Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Сизов бросил трубку и сел на кровать. Потом закрыл лицо ладонями и беззвучно, не сдерживаясь, затрясся в рыданиях.

16. Заложница

Таня Сизова вернулась в отель, как всегда, немного раньше семи, как раз к приходу из архивов отца. За две недели она уже все осмотрела, всем насладилась во Флоренции, и ей хотелось со всеми ее впечатлениями поскорее в Москву. Чтобы совсем не заскучать, она купила бумаги, карандашей, и проводила время на улицах Флоренции, делая зарисовки.

Когда раздался стук в дверь, она вздрогнула и растерялась: так никто и никогда не стучал в ее номер. Но она и не подумала испугаться, поправила себе кофточку, волосы, и открыла дверь. На пороге стоял незнакомый черненький парень и широко улыбался. Потом парень начал быстро говорить по-итальянски, из чего Таня поняла только «Бона сера, сеньорита Таня». Парень забавно жестикулировал и, не переставая, смеялся, даже закатывался в смехе, делая какой-нибудь новый выверт руки. Таня не удержалась и начала смеяться в ответ, и тогда парень полез к себе за пазуху, вынул оттуда сложенный вчетверо листок и протянул ей.

Записка была от ее отца. Почерк был несомненно его, но то, что он ей писал, было странным и совершенно неожиданным. Таня перечитывала записку, а парень уже начал изображать руками чемоданы, заплечные сумки, показывать на свои часы, продолжая при этом добродушно похохатывать.

Таня отошла от двери назад, в комнату, совершенно не понимая, что ей теперь делать. Еще более неожиданно было для нее, что парень пошел тоже за ней в дверь, и даже прикрыл ее за собой.

Она поискала глазами мобильник на тумбочке у кровати и потянулась за ним. Парень, заметив это, повертел в воздухе руками, выражая сожаление, и покачал головой. Телефон отца действительно молчал. Таня снова прочла отцовскую записку и начала неторопливо собираться. Она не могла представить себе ни одной причины, из-за которой могла появиться такая спешка, – с ее отъездом или переездом, неизвестно куда, – но у нее не было и никаких других мыслей, что теперь делать. Тем более, если отец ее это просил, значит, так было нужно, и раздумывать ей совершенно нечего. В конце концов, вся его командировка в этот город была для нее немного загадочной, странной и непонятной.

Через десять минут она были готова, парень подхватил обе ее сумки, они спустились вниз, – на улице их ждал большой черный автомобиль с шофером. Смешливый парень распахнул перед ней заднюю дверь, но когда она села, к ее удивлению, он попросил ее жестом подвинуться, и сел рядом.

Ехали недолго. За окнами сначала промелькнули огни вечернего города, затем потянулись темные тосканские холмы на фоне пылающего заката. Когда они, наконец, остановились, нос машины уперся в глухие стальные ворота. По обе стороны от ворот отходили высокие, с бритвенной проволокой сверху, кирпичные стены. Половинки ворот разъехались в стороны, Таня увидала в боковом окне лицо охранника, мрачно поглядевшего на нее, зашуршал гравий под шинами, они проехали мимо высокой и красивой виллы с колоннами, мимо каких-то хозяйственных построек и остановились около двухэтажного приземистого здания.

– Финита, сеньорита, – громко сказал смешливый парень, вышел из машины, открыл багажник, вынул сумки и понес их в дверь.

Таня сначала не шелохнулась, но шофер обернулся, махнул рукой на дверь дома, сказал «Престо!», и снова отвернулся. Таня вылезла из машины, оглядела обступившие ее вокруг темные кусты, деревья, и робко последовала за своими вещами. Она вошла в полутемную дверь и в замешательстве становилась перед узкой деревянной лестницей. Но сверху донеслось: «Сеньорита, сеньорита!», и она медленно поднялась по скрипучей лестнице.

Ее вещи уже стояли на полу маленькой чистенькой комнатки. В ней кровать, столик и телевизор, подвешенный на кронштейне перед кроватью. Таня положила свою сумочку с паспортом и деньгами на столик, и уже хотела присесть, но смешливый парень опять быстро заговорил, показывая одной рукой за дверь, а другой, подзывая ее за собой. Таня встала и послушно последовала за ним в коридор. Но парень, оказалось, хотел лишь показать ей «удобства», общие для всех на этаже. К ее изумлению, парень даже распахнул перед ней дверь ванной комнаты, зажег там свет и демонстративно пошел по коридору назад. Таня, как во сне, вошла в ванную, заперлась и начала умываться.

