся Константин. – Во всем ищешь политическую выгоду.
– Просто я слишком хорошо знаю характер вашего брата и понимаю, чего ждут люди от своего правителя, – объяснил я, по примеру Константина наполняя свою чашу янтарным вином, которое источало аромат императорских виноградников. – Если военная удача будет на вашей стороне и Балканы вернутся в состав империи, то это станет первым шагом к восстановлению нашего государства. Греки не забыли о своем великом прошлом и мечтают вернуть его.
– Многое может возродиться из того, что уже умерло[22 - Multa renascentur, quae jam cecidere (лат. Гораций).], – задумчиво кивнул Константин.
Я поставил чашу на стол, так и не притронувшись к напитку.
– Следует понимать, что это возможно лишь в том случае, если крестовый поход закончится удачно, – заметил я. – В противном случае Мурад обрушится на вас со всей силой, и тогда помощи ждать будет неоткуда. В одиночку удержать Балканы невозможно, а участь тех, кто вздумает сопротивляться османам, слишком хорошо известна.
Константин продолжал смотреть на меня, но мысли его, кажется, были уже далеко за Эгейским морем, где находились благодатные земли Морейского деспотата. Когда я закончил свою речь, он промолвил:
– Я понимаю, чем рискую, Георгий. Но теперь нет места колебаниям. Либо я сделаю что задумал, либо буду до конца своих дней сожалеть об упущенной возможности вернуть наши исконные земли, где продолжают жить тысячи православных греков. Малодушие – лежать, если ты можешь подняться![23 - «Малодушие – лежать, если ты можешь подняться». Высказывание принадлежит св. Исааку Сирину, одному из наиболее ранних и почитаемых христианских писателей. Проживал приблизительно в 7 веке н. э. на территории нынешней Сирии.]
Я знал Константина с раннего детства и не раз видел огонь, который вспыхивал в его глазах. Он был полон решимости совершить задуманное, и если бы я даже захотел, то не смог бы его остановить.
– Через неделю я отправляюсь на Пелопоннес, – заявил Константин, когда волна нахлынувших на него чувств несколько спала. – Феодор же прибудет в Константинополь. Однако здесь он задерживаться не должен, ты понимаешь меня?
Я кивнул.
– Среди его сторонников очень много вельмож, которые заинтересованы в смерти императора, – продолжал напутствовать меня Константин. – Поэтому ты должен как можно скорее сопроводить Феодора подальше от столицы – в Селимврию. Там он не сможет злоумышлять против Иоанна. Как только выполнишь это поручение, приезжай ко мне в Мистру[24 - Мистра – во времена Византийской империи являлась столицей Морейского деспотата.]. Мне понадобится твоя помощь.
– Я последую за вами куда прикажете и буду рад оказаться полезен, – поспешил заверить я. – Однако при дворе ходят недобрые слухи. Я слышал про заговор с целью убить императора и боюсь, что это убийство не вызовет гнева людей. Вы нужны здесь, господин!
– Нет! Я должен ехать, – твердо сказал Константин. – Мое дело – война, твое – дипломатия. Только тебе я могу доверять и прошу: следи за всем, что происходит при дворе. Император любит тебя и прислушивается к твоим советам, так постарайся оградить его от опасности.
Мне пришлось согласиться. Напряжение в Константинополе действительно нарастало день ото дня – религиозные фанатики, ведомые Марком и Куртесием, с одной стороны, коварные замыслы вельмож и царевичей – с другой. В такой ситуации Иоанну могла потребоваться поддержка верных людей.
Мы допили вино и распрощались. Было отрадно видеть, что Константин преисполнен энтузиазма и вновь рвется в бой, однако избранный им путь был слишком опасен и вселял страх за жизнь моего доброго покровителя.
Я покидал покои своего господина в глубокой задумчивости и не сразу заметил Анастасию, которая, словно призрак, вдруг предстала передо мной. На ней был тонкий полупрозрачный хитон, который лишь подчеркивал красоту ее тела. Черные, слегка растрепанные волосы спадали на плечи, а кожа была такой белоснежной, что казалось, будто она светится в темноте.
– Здравствуй, – поприветствовал я девушку, хотя и знал, что не получу ответа. Анастасия лишилась дара речи еще до моего знакомства с ней, впрочем, вполне возможно, что говорить она не умела никогда.
При дворе Константина Анастасия появилась менее года назад, почти сразу после несчастной кончины второй супруги деспота. Убитый горем, царевич искал утешения в вине и молитвах, но нашел его лишь в этой хрупкой девушке, по воле рока оказавшейся на его пути. Иначе как еще можно объяснить то загадочное стечение обстоятельств, что позволило им встретиться на этой земле?
Возвращаясь из очередной морской экспедиции против османских пиратов, Константин наткнулся на разбитый о скалы когг, не имевший никаких знаков принадлежности к какому-либо государству. Из всего экипажа выжила только одна девушка, каким-то чудом сумевшая продержаться в холодной воде, уцепившись за обломок мачты. Когда несчастную подняли на палубу, она почти не дышала, и едва ли ей удалось избежать цепких лап смерти, если бы не чудом оказавшийся в этих водах Константин. Вскоре девушка очнулась, но сказать, откуда она и как ее зовут, не смогла. Немота, похоже, была врожденной, поскольку саму девушку данный факт нисколько не смущал. При дворе ей дали имя Анастасия, что буквально означает «возвращенная к жизни». С того дня Анастасия не отходила от Константина ни на шаг, ловила каждый его вздох, а в ее больших бездонных глазах читалась глубокая признательность к своему спасителю. Очень часто человек проникается симпатией к тому, кому обязан жизнью. А мы словно берем ответственность за дальнейшую судьбу спасенного, привязываемся к нему незримыми нитями. Нечто подобное испытывал и Константин. Потеряв жену, он нуждался в человеке, который бы сам нуждался в нем. Анастасия с готовностью приняла эту роль и превратилась в некое подобие тени для своего покровителя.
