Мединститут

–Хорошо, Лариса, спасибо. Тогда скажите старосте этой группы, чтобы поднимались ко мне сюда. Я пока буду вести занятия. А как Гафнер поправится, заберёт их у меня. Больше никаких новостей?

Лаборантка ответила отрицательно и ушла. Аркадий Маркович открыл и просмотрел ежедневник, затем набрал номер ординаторской 2-й хирургии.

–Доктор Горевалов? – спросил он, улыбаясь. – Да, доброе утро. Как отдежурил, Петя? Никого не оперировал? Проблемных не было? То есть, тебе всё по больным понятно. Тогда поздравляю- первое самостоятельное дежурство, целое событие. А тяжёлые как? Кто именно? Ну этот- огнестрельный, ломоносовский. С разлитым перитонитом. Рыбаков, 27 лет, из одиннадцатой палаты. Он как, не затяжелел? Что? – Самарцев напрягся, поплотнее прижал телефонную трубку к уху, привстал и прикрутил радио.– Стул был? И без стимуляции? Не температурит? Ну что же ты не поинтересовался. Интересный больной, дискутабельный. Но в целом- не хуже? Ладно, отчитывайся Гиви, поговорим потом. Я? Пока занят буду, две группы у меня сегодня. Но ты зайди часиков в одиннадцать. А, у тебя операция? Тогда зайди, как закончите. Ещё раз поздравляю.

Самарцев повесил трубку. Посидел, вертя в руках очки, поразмышлял. Думы были тяжёлыми, о чём сказала протянувшася от носа к губе складочка кожи. Анатолий Маркович несколько раз хмыкнул, отрицательно мотнул головой, потрогал себя за кончик носа.

В дверь постучали. Стучали особо предупредительно.

–Можно?– в комнату заглянуло широкое мужское лицо.– Аркадий Маркович, здравствуйте, извините за столь ранний визит…

–А, здравствуйте, здравствуйте, Сергей Петрович! – Самарцев светло улыбнулся в ответ и встал навстречу посетителю. – Заходите, заходите. Что-то случилось?

Вошёл низенький плотный мужчина средних лет в не очень новой, но очень хорошей, «просто отпадной» кожаной куртке до колен, в белой рубашке, с галстуком, с портфелем под мышкой. Рукопожатие было взаимным и крепким.

–Вы уж извините, что я без предварительного звонка, – заговорил Сергей Петрович, улыбаясь ещё шире и искательнее, – но тут у дочки что-то живот прихватило, с пяти утра. То отпустит, то прихватит, бегаем всё вокруг неё. Я уж подумал, не аппендицит ли? И к вам, Аркадий Маркович, по старой памяти. Посмотрите мою выдру? Там, кстати, на неделе шкафы югославские должны завезти, вы, помнится, интересовались…

–О чём речь, Сергей Петрович, конечно, – гостеприимно развёл руками Самарцев. – А что, раньше такого с ней не было?

–Впервые, Аркадий Маркович, в том-то и дело. Может, там и пустяки какие. Но очень уж я аппендицита боюсь. У меня двоюродный брат от аппендицита помер в 67-м году. Всё думали- то ли гастрит, то ли лимфоузлы. Пока думали, аппендицит лопнул, полный живот гноя был…

–Сейчас разберёмся. Если что, то и анализы, и ФГС, и даже УЗИ можно будет сделать. Пусть заходит девочка…

-3-

«Почти все студенты, живущие отдельно от семьи, получают от родителей денежную помощь (97%, кроме натуральной помощи (одежда и т.д.) По размерам ежемесячной денежной помощи студенты распределяются так: до 30 рублей-38%, от 30 до 50- 43%, от 50 до 100-11%, больше 100 рублей- 5%. Размеры стипендий у большинства студентов незначительны (40-50 рублей в месяц), и, естественно, не обеспечивают прожиточного минимума»

(Советская печать, октябрь 1986 года)

На часах было начало девятого, и  хирургических отделениях дежурный персонал готовился к сдаче смены.

