Мы, или Хроника одного сплава

– Ага, – лениво кивает Вадик.

Брови мои лезут на лоб.

– На кой они здесь в таком количестве?!

– Как на кой? На заводе работать. Своих-то разогнали: то сокращение плановое, то хозяева меняются – вне плана гонят. Классных токарей выперли. А сейчас спохватились – заказы пошли, а работать некому. Мужики все в Подмосковье уехали и возвращаться не хотят: кто обиделся, кого зарплата не устраивает. Сам посуди, они там за ту же работу в три раза больше получают! Вот и везут этих. А они… – со вздохом Вадик машет рукой, – не то, что у станка не стояли, а вообще не знают, что это такое, зачем и с какой стороны к нему подходить. Мужики плачут, когда работу от них принимают, – почти всё переделывать приходится. Работнички… – брезгливо морщится Вадик. – Наплетут с три короба, какие они классные и умелые, их сюда и везут, а у них цель одна – из аулов своих выбраться любой ценой, здесь обосноваться. Там что они имеют: голую степь или голые горы, а здесь – цивилизация. Здесь для них настоящий рай.

Вадик умолкает, отхлёбывает пиво из бутылки, полощет им рот и, проглотив, добавляет:

– Здесь они плодятся, набирают силу. Тут всё невыносимее и тяжелее становится жить нам, но им, приехавшим из абсолютной нищеты и разрухи, тут сказка…

– Вадь, – перебиваю я, – ты не перегибаешь, так ли уж невыносимо? Посмотри, – киваю в сторону скачущей у сцены толпы, – им вроде хорошо, им нравится…

– Да? – грустно улыбается Вадик. – А ты присмотрись, кто там! Молодняк до двадцати лет. Не понимают, не соображают, что происходит! Им пока ещё всё равно. Бесятся, пиво-водку пьют. И не замечают, нет им дела до того, что мы потихоньку вымираем… А нас заменяют эти… гости из соседних республик! Слышал, в верхах обсуждают новую миграционную политику: собираются восполнять недостаток населения за счёт мигрантов?

– Слышал.

– А к чему это приведёт, задумался? – Вадик испытующе смотрит на меня и, не дождавшись моего ответа, отвечает сам: – Да при таком подходе лет через пятьдесят всякий, кто захочет, будет звать себя русским – несмотря на цвет кожи и разрез глаз!

– Вадь, ты прям националист какой-то… Что ж теперь гнать всех нерусских, не давать в страну въезжать?

Лицо Вадика искажается, на нём появляется гримаса – смесь боли и полнейшей безнадёги.

– Да какой я националист, Иван? – спрашивает он тоном полным отчаяния. – Почему, как только кто-то заговаривает о том, что у русских в этой стране должны быть какие-то права, его сразу же обвиняют в национализме и, вообще, во всех смертных грехах? Национализм тут при чём? И зачем кого-то гнать? Я всего лишь о том говорю, что, может, хватит решать проблемы через заднее крыльцо? Может, наконец-то поднять наш уровень жизни, чтобы мы плодились и множились, а не рассчитывать, что приезжие заменят нас, согласятся жить и работать в этом дерьме, – Вадик разводит руками, как бы пытаясь захватить побольше пространства вокруг, – так как дерьмо это не такое дерьмовое, как на их родине? Может, наконец, властям по-настоящему задуматься о благополучии населения этой страны – бросить показуху и бредовые идеи и заняться делом?

– Ага… – вздыхаю я. – Делом заняться давно пора…

Музыка на сцене внезапно умолкает.

– А сейчас с обращением к вам выступит депутат городской думы Пётр Васильевич Востриков, – эхом разносится по площади.

На сцену поднимается низенький, коротконогий дядечка с солидным, нависающим над поясным ремнём брюшком. Пристроившись к микрофону, вещает:

– Здравствуйте жители нашего любимого города! Рад приветствовать вас!

В ответ из толпы у сцены раздаются редкие аплодисменты.

Вадик хмыкает, ставит опустевшую бутылку под ноги. Произносит лукаво:

– А ведь я теперь тоже партийный, Вань!

– Как же тебя угораздило? – удивляюсь я искренне.

– На прошлой неделе зашёл за зарплатой. Мне кассирша и говорит: «Распишись тут и тут». Я без всякой мысли расписался и по делам пошел. А к вечеру меня вдруг сомнения мучить начали: почему два раза расписаться пришлось, обычно же один! Деньги пересчитал: нет, премию не дали… Я бегом в бухгалтерию: «За что второй раз расписывался?», – интересуюсь. «Теперь ты в партии!» – отвечают мне… Ты, Вань, догадываешься в какой?

– Тут, Вадь, к гадалке не ходи, – усмехаюсь я.

– Я, как представитель самой лучшей партии, – тем временем выкрикивает со сцены депутат, – партии «Единая Россия», не могу не отметить, что год от года жить становится всё лучше, я бы даже сказал веселее! Да жить становится веселее, доказательством тому сегодняшний праздник! Наше с вами единение, единство! Да! «Единая Россия»!

– Сынки, – раздаётся за нашими спинами. – Можно я бутылочку заберу?

Синхронно обернувшись, мы видим перед собой сгорбленную, не по-летнему укутанную в шерстяную шаль бабушку.

– Сынки, бутылочку можно?.. – повторяет она, не поднимая глаз. В руках её огромные, едва не в пол её роста, сумки, доверху набитые бутылками.

– Конечно… – Вадик поднимает бутылку, протягивает ей.

Поставив сумки на землю, бабушка принимает бутылку, прячет в одну из сумок.

– Спасибо сынок, – произносит устало. Чистая, опрятно одетая она совсем не вяжется с бомжами и уличными побирушками, вызывая у меня ощущение дискомфорта: что она здесь делает, зачем? – Ещё чуть-чуть похожу и можно домой… – говорит она едва слышно, скорее для себя, чем для нас, подхватывает сумки и уходит тяжёлой шаркающей походкой.

– Растут заработные платы! – несётся ей вслед со сцены. – Увеличиваются пенсии! Наши пенсионеры чувствуют уверенность, ощущают заботу государства! Многие из них уже ездят отдыхать за границу!

– А что это вы тут делаете?! – одновременно с хлопком по плечу звучит у меня над ухом Костин голос. Судя по голосу, Костя пребывает в отменном расположении духа.

– Да так, в общем, ничего… – отвечаю я, оборачиваясь.

– Что-то вы кислые какие-то… – произносит Костик неуверенно. – Стряслось чего?

– Стряслось, – цедит Вадик. Лицо его побледнело, уголки губ опустились, а брови съехались к переносице.

– Что?

– Да так, – машет Вадик рукой. – Пойду я, мужики, ладно? Завтра созвонимся.

Мы обмениваемся прощальными рукопожатиями, и Вадик уходит.

– Что это с ним? – спрашивает Костя, настороженно глядя ему вслед. – Вид у него такой, словно привидение увидел.

– Угу, – бурчу я неопределённо. – У тебя-то как дела? Справедливость восстановил?

– Нет справедливости на свете, – кисло улыбается Константин.

– Это почему же?

– Парень у неё. Жениться собираются.

– Это она тебе так сказала?

– Ага.

– И ты сразу на попятные? Ну ты даешь!

– Да иди ты, – беззлобно посылает меня Константин.

– Эх, Костик, ты прямо последний романтик какой-то… – картинно вздыхаю я.

– Да иди ты… – повторяет Костя.