Мы, или Хроника одного сплава

– Есть такое… – говорит с болью в голосе. – Есть…

– Ты в окошко глянь, – предлагает бабушка. – Видишь, бабули на лавочке сидят?

Привстав со стула, Костик выглядывает в окно:

– Вижу.

– Подружки. Две погодки мои, а третья молодая – семьдесят восемь всего, – улыбается бабушка. – Войну пережили. Что с того, что на фронте не были? А в эвакуации на заводе им сладко было? По восемнадцать-двадцать часов в день у станка – каково это? Всё для фронта, всё для победы! А теперь, что теперь они имеют? Пенсию грошовую? Да на таблетки одни сколько надо – старые же они, больные! А кушать на что? На помойку их выкинули, вот что я тебе скажу! Государство выкинуло – то, которому они свою молодость и здоровье отдали. Я уж им не говорю, что я – ветеран. Стыдно мне, понимаешь? Стыдно… – в бабушкиных глазах появляются слёзы. – Ну, как это тебе объяснить… Стыдно за то, что пенсия у меня больше… Налей мне ещё… половинку…

– Нет нам прощенья… – сквозь зубы произносит Костя, наполняя её стопку. – Нет… – лицо его побелело, скулы заострились, а на лбу пролегли глубокие борозды морщин.

– Что ты, Костя, что ты… – вздыхает бабушка. – Разве ваша вина?

– А чья же? – хмурится Костик. – Молчим, глаза закрываем, вид делаем, что не видим… А многие уже и действительно не видят. Словно так и должно быть.

На вытянутой руке бабушка поднимает стопку. Пальцы её подрагивают, водка в стопке колеблется, грозя выплеснуть наружу.

– Ну, давайте, ребята…

Чокнувшись, мы выпиваем.

– Пойду я, прилягу, – говорит бабушка, поднимаясь из-за стола. – Разморило что-то. А вы кушайте, ребятки.

Тяжело переставляя ноги, бабушка выходит с кухни. Съёжившись, кусая губы, Костик смотрит ей вслед.

– Сдают старики, – произносит сдавленно. – Сдают… Уйдут, с кем останемся?.. Будем ли мы такими, как они?.. Такими… настоящими людьми? Не забудем ли, не растопчем память о них?

– Боюсь, что забудем, Кость.

– И я, Иван, боюсь… Смотрю вокруг и страшно становится. Превращаем историю нашу в анекдот. Пошлый, никчёмный. Причем на официальном уровне. Как грибы вылезают «историки» с «изысканиями», «опровержениями». Доходят до того, что Гастело летал пьяным, Матросов поскользнулся, – по Костиному лицу пробегает судорога. – Да он бы, сука, историк этот, хотя бы пьяным в колонну немецких танков врезаться попробовал или перед ДЗОТом «поскользнуться»! И что мы за люди такие? Любой другой народ старается доказать, что его герои, сказочные и реальные, самые крутые из самых крутых. Обеляет их, прощает грехи, преувеличивает достоинства. И только мы поливаем своих героев грязью, жаждем смешать с дерьмом. Как это объяснить? – на несколько секунд Костик умолкает, разливая в стопки остатки водки. Разлив, продолжает: – Долго я думал и сделал предположение, что это такая особая разновидность стыда. Нам стыдно, что они были умнее, достойнее, мужественнее и порядочнее. А мы, подонки, не способны на то, что смогли они. Мы знаем это и нам стыдно. Но вместо того, чтобы улучшать себя, стараемся сравнять с дерьмом их. Сравняем и ничто не будет колоть глаз, смущать подленькую душонку. Вот только как тогда жить, на кого равняться, кем вырастут наши дети без идеалов героя-защитника и гения-учёного? Мелкими малодушными пакостниками…

Порывистым движением Костя зашвыривает в рот порцию водки, пожевав губами, спрашивает:

– Где тут у вас покурить можно?