В ординаторских дежурные врачи, сдвинув шапочки на затылок, торопливо дописывали истории болезни поступивших и наблюдавшихся по дежурству, им помогали несколько субординаторов- шестикурсников, оставшихся дежурить эту ночь. На постах медсёстры заканчивали колоть утренние инъекции, мыли и упаковывали шприцы в крафтпакеты и укладывали в большие железные биксы для последующей отправки в стерилизацию. В 4-й хирургии в ургентной операционной заканчивалась операция удаления червеобразного отростка у больного, поступившего как раз под утро; дежурившие хирурги заключали между собою пари на то, что уложатся в стандартные полчаса и успеют закончить до начала пятиминутки. По палатам ходячие больные приводили в порядок себя, койки и тумбочки; лежачие делали это при помощи ходячих или родственников. У некоторых были нанятые сиделки.

Ночных санитарок ни в одном отделении не было.

Понемногу на рабочие места сходился дневной медперсонал.

Крупными шагами прошёл в свой кабинет заведующий 2-й хирургией Гаприндашвили Гиви Георгиевич, и уже со входа в отделение послышался его громкий сердитый голос- он, как обычно, выговаривал курильщикам.

–Здэс болница! Это запрещено приказом Мынздрава! Сосат дома будэте, кто нэдоволэн- на выписку! В самом-то дэле! Рыбаков, тэбя это тоже касается…

В ординаторской дежурный врач, клинический ординатор первого года Горевалов, заканчивая первое дежурство в своей жизни, трудился над историями болезни.

В процедурной, единой на два поста, обе ночные медсёстры в спешке доделывали уколы и брали анализы крови из вены. Точнее, медсестёр ни одной не было. На первом посту вчера дежурила Света Изосимова, 17- летняя студентка медучилища, а на втором- вообще мужик, студент 6-го курса мединститута Антон Булгаков.

Света, худенькое создание в просторном грязном халате, с сосредоточенным и простеньким личиком, только называлась медсестрой, поскольку училась ещё на втором курсе училища, и никак не могла иметь необходимых среднему медработнику теоретических знаний и практических навыков. Она была оформлена ночной санитаркой, да и то с нарушением КЗоТа, поскольку была несовершеннолетней и не имела права работать ночами вообще. Однако работала. Администрация больницы из-за остро-хронической нехватки доврачебного персонала шла на всё, чтобы «заткнуть дырку». Света работала на посту уже третий месяц, ещё с лета. Работала не очень хорошо, даже «отвыратытельно», как в сердцах говорил зав.отделением, под личную ответственность которого Изосимова и работала, но увы, никаких других желающих «вкалывать за копейки» не находилось.

Антон, представительный 23-летний юноша в очках «-3» и со вьющимися чёрными волосами, являл собою иную крайность. Медсестрой, точнее, медбратом, он работал в этом отделении третий год, с начала четвёртого курса, когда студентам мединститута разрешено выполнять обязанности фельдшера. Булгаков собирался стать хирургом, и в настоящее время проходил субординатуру в этой же клинике в группе доцента Самарцева. До диплома ему оставалось чуть больше полугода.

Медбратом же он работал по ночам потому, что не хотел обременять родителей лишними расходами на своё содержание. Зарплата у медсестёр хирургии была ерундовая, всего 80 рублей в месяц, но совокупно со стипендией (45 рублей) выходило неплохо. Став врачом, он начал бы с начальной ставки врача-интерна в 110 рублей. Так что особо торопиться заканчивать институт существенного материального стимула у него не было.    Его работой Гаприндашвили был очень доволен.

–Зачем хочешь хирургом стать? – спрашивал он иногда. – Работы много, овэтствэнность огромная, платят с гулкин нос, – перечислял он. – Потом, закончишь, гыде работать собираешься? В земстве каком- нибудь, в амбаре при свэчах опэрировать? Сопыёшься…

–А к вам если, Гиви Георгиевич? Вы ж меня давно знаете, сколько раз я вам ассистировал. Есть же в отделении свободные ставки? – нажимал Антон.