Тогда я еще не знал, какую роковую роль предстояло сыграть этой хрупкой и безмолвной красавице в судьбе Константина, да и всей империи.
* * *
Покидая Влахернский дворец, я едва не столкнулся с Иоанном Далматасом – еще одним неотлучным спутником Константина и его давним боевым товарищем. Это был крепкий загорелый мужчина тридцати пяти лет с мужественными чертами лица, голубыми глазами и светлыми волосами. Он был прирожденным воином со всеми присущими настоящему солдату качествами. Честь и благородство не были для него пустым звуком, кроме того, он был далеко не глуп. Во дворце Далматаса недолюбливали. Вероятно, всему виной была его прямолинейность – Иоанн не умел скрывать своих чувств и часто говорил в лицо все, о чем было бы благоразумнее промолчать.
Поначалу я также не воспылал к нему теплыми чувствами, но вскоре понял, что это абсолютно бескорыстный и честный человек, который так же был беззаветно предан Константину, как и я сам.
Далматас кивком ответил на мое приветствие.
– Я слышал, что Константин берет тебя с собой в Морею? – спросил я, останавливая его на бегу.
– Да, он оказал мне такую милость, – ответил Далматас. – Судя по всему, нас ожидает грандиозная кампания. А то я уже начал бояться, что скорее состарюсь, чем снова возьму в руки меч.
– Уже рвешься в бой? Неужели мирная жизнь недостаточно хороша для тебя?
– Признаться честно, я рад, что представилась возможность поскорее уехать отсюда. Устал от бездействия, от двора и интриг, устал, что латиняне устанавливают свою монополию на торговлю и ходят в шелках, пока обычные греки с трудом добывают себе пропитание. В своем собственном городе мой народ стал изгоем! Как можно спокойно смотреть на все это? – Иоанн покачал головой. – Нет. Мое место определенно не здесь. По мне, так лучше достойная смерть в бою, чем жалкая жизнь среди лицемеров и лжецов. Я солдат и должен быть там, где приношу наибольшую пользу своей стране.
– Брось! Ты же еще так молод, Иоанн! – воскликнул я. – Найди себе хорошую жену, заведи детей, построй дом, в конце концов! У каждого человека должно быть место, где его ждут те, кого он любит и куда ему хотелось бы возвращаться снова и снова. Разве это не есть счастье? Разве человек создан для того, чтобы убивать и разрушать, подчиняясь бессмысленному инстинкту?
– Нет. Но он должен уметь защищать то, что создает, – хмуро проговорил Далматас. – Кто защитит мою семью в случае моей гибели? Я отдал императору право распоряжаться своей жизнью, когда вступил в ряды его армии, и не хочу оставлять жену вдовой, а детей сиротами. Слишком много я повидал таких семей.
Из родственников Иоанна в живых оставались только старшая сестра и ее маленькая дочь, они жили на одном из небольших островков в Эгейском море, который до сих пор находился под властью Константинополя. Остальная семья Далматаса погибла при взятии турками Фессалоники десять лет назад. Возможно, именно это событие определило его дальнейшую судьбу и стало причиной того, что Иоанн так никогда и не был женат.
– Ну что же, решать тебе, – вздохнул я. – Возможно, однажды ты изменишь свое мнение.
– Не раньше, чем это сделает Константин, – неожиданно произнес Далматас. – Вот о ком ты должен беспокоиться в первую очередь, Георгий. Я слишком хорошо помню тот день, когда не стало нашей госпожи. С ее последним вздохом Константин потерял смысл жизни, и я вижу, что эта рана не дает ему покоя до сих пор.
Я нахмурил брови, вспоминая прекрасную супругу моего господина, погибшую в расцвете своей красоты.
– Прошло еще не так много времени со смерти Екатерины, – произнес я. – Боль утраты до сих пор гложет Константина, и он не желает прислушиваться к моим советам. В той трагедии он винит только самого себя, хотя всем известно, что лишь неудачное стечение обстоятельств послужило причиной гибели госпожи. Я постараюсь убедить его, что новый брак необходим как для его подданных, так и для него самого, однако сомневаюсь, что сейчас он согласится со мной. Будем ждать, Иоанн. Во время похода постарайся быть все время рядом с ним, а об остальном я позабочусь.
Далматас явно торопился, да и меня ждали дела. Простившись с ним, я спустился по ступеням Влахернского дворца и, оказавшись в тесном лабиринте улиц, двинулся в сторону городских ворот.
Вдалеке блестел купол храма Святой Софии – грандиозного сооружения, воздвигнутого тысячу лет назад в дни расцвета империи и поражавшего всех своими небывалыми размерами и красотой. Для людей, впервые увидевших этот собор, он представлялся созданием небесных сил, а те, кто лишь слышал о нем, не могли поверить, что такое чудо действительно может существовать на земле.