Под чужим именем

Со следующего дня у меня пошла настоящая «работа». Утром я выгонял из малого ангара стоящий там тепловоз, заливал полный бак и выезжал через ворота за территорию батальона – пройдоха Фарид сделал-таки мне спецпропуск. Недалеко от 54-й стрелки я останавливался, переодевался в гражданское, прятал обмундирование в укромном месте и ехал через моечную депо к автостоянке, где после первого же моего выезда камазисты-частники начали выстраиваться с очередь с ночи.

Кроме них, подъезжало немало машин и с госномерами, а также легковых иномарок, в одной из которых на второй же день подкатили рэкетиры.

С ними я спорить не стал, отстегнул сколько положено, тем более что они железно пообещали оградить меня от посягательств правоподавительных органов.

Что же касается главного, то отбоя в покупателях не было, несмотря на то, что продавал я горючку по бешеной цене. Впрочем, это мало кого трогало – республика собиралась выходить из рублевой зоны, и от российских денег многие стремились побыстрее отделаться.

Возвращался я назад только после обеда. Бак тепловоза почти всегда бывал пуст, зато мои карманы трещали от денег. По пути я снова переодевался в военную форму, затем загонял тепловоз на место и шел в дизельную – смотреть, что там делает рядовой Худайбердыев.

А паренек менялся на глазах. Он уже самостоятельно, хотя и под моим наблюдением, запускал дизель; более того, я обнаружил даже, что он в состоянии снимать показания с приборов.

Про себя я уже подумывал, как бы мне не пришлось отделываться от помощника, если он вдруг станет шибко умным.

Вечерами я отправлял рядового Худайбердыева в обоз, а потом, когда приходил Фарид, мы делили выручку, после чего расходились, довольные друг другом.

В будке, под полом, я сделал отличный, как мне казалось, тайник, в который складывал получаемые от продажи казенной солярки деньги; туда же я сунул личные и служебные бумаги покойного Рифата Мирзагуллуева. Свои же документы я спрятал в боксе, да и не то что бы спрятал – просто завернул их в полиэтиленовый пакет и бросил в ящик с запчастями и инструментами к дизелю.

На четвертый день поток покупателей немного уменьшился – в Ченгире откуда-то появилось горючее. Зашевелилась железная дорога, и мне стало сложнее ездить на тепловозе, потому что из парка пошли пассажирские поезда – вывозить из города беженцев, которых было немало.

Поползли и товарные составы – в основном, состоящие из вагонов-контейнеровозов. Люди уезжали и вывозили свое имущество. Некоторые, как я понял, уматывали на частных грузовиках, заправляемых мною.

Тут-то мне и смыться бы самому под шумок, не дожидаясь вывода батальона – мелькала у меня такая мысль. Но нет, проклятая жадность все портила. На солярке я сколотил уже примерно три «лимона», а сколько я мог сделать на каустике – это мне пока трудно было представить. В мечтах я уже был главой какого-нибудь АОЗТ, ИЧП или ТОО с миллиардным оборотом. А поскольку я уже почти имел на руках стартовый капитал, останавливаться мне не хотелось…

* * *

На пятый день моей уголовно наказуемой деятельности я как обычно выехал на автостоянку, где и занялся торговлей. Машины в этот день подъезжали нечасто, и я проторчал здесь до самого вечера, причем не продал даже и половины бака. Чертыхаясь, я запустил двигатель и, пока он прогревался, пересчитал выручку. Без малого четыреста штук. Ладно, все равно неплохо.

Я дал ход, и в этот момент через переезд, не огороженный шлагбаумом, попер здоровенный самосвал «магирус». Я остановился, ожидая, когда он проедет, но дурацкая машина перегородила путь и остановилась. Я про себя ругнулся, вылез на мостик и заорал:

– Давай, съезжай! Я же тебя не могу объехать!

– Погоди, парень, – сказал рядом кто-то. – Заправь мою машину.

– Какую? – Я свесился вниз.

– Вон ту. – Неизвестный мужик показал мне пальцем на тихо подъехавшую «тойоту». И не какую-нибудь, а «лэнд крузер». И, кроме всего прочего, с очень знакомым номером.

Я приготовился было спрыгнуть вниз, врезать мужику по морде, а затем дать деру через парк депо – пусть-ка попрыгают за мной по путям. Но было поздно. На мостике недалеко от меня уже стоял не кто иной, как мой хороший знакомый по имени Сергей Юрьевич. И он держал в руке не менее хорошо знакомый пистолет, ствол которого смотрел в мое брюхо.

