Высшая раса

дорога Линц – Вена – замок Шаунберг.

25 июля 1945 года, 11:29–13:52

– И как ты думаешь, кто там стрелял? – спросил Петр у Михайлина.

Разведчики сидели в тени огромного дуба и обедали. Солнце палило, и даже в тени листвы было жарко.

– А говорили, что у фрицев в горах какие-то специальные части спрятаны. Вроде как последняя надежда Гитлера, – степенно ответил лейтенант.

– Может быть, – Петр улыбнулся. – Да только это маловероятно. Но даже если это так, на что они рассчитывают? Единственный шанс для немцев – американцам сдаться. Те, как я слышал, хорошо с пленными фашистами обходятся, даже оружие не отбирают.

– У, союзнички, – скривился Михайлин. – Толку от них! Просидели всю войну в Америке своей, а как поняли, что мы и без них справимся, примчались. Тьфу! Говорить противно.

– Это ты точно сказал, – усмехнулся Петр и привстал, собираясь позвать радиста. Пришло время связаться со штабом.

Но не успел капитан открыть рот, как с ближайшего холма, там, где должен был быть один из постов, донесся грохот выстрела. Разведчики, только что расслабленно возлежавшие на травке, повскакали на ноги.

– Залечь! – скомандовал Радлов, и тут уловил шорох за спиной.

Начал поворачиваться, но в голове что-то словно взорвалось…

Очнувшись, Петр не сразу понял, где находится: он сидел в неудобной позе, и что-то мешало двигаться. До слуха доносились стоны. Открыв глаза, он обнаружил, что сидит, прислоненный к стволу дуба, а, подергав руками, понял, что связан. Стонал сидевший рядом боец.

По другую сторону от капитана обнаружился Михайлин с огромным синяком на левой скуле. Серые глаза лейтенанта выражали безмерное удивление, и вообще он казался ошарашенным.

– Ты жив, капитан? – спросил лейтенант.

– Не уверен, – кривясь, отозвался Петр. Болело все тело, и особенно – затылок. – А ты чего какой ошалелый?

– Да так, – пожал могучими плечами Михайлин. – Просто никогда не видел, чтобы люди так быстро двигались.

– Какие люди?

– Да фрицы эти, – лейтенант мотнул головой, и только тут капитан обратил внимание на замершего неподалеку часового в серой форме СС. Больше эсэсовцев видно не было.

– И что они?

– А то, что они от пуль уклонялись. Словно от кирпичей, – проговорил Михайлин, и в словах его прозвучало потрясение. – И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал. Представляешь, командир?

– Ничего себе, – Петр покачал головой.

Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон лейтенанта сделался печальным. – Старею, видать.

Михайлин был первым кулачным бойцом дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач.

Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, словно у кадровых офицерских частей, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не имелось вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада.

Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице[10 - Знаки отличия оберштурмфюрера.], сказал:

– Что же, арманы[11 - Каста правителей и жрецов древних германцев, термин предложен Гвидо фон Листом.] хотели узнать о русских. Теперь у них есть у кого спросить.

Двое младших офицеров улыбнулись.

Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии:

– Машина будет через полчаса, герр оберштурмфюрер!

– Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль.

– Есть, – склонил голову Генрих.

Двое офицеров ушли, а третий принялся отдавать приказы. Из-за машины появилось около десятка автоматчиков. Под дулами «МП-43» пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты.

Генрих, со знаками отличия унтерштурмфюрера[12 - Лейтенанта.], принялся жестами объяснять пленным, что им надо делать. До выразительности южных народов, что могут обходиться вообще без слов, ему было далеко.

– Не трудитесь, – прервал мучения немецкого офицера Петр. – Я понял, чего вы хотите.

– О, вы знаете немецкий? – Генрих посмотрел на русского с удивлением, словно на говорящую обезьяну. – Это хорошо. Тогда за работу.

Погибло не так много народу, как ожидал капитан. Всего трое. Остальные попали в плен. Но мучительно больно было хоронить тех, с кем ты вчера еще разговаривал и сидел за одним столом. Тех, кто погиб, когда война уже давно закончилась. Петр скрипел зубами, мрачнел и думал, что с большим удовольствием швырнул бы лопату в лицо ближайшему конвоиру.

Один из солдат не выдержал. С яростным ревом он бросился на немца. Тот увернулся от лопаты, с непостижимой быстротой ударил бунтовщика прикладом. Хлопнул выстрел, и у похоронной команды прибавилось работы.

Тела засыпали землей, разведчикам вновь связали руки и повели к лежавшей в паре километров на север дороге. Когда они вышли к серой широкой ленте, раздался рев мотора, и из-за пригорка вынырнул трехосный американский «Студебеккер». Шурша колесами по асфальту, он развернулся, и пленных начали загонять в открытый кузов. Когда загрузили всех, туда же забрались несколько немцев.

Машина тронулась.

Кузов немилосердно болтало, и пленников, лишенных возможности держаться, бросало друг на друга. На лицах немцев, что созерцали эту картину, не отражалось ни беспокойства, ни улыбки.

Проехали Иннс и свернули на север. Затем справа показался Дунай, и некоторое время грузовик ехал в компании с одной из самых длинных рек Европы. При подъезде к Линцу навстречу попалась колонна из нескольких танков, на которых поверх американских опознавательных знаков были намалеваны черные свастики. Проводив направлявшиеся на восток «Шерманы» удивленным взглядом, Петр вынужден был признать, что положение очень серьезное. Похоже, американская оккупационная администрация потеряла контроль над значительной территорией.

К удивлению капитана, машина миновала Линц без остановки. Мелькнула и пропала стоящая на горе церковь с двумя башенками – опознавательный знак города, а «Студебеккер» с сердитым гудением повернул на запад, в сторону Вельса.

Через полчаса последовал еще поворот, на этот раз на северо-запад, и под колесами вместо асфальта оказался обычный грунт. Замелькали по сторонам поросшие лиственным лесом холмы, и вонь выхлопов смешалась с ароматом сырой земли.

После примерно часа тряски из-за холмов показались мощные башни, а затем стало видно и их основание – могучий замок, выстроенный, похоже, еще в те времена, когда через эти места проходили крестоносцы.

На добрый десяток метров возносились замшелые, но вовсе не казавшиеся дряхлыми стены. Мрачно смотрели узкие бойницы. У ворот стояли солдаты СС в касках и с оружием, над центральной башней величественно реяло алое знамя с белым кругом в центре, внутри которого словно бежала черная свастика.

Заскрипели открываемые ворота, пахнуло жаром от нагревшихся на солнце стальных створок. Колеса грузовика зашуршали, и распахнувшиеся ворота замка проглотили машину с плененными разведчиками.

Глава 2

Сегодня рождается новая вера – миф крови. Соединив веру и кровь, мы отстаиваем божественную природу человека, его целостность. Нордическая кровь и есть та материя, которая должна заменить и преодолеть все старые таинства.

    Альфред Розенберг, 1930