Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре

«…Нагльфар плывет –
Муспелля войско
везет с востока
корабль по водам
(а кормщик – Локи),
везет он волка
и племя чудищ,
и Бюлейста брат
с ними плывет».

II.3. Посредник

Трикстер традиционно выступает посредником между мирами и социальными группам и способствует обмену между ними культурными ценностями и переводу информации из области непознанного (Мир Иной) в область познаваемого (Белый Свет). Он делает неявное явным, вторгаясь в область неизведанного первым.

«Один в глазах скандинавов был не только военным вождём, зачинщиком битв и сеятелем раздоров, – указывает А. Я. Гуревич. – Он и вечный странник, никогда не остающийся на одном месте, старец в надвинутой на глаза шляпе, в голубом плаще, склонный к перевоплощениям и мистификации. Верхом на восьминогом коне Слейпнире (конь почитался скандинавами как священное животное), в сопровождении волков и воронов, зовущихся “Память” и “Мысль”, он постоянно охотится, как бы олицетворяя дух беспокойства и тяги к странствиям, овладевший скандинавами в эпоху викингов. Он же покровитель торговли. Наконец, Один – воплощение высшей мудрости, он считался источником магии и поэзии (“меда Одина”). Чтобы стать всеведущим и получить знание рун, Один принес самого себя в жертву, повесившись на мировом дереве, прошив себя копьём, и отдал глаз в обмен на внутреннее зрение – мудрость» (Гуревич, 1999, т. 1, с. 174).

Тождество бога древних германцев Одина–Вотана–Водена и римского Меркурия, восходящего к греческому трикстеру – Гермесу, согласно свидетельству современников языческих верований, лишь подтверждает выдающуюся роль Одина в покровительстве добыче духовных и материальных ценностей, их обмену, торговле (Тацит, 1969). В древнеисландском тексте Rymbegla сказано: «…Зевс, которого мы зовем Тором, и Меркурий, которого мы называем Одином…»

Меркурий, античные скульптуры

Сам Локи «сделал ряд добрых дел: заставил карликов изготовить золотые волосы для Сив, корабль Скидбладнир для Фрейра, копьё Гунгнир для Одина; вернул Идунн с её омолаживающими яблоками асам; помог Тору вернуть себе молот от великана Трюма; помешал мастеру, который взялся построить стены Асгарда, закончить свою работу в срок и тем спас Фрейю, солнце и луну. Так что свирепое наказание, которому асы подвергли его (он должен до конца света сидеть под змеей, чей яд всё время капает ему на лицо), свидетельствует скорее о жестокости асов, чем об их справедливости» (Стеблин-Каменский, 1979, с. 50). «Асы не раз попадали из-за него в беду, но часто он же выручал их своей изворотливостью» (Младшая Эдда, 1994).

Например, в «Младшей Эдде» говорится, что когда боги подло убили проникшего в Асгард великана Тьяцци, его дочь Скади отправилась мстить за отца. Асы предложили ей выкуп, и та потребовала, чтобы те дали ей в мужья прекраснейшего из богов. Она подразумевала, что это, конечно же, будет сын Одина Бальдр, но боги предложили разборчивой невесте встречную задачу – узнать жениха, глядя только на его ноги. Скади не угадала, выбрав Ньёрда. У неё в свою очередь было своё условие – асы должны были рассмешить горюющую по отцу великаншу-несмеяну[17 - Похожую задачу успешно решал царь обезьян Хануман, вызвав смех Рамы. Да и полностью асоциальный дурак из русских сказок вдруг становится мужем царевны Несмеяны и престолонаследником, оказываясь ценее и предпочтительней богатых, но лишённых живительной силы, заморских женихов. Отсутствие смеха, по нашему мнению, непременный указатель принадлежности к миру смерти, архетипу смерти, косвенное указание на нежизнеспособность. И Трикстер побеждает смерть, вызывая смех. Интересно, что читатель может перечитать всю Библию от корки до корки, но нигде не найдет там ни одного смеющегося лица.]. У них долго ничего не получалось. Наконец, изобретательный Локи привязал один конец верёвки к бороде козы, другой – к своей мошонке. Подпрыгивая и крича от боли, Локи свалился на колени Скади, и та, не выдержав, рассмеялась. Всё закончилось добром.