– Все, парень, – спокойно и очень серьезно сказал Сергей Юрьевич. – Слезай, приехали. Конечная станция.

8. В рабстве

В душном сарай-браке, слепленном, кажется, из глины пополам с навозом, сидя на жестких нарах, я тупо глядел в одну точку. Все. Допрыгался. Вот вам ваши миллионы, господин будущий генеральный директор. Будущий генеральный покойник…

Впрочем, я им еще нужен. Сергей Юрьевич, который, как оказалось, отзывается на кличку «Партизан», угрожая «пушкой», экспроприировал все мои нажитые непосильным трудом деньги, завязал мне глаза и, пока мы ехали, я был вынужден терпеть на физиономии эту дурацкую повязку.

Меня, правда, это немного обнадеживало – раз завязали глаза, значит, наверное, не убьют. Но это скорее всего, будет зависеть от того, к каким результатам приведет беседа, которая наверняка скоро состоится – у меня уже заранее чесались скулы и ныли челюсти.

Ехали мы почти в полном молчании. Партизан ко мне не обращался, я ему вопросов тоже не задавал. И без того ясно – я влип, как банан в рукомойник. А все из-за жадности – нечего было тянуть с этой соляркой. Поэтому нет никакой необходимости сетовать на судьбу – в таких случаях доктор Геббельс говаривал: «Вы сами хотели тотальной войны»…

Лязгнул засов. Со скрипом отворилась тяжелая дверь, и в помещение ворвался яркий солнечный свет, сразу же загороженный фигурами Партизана и еще троих. Двое из них – юноши красоты неописуемой, местный аналог наших кожано-адидасовых, еще один – тот самый, что просил заправить ему машину. Национальность не разобрать. Элегантный такой дядя, вроде Партизана, но постройнее и помоложе. С большими усами.

– Ну, что с ним делать будем? – спросил он у Партизана.

На меня они почти и не смотрели, ведь я для них – как насекомое в коллекции, улететь булавка мешает. Осталось только прицепить рядом этикетку: «Жук обыкновенный. Пойман в солярке». А еще лучше – выбросить за ненадобностью. Надо полагать, экземпляр отнюдь не уникальный.

– Работать, – ответил Партизан, нехорошо ухмыляясь.

– Но это он? Точно? Я тебя последний раз спрашиваю!

– Конечно, он! Сколько можно…

– Тогда почему он за столько дней никуда не смылся?

– Откуда я знаю? – Партизан начал закипать. – Для чего мы, по-твоему, привезли его сюда?.. Разберемся, думаю.

– Тогда побеседуем с парнем? А?.. – Усач перевел взгляд на меня.

– Только не сейчас, – заявил Партизан. – Я с ним сейчас не смогу разговаривать. Я его, гад буду, придушу, как шакала! – С Партизана вдруг слетела вся его респектабельность, и он стал напоминать некоторых моих бывших докеров с соответствующим прошлым.

– Тогда что?

– Слушай, Доктор, давай вечерком. А то он, по-моему, все еще думает, что мы шутим.

Усатый Доктор фыркнул. Партизан продолжил:

– Путь пока с ним твои побеседуют. А то он парень совсем невоспитанный.

Доктор пожал плечами.

– Ладно, – сказал он вполне равнодушно и бросил что-то своим «торпедам». Мне стало, мягко говоря, не по себе.

Партизан с Доктором не спеша удалились. Со мной они не попрощались, я с ними, разумеется, тоже.

Зато остались двое других. Это плохо.

– Э, ты! Сюда иди!.. Э-ээ! Куда, на х'?!..

Очень плохо.

* * *

От жары пот с нас тек градом. С меня – точно, да и с Партизана – тоже. Доктору, похоже, на жару было наплевать, так же как и «торпедам», что сидели в углу и рассматривали свои когти.

Мы находились в том же бараке: я – на нарах, Партизан и Доктор – на притащенных откуда-то корявых табуретах, а «торпеды» – просто на корточках возле двери. Поддерживая руками свою опухшую после дневной беседы физиономию, я отвечал на вопросы, которые задавал в основном доктор. При этом я старался отвечать по возможности честно, но это мне, к сожалению, не всегда удавалось.

– Ладно, парень, – сказал Доктор устало. – Ты вконец заврался и понять не можешь того, что тут убивали за меньшее. За много меньшее. Это до тебя еще не дошло?