…Из кухни мы переместились в мою комнату. Распахнув окно, Костик усаживается на подоконнике, закуривает. Я тем временем провожу ревизию вещей в гардеробе. Извлекаю из него шерстяной свитер, теплые вязаные носки, пару походных камуфляжных штанов, пару футболок и штормовку. Из кладовки достаю спиннинг, катушку, коробку с блёснами и садок, следом – «болотники», скатку с палаткой, спальник, туристический трапик и мощный охотничий нож в ножнах из задубевшей кожи. Что ж, все самое необходимое в наличии. Быстро собираю рюкзак, стягиваю его потуже. Всё, дело сделано, к приключениям я готов.

– Какие планы на остаток дня? – интересуется Костя, затушив папиросу в импровизированной пепельнице – срезанной наполовину алюминиевой банке из-под коктейля.

– Надо бы с Вадиком пересечься, узнать, во сколько он нас завтра подобрать сможет.

– Где встречаемся?

– Сейчас узнаем…

По телефону Вадик назначил нам встречу на перекрёстке у центральной площади. Совсем я забыл, что сегодня день города. По сему случаю на площади организованы массовые мероприятия: гремит музыка – вживую играет какая-то группа, у сцены толпится народ, тут и там на ветру реют триколоры.

– Привет, – приветствует нас Вадик и протягивает руку.

– Привет, – сжимаю я его ладонь. – Вадь, это Костя, познакомься.

– Вадик… Костя… – парни обмениваются рукопожатием.

– Ну, что скажешь, Вадь?

– В норме всё, – сообщает Вадик. – Я три дня выходной, так что в любое время в вашем распоряжении.

– На чём поедем?

– Завтра утром в гараж смотаюсь, там ясно будет. Либо ГАЗ шестьдесят шестой с кунгом, либо ПАЗик.

– Отлично! Ну что, по пивку?

– Можно! – с готовностью соглашается Костя.

– Завтра рулить… – сомневается Вадик. – Если только одну…

– Пошли, я угощаю!

В ларьке, на краю площади, я покупаю пиво. По периметру площади установлены скамейки, но сейчас все они заняты, так что нам приходится распивать стоя прямо у ларька. Вокруг снуёт уже успевшая подгулять молодежь. Звучит перекрывающий музыку мат и смех. Считаются деньги, покупаются коктейли и пиво, «стреляются» сигареты, заводятся знакомства на вечер, а может быть и на ночь. Откуда-то доносятся звуки ссоры, грозящей перерасти в драку. В общем, праздник удаётся.

– Это нечестно! – восклицает Костя, оторвавшись от бутылки.

– Чего?

– Гляди какая! – тычет Костик рукой.

Я смотрю в указанном направлении. Там группка из трёх девушек. Среди них выделяется одна: рыжеволосая особа с пышной грудью, упакованной в коротенькую маечку, и шикарными ножками, прикрытыми душераздирающе короткой миниюбкой.

– Это нечестно, иметь такую грудь и не быть знакомой со мной… – изрекает Костя, и нас с Вадиком разбирает смех.

– Ну, иди, восстанови справедливость! – подначиваю я Константина.

– И пойду, – заявляет он. И действительно идёт.

Поравнявшись, как бы невзначай заговаривает о чём-то. На лицах девушек появляются выражения сначала лёгкого недоумения, а потом – заинтересованности. Не давая им опомниться, Костя говорит ещё и ещё. Не знаю, что он там плетёт, но дамам, судя по всему, нравится. Они благосклонно улыбаются, и вскоре между ними и Костей завязывается оживлённая беседа.

– Профессионал, – улыбается Вадик. – Я так лапшу вешать не могу, – добавляет он и, протяжно зевнув, сообщает: – За двое суток часа четыре спал.

– Чего так? Любовь-морковь или…

– Или, – морщится Вадик. – В столицу мотался.

– По работе?

– Ага, – зевает ещё раз. – Целый вагон казахов на Казанский припёрли… Забирал их.

– Не понял… Сюда их, что ли, привёз? – уточняю я.