Вследствие своих непродуманных (и несправедливых) деяний асы вроде бы сами загнали себя в безвыходное положение, когда поступили не по правде и вынуждены признать эту неправоту. Делать это богам совершенно не хочется, ибо повлечёт понижение их божественного статуса. Поддержать имидж властителей помогает шут Локи.

А вот ещё один эпизод из романа В. Скотта «Айвенго», по сути, та же ситуация. Норманнский принц Джон на турнире приказывает еврею Исааку сесть в зрительской ложе вместе со знатными саксами. Этим принц Джон предполагает унизить саксов. Оскорбление по тем временам столь значительное, что даже приближённые советуют правителю отменить дурацкое указание, опасаясь взрыва возмущения:

« – Полезай, нечестивый пёс, я приказываю тебе! – крикнул принц Джон. – Не то я велю содрать с тебя кожу и выдубить её на конскую сбрую.

Услышав такое приглашение, Исаак начал взбираться по узкой и крутой лесенке на верхнюю галерею.

– Посмотрим, кто осмелится его остановить, – сказал принц, пристально глядя на Седрика, который явно намеревался сбросить еврея вниз головой.

Но шут Вамба предотвратил несчастье неожиданным вмешательством: он выскочил вперед и, став между своим хозяином и Исааком, воскликнул:

– А ну-ка, я попробую! – С этими словами он выхватил из-под полы плаща большой кусок свинины и поднес его к самому носу Исаака.

Без сомнения, он захватил с собой этот запас продовольствия на случай, если турнир затянется дольше, чем в состоянии выдержать его аппетит. Увидав перед собой этот омерзительный для него предмет и заметив, что шут занес над его головой свою деревянную шпагу, Исаак резко попятился назад, оступился и покатился вниз по лестнице. Отличная шутка для зрителей, вызвавшая взрывы смеха, да и сам принц Джон и вся его свита расхохотались от души.

– Ну-ка, брат принц, давай мне приз, – сказал Вамба. – Я победил врага в честном бою: мечом и щитом, – прибавил он, размахивая шпагой в одной руке и куском свинины – в другой.

– Кто ты такой и откуда взялся, благородный боец? – сказал принц Джон, продолжая смеяться.

– Я дурак по праву рождения, – отвечал шут, – зовут меня Вамба, я сын Безмозглого, который был сыном Безголового, а тот, в свой черед, происходил от олдермена.

– Ну, очистите место еврею в переднем ряду нижней галереи, – сказал принц Джон, быть может радуясь случаю отменить своё первоначальное распоряжение. – Нельзя же сажать побежденного с победителем? Это противоречит правилам рыцарства.

– Всё лучше, чем сажать мошенника рядом с дураком, а еврея – рядом со свиньей.

– Спасибо, приятель, – воскликнул принц Джон, – ты меня потешил! Эй, Исаак, дай-ка мне взаймы пригоршню червонцев!

Озадаченный этой просьбой, Исаак долго шарил рукой в меховой сумке, висевшей у его пояса, пытаясь выяснить, сколько монет может поместиться в руке, но принц сам разрешил его сомнения: он, наклонясь с седла, вырвал из рук еврея сумку, вынул оттуда пару золотых монет, бросил их Вамбе и поскакал дальше вдоль края ристалища. Зрители начали осыпать насмешками еврея, а принца наградили такими одобрительными возгласами, как будто он совершил честный и благородный поступок».