Когда она вернулась, дверь комнаты была приоткрыта, смешливого парня уже не было. Таня вошла, заперла на крючок дверь, села и открыла сумочку, чтобы позвонить отцу. Мобильного телефона в сумочке не оказалось. Не было тут ни ее паспорта, ни кошелька с деньгами, ни кредитки.

Сизов, прорыдав беззвучно с четверть часа, вдруг сообразил, что мог давно позвонить своей дочери на мобильник. Ругая себя за глупость, он схватился за свой телефон. Считая длинные гудки, он молился всевышнему, чтобы кто-нибудь ему ответил. Молитвы не помогли. На двенадцатом гудке он нажал кнопку отбоя и отбросил мобильник.

После этого Сизов вскипятил себе чая, что-то пожевал, глядя неподвижным взором в окно, затем снова набрал номер дочери. В этот раз на третьем гудке в трубке щелкнуло, гудки прекратились и сменились тишиной, в которой угадывалось чье-то дыхание. Сизов прочистил горло и тихо попросил по-итальянски:

– Пожалуйста, передайте трубку моей дочери.

– Это вы, профессорэ? Я сожалею, ваша дочь уже отдыхает. – Мужской молодой голос был незнаком Сизову, и это подстегнуло его беспокойство.

– Еще рано отдыхать… Она здорова?

– Очень здорова, даже весела, – и голос в трубке залился частым смехом. Это был смешливый Карло. – Но знаете, профессорэ, она не будет говорить с вами по телефону. Ей вообще нельзя говорить по телефону.

– Ваш сеньор Марио сказал мне, что я могу ее навещать…

– Я спрошу сеньора Марио. Но только не сегодня. Сегодня уже поздно. Позвоните завтра.

– Когда завтра?

– Ну, не знаю… вечером. Я его спрошу. Чао.

Трубка замолчала. Сизов посидел недолго перед телевизором, пощелкал пультом, потом начал укладываться спать.

Весь следующий день он не мог работать. Буквы на ветхих архивных листах прыгали в его глазах, слова не складывались в осмысленные предложения, и он забывал все, что прочел на предыдущей странице. Он не решался слишком рано звонить по номеру своей дочери, потому, что боялся получить отказ от вчерашнего охранника, а прямого номера к Марио он не знал. Ближе к вечеру он в первый раз позвонил. После пятого гудка в трубке послышалось знакомое дыхание.

– Э-э, я хочу приехать и увидеть свою дочь.

– Профессорэ? Ровно в семь, не раньше.

– Куда?

– Записывайте адрес.

Сизов на такси подъехал к вилле немного раньше семи. На его звонок открылось стальное окошко в двери, охранник постучал пальцем о свои часы и захлопнул окошко перед его лицом. Только в семь часов стальная дверь отворилась. Сизов вошел в проходную и увидел здесь русского блондина Терю.

– А-а, профессор, – сказал Теря, улыбаясь, как старому знакомому, – я вас провожу.

Они пошли по темным дорожкам парка, между фруктовых деревьев, мимо виллы.

– Какая тут природа, а профессор! – сказал Теря. – Не то, что наши елки.

– Где Марио?

– Зачем он вам? Он мне все поручил.

– Что поручил?

– Дочку вашу стеречь. Ну, быть с ней. И все такое прочее.

– Ишь ты…

Перед двухэтажным низким домиком они остановились.

– Второй этаж, третья дверь. Я вас тут подожду. Но профессор, не больше часа.

– Марио сказал – до девяти.

– Сегодня не больше часа! – жестко повторил Теря и начал распутывать провода от наушников плеера.

С колотящимся сердцем Сизов постучал в тонкую фанерную дверь. Дочь бросилась Сизову на грудь и беззвучно прижалась. Потом тихо, губами ему в плечо, спросила:

– Что это, папочка?

– Беда. Беда, дочка. Тебя не обидели?

– Нет. Но я боюсь.

– Потерпи. Это нужно. – Они так и стояли за порогом, не выпуская друг друга из рук. – Недолго потерпи.

– Сколько?

– Я не знаю. Неделю… две. Потерпи.

– Кто они?