«Вспомните, – отмечают А. Борцов и О. Боровой – как часто радостно смеялись или улыбались Яхве, Христос, Аллах?» (Борцов, Боровой, 2005, с. 76–114). Ни одного такого случая не зафиксировано, за исключением злобного хихиканья с потиранием рук[18 - Монотеистические боги тоже любят пошутить – только юмор у них специфический. Например: «Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. “Расторгнем узы их, и свергнем с себя оковы их”. Живущий на небесах посмеется, Господь поругается им. Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими: Господь же посмеивается над ним, ибо видит, что приходит день его» (Пс. 36:12–13). В Коране обстановка не лучше: «Те, которые порицают добровольцев из верующих за милостыни и тех, которые находят, (что дать), только по своему усердию, и смеются над ними, – посмеется над ними Аллах, и им – болезненное наказание!» (Сура 8 «Добыча», айят 80). Тоже весьма своеобразное чувство юмора.]. Чувство юмора – неотъемлемое проявление архетипа Трикстера[19 - Для всех авраамических религий, помимо обязательных требований веры и поклонения, характерна также такая черта, как запрет смеяться над положениями религии. Самоирония не допускается.].

II.4. Господин магических искусств, добытчик знаний и благ

Трикстер – господин многих искусств, мастер на все руки, иногда спутник культурного героя или сам культурный герой, его проводник, или его тень, тот, кто проверяет претензии героя на Силу и Власть. Трикстер – добытчик знаний через нарушение социального или космогонического запрета, инициатор мифологического действия.

Локи сопровождает Тора в нескольких его походах к инеистым великанам, он же спутник Одина и Хенира. Устоявшийся эддический кеннинг Локи – «родич и дядя, веселый попутчик и сотрапезник Одина и асов». Локи – изобретатель снаряжения для ловли рыбы (его изобретение – сеть, кстати, оборачивается против самого изобретателя).

Рассматривая в ряде энциклопедических статей образ Локи в контексте северогерманской культуры E. М. Мелетинский и А. Я. Гуревич справедливо отмечают:

«Локи – вечный “добытчик” (посредством трюков) мифологических ценностей у карликов для богов, у богов для великанов и т. д. как оператор их вечной “циркуляции”. Локи выступает как комический дублёр Одина в космогонии и его демонический противник в эсхатологии. У них обоих есть шаманские черты, но шаманские странствия Локи ограничены горизонтальной проекцией, тогда как образ Одина тесно связан с мировым древом. Условно Одина и Локи можно соотнести как белое и чёрное шаманство. В качестве позитивного творца Один – отец асов, а Локи – отец хтонических чудовищ, Один – хозяин небесного царства мёртвых для избранных, а Локи – отец хозяйки подземного царства мёртвых и тайный виновник первой смерти (смерти Бальдра), которая является одиническим жертвоприношением[20 - Подробнее см.: Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. (М., 1980, главы LXI, LXV).] (реальный убийца слепец-Хёд – также, возможно, дублёр Одина)».

Плут Локи из любопытства и озорства идёт на риск и жертвует собой в добывании разнообразных ценностей мира по неосторожности. Один – бог волшебства и мудрости, который ради знания приносит от себя в жертву – отдав Мимиру глаз и повесив собственную плоть в ветвях Иггдрасилля.

Хотя Владыка асов «тёмен» на один глаз, но в то же время Одину всё видно с престола Хлидскьяльв: «Видит он все миры и все дела людские, и ведома ему суть всего видимого», как видима она оку Вотана – Солнцу.

Один достиг просветления, добыл и даровал асам, ванам, карликам, альвам и людям смысл рун. Им же рождены многие искусства, включая поэзию. Но и с поэзией не всё так просто. Специалисты пришли к заключению, что «нид» – хулительный стих – был первым из скальдических жанров (Гуревич, Матюшина, 1999, с. 488– 491). Таким образом, скальды, которым Один покровительствует, это исполнители изначально хулительных, оскорбительных стихов, а искусство «скальдскап» – это, в известной степени, вызывающая поэзия.

Аватары Одина во всем соответствовали небесному Одину: «Рассказывают как правду, что когда Один и с ним дии пришли в Северные Страны, то они стали обучать людей тем искусствам, которыми люди с тех пор владеют. Один был самым прославленным из всех, и от него люди научились всем искусствам, ибо он владел всеми, хотя и не всем учил» (Стурлусон, 1980).

«…Он владел искусством менять своё обличие, как хотел. Он также владел искусством говорить так красиво и гладко, что всем, кто его слушал, его слова казались правдой. В его речи все было так же складно, как в том, что теперь называется поэзией (skaldskapr). Он и его жрецы зовутся мастерами песней, потому что от них пошло это искусство в Северных странах… Всем этим искусствам он учил рунами и песнями, которые называются (galdrar)» (Там же).

Один часто покидает Асгард и бродит по Миру, где испытывает встречающихся ему на пути. Один наказал жадного Хрейдмара с помощью проклятого кольца Андвари («Речи Регина»), затем наказание за ту же жадность и подлость постигло Фафнира и Регина («Речи Фафнира»). Один испытывал великана Вафтруднира («Речи Вафтруднира») и «излечил» его от излишнего самомнения.

Здесь основной магической силой, позволяющей Одину побеждать врагов, является знание о происхождении вещей. Рассказ о первотворении и первопричинах вообще оказывается в Традиции самым могучим оружием.

Можно и нужно вспомнить аналогичный словесный поединок Вяйнемёйнена и Еукахайнена. Второй пытается петь о происхождении мира, однако он лжёт и проигрывает («Калевала», III, 148–254), Вяйнемёйнен пением повергает его.

Как отмечает А. Л. Баркова, подавляющее большинство поединков в «Калевале» – это битвы словесные, то есть состязания в пении, мудрости и магии (Баркова, 1988). Действительно, Лемминкяйнен и хозяин Похъелы прежде личного единоборства (тоже магического) творят различных животных, чтобы те боролись и убили друг друга (XXVII, 219–256). Вяйнемёйнен порезался и перевязка не может унять кровь (VIII, 187–204). Только рассказ о происхождении железа помогает герою (IX, 27–265), а заклятия полностью останавливают кровь (IX, 269–416). На Лемминкяйнена нападает Мороз, и герой, дабы сломить магическую мощь врага, прибегает к рассказу о его происхождении (XXX, 213–254), принуждая тем самым Мороза сдаться. По дороге в Похъелу Лемминкяйнену преграждает путь исполинская змея, он проговаривает историю происхождения змей, и этого оказывается достаточно, чтобы змея освободила путь (XXVI, 683–774). Отметим, что рассказ о происхождении змеи впервые звучит при воскрешении Лемминкяйнена его матушкой, когда он был убит стрелой-змеёй, причём этот рассказ, кажется, знаменует окончательное исцеление героя (XV, 591–608). Другим примером действия рассказа о первотворении может послужить эпизод приготовления пива на свадьбу – без поведания о том, как пиво было сварено впервые, оно не может быть сварено теперь (XX, 131–424); а также рассказ Вяйнемёйнена о происхождении медведя во время «медвежьего праздника» – чтобы убитый зверь не рассердился (XLVI, 355–460). Но вернёмся к Одину.

Он же, Один, неузнанным явился ко двору короля Олафа и рассказал этому монарху много интересного о конунгах и древних событиях, сумел ответить на все вопросы короля обо всех странах и вещах. И даже подкинул королевскому повару жертвенное мясо – два больших и жирных куска говядины – считая, должно быть, забавным, если августейший монарх и фанатичный христианин отведает языческой требы («Сага об Олафе сыне Трюгви», LXIV).

«Сага о посошниках» содержит рассказ про норвежского кузнеца, что жил неподалеку от шведской границы, у которого Один остановился на ночлег, а наутро даже попросил подковать своего коня: «…Они пошли в кузницу и кузнец спросил гостя: “Где ты был прошлой ночью?” “В долине Медальдаль”. А это было далеко от Несьяр (где жил кузнец), потому хозяин резонно заметил: “Ты, судя по всему, большой обманщик, этого никак не может быть”. Ковалось кузнецу из рук вон плохо, и подковы вышли такими большими, каких он никогда не видывал. Но когда их примерили, они оказались коню впору. Когда конь был подкован, гость сказал: “Ты человек неучёный и неразумный. Почему ты ни о чем не спрашиваешь?” Кузнец спросил: “Что ты за человек, и откуда явился, и куда держишь путь?” Тот отвечал: “Явился я с Севера и долго оставался тут, в Норвегии, но теперь думаю податься в Свейскую державу. И долго плавал я на кораблях, а теперь нужно привыкать к коню”. Кузнец спросил: “Где же ты собираешься быть к вечеру?” – “На востоке, в Спармёрке”, – отвечал тот. “Этого не может быть, – сказал кузнец, – ведь туда не доскачешь и за семь дней”. Гость вскочил на коня. Кузнец спросил: “Кто же ты?” Тот ответил: “Слышал ты об Одине?” – “Слышал я, как его поминают”. – “Теперь ты можешь его узреть, – говорит гость. – И если ты не веришь тому, что я тебе сказал, смотри же теперь, как я перескачу на моем коне через ограду”. Он пришпорил коня, тот перелетел через ограду и не задел её, а колья в ней были вышиной в семь локтей. Больше кузнец его не видел» (пер. А. Я. Гуревича, Гуревич, 1990, с. 101).

Один провоцирует события в «Саге о Волсунгах»:

«Сказывают так, что было разложено много костров вдоль палаты той; и вот стоит посреди палаты большая эта яблоня[21 - Родовое дерево.], о которой была речь. И тут говорится, что, когда расселись люди вечером вокруг костров, то человек некий вошёл в палату. Тот человек был людям неведом с виду. Тот человек так был одет: плащ на нем заплатанный, ступни босые, а на ногах холстинные штаны. Тот человек в руке держал меч и шёл прямо к родовому стволу, а на голове у него шляпа; был он очень высок и стар и крив на один глаз. Он взмахнул мечом и так вонзил его в ствол, что меч тот вошёл в дерево по рукоять. Все люди приветствовали того человека; тогда он заговорил и сказал;

– Тот, кто этот меч вытащит из ствола, получит его от меня в дар, и сам он в том убедится, что никогда не держал в руках лучшего меча.

Затем выходит этот старик вон из палаты, и никто не знает, кто он такой и куда идет. Тут повскакали они с мест и заспорили о том, кому взяться за меч; думали, что достанется он тому, кто первым до него доберётся. Наконец знатнейшие подошли первыми, один за другим, но не было тут такого, кому бы удалось это дело, ибо меч не шелохнулся ни в какую сторону, сколько за него ни хватались. И вот подошёл Сигмунд, сын Волсунга-конунга, схватил меч и вырвал его из ствола, точно он там лежал свободно, дожидаясь Сигмунда. Это оружие так всем было по душе, что никто, думалось им, не видал ему равного…» (Сага о вольсунгах, 1997).

Вокруг меча между Сигмундом и Сиггейром-конунгом разгорается спор, Сиггейр предлагает обмен меча на его тройной вес в золоте, Сигмунд отказывает. Тогда, затаив обиду, Сиггейр нападает на Волсунга с ратью, убивает его, а детей, включая Сигмунда, берёт в плен… и т. д.

В дальнейшем, по тексту саги, Один ещё несколько раз является «неузнанным»: в качестве перевозчика-лодочника,[22 - Отметим, что ещё один бог искусств – финно-карельский Вяйнёмейнен может выступать лодочником-перевозчиком: словом он управляет лодкой («Калевала», XLII, 193–215), он дважды творит лодку заклинанием (Там же, XVI,101–114, L,485), пением творит для лодки гребцов (Там же, XXXIX, 275–290).] который исчезает на глазах Сигмунда вместе с трупом отравленного Боргхилдой Синфьотли; он же подстраивает гибель Сигмунда, лишая его и своего подарка и Удачи.