Вопрос распределения начинал его понемногу тревожить. Тучный грузин фыркал в чёрные с проседью усы.

–Есть дыве ставки дэжурантов, но ты нэ мылься, – строго отвечал он.– Эти ставки мы всэ тут понэмногу разрабатываем, пара лишних дэжурств вы месяц никому нэ помешает, у всех сэмьи. У всэх. Да и нэ нужны мыне врачи, своих прэдостаточно. Мэдсёстры нужны. Ой, как нужны. Мэдбратом вазму, а врачом – ызвини…

Света торопливо кольнула своего последнего больного, сверилась с процедурным листом, поставила окончательную галочку, промыла шприцы под  краном, разложила их на подоконнике для просушки, закрыла стеклянный шкаф и объявила Антону:

–Ну чё? Я всё, своих всех переколола и переклизмила. Я пошла?

–Как «пошла»? Света, блин, – тут же вскипел напарник. -А отчитываться кто будет? А? Ну, блин, – он как раз надпиливал ампулу, не рассчитал, и, отламывая носик, поранил палец острым краем. – Света, коза! Всё из-за тебя. А у меня полостная операция сегодня. Что, опять мне за тебя отбрёхиваться Гиви?

–Ну ты чё, хочешь, чтоб я на уроки опоздала? Ни фига себе. Мне к первой паре на Свердлова аж ехать! Тебе хорошо – отработал, и всё, дальше здесь остаёшься. А мне мотылять через весь город…

–Света, меня твои пары как-то мало волнуют, – сердито ответил Булгаков, крепко прижав к царапине ватку со спиртом. – Я тебя уже раз отпускал, когда у тебя половина уколов осталась не сделанной. Получил тогда от Гиви по полной программе. А тогда, когда к тебе подруги приходили и ты их тут учила уколы делать? Нет уж, хватит с меня, сама иди и «сдавайся».

–Да всё я сделала, чё ты? – Света столь внимательно посмотрела на Антона, что у того только укрепились подозрения в её правдивости. – Тем более, старшуха в курсе. Я у ней вчера отпросилась.

Ничего не хочу знать, – отмахнулся Булгаков. – Отчитываться за тебя не буду. Мне своего поста хватает во как.

–Нет, Антон, ну я же тебя отпускала, – заныла Света. Несмотря на очевидную неразвитость, она уже научилась прекрасно обращаться с этим без пяти минут врачом. – Отпускала всё время, когда тебе на операцию или в приёмник нужно, уколы за тебя делаю, капельницы, больных оформляю. А ты гавнишься…

Света решительно обиделась.

Антон тяжело вздохнул.

Действительно, он довольно часто во время своих дежурств оставлял пост на Свету, а сам уходил надолго в операционную, особенно если дежурил с Ломоносовым. Приходилось уступать.

–Ну ладно, если у тебя нет никакой фигни… Ты точно всё сделала? Смотри, я за тебя п…дюлей получать больше не буду.

–Да всё я сделала. Анализы, биксы отнесла, и свои, и твои. К ирригоскопии Федоренко готова.

Наркоту списала?

–Ой… щас!

Света тут же убежала. Антон разложил свои разобранные шприцы для просушки, навёл порядок в шкафах с лекарствами, и, торопливо поработав шваброй, включил кварц и закрыл процедурную. Несмотря на своё почти законченное высшее образование, врач-субординатор очень старательно относился к обязанностям среднего медработника.

-4-

«Давно уже меня и моих товарищей мучает вопрос: «Почему комсомольская организация стала такой доступной?» Мы справедливо беспокоимся об упадке престижа звания «комсомолец», так не эта ли доступность принизила роль, которую комсомол играет в жизни молодёжи? Не это ли породило все те многочисленные проблемы, которые стоят сегодня перед комсомолом»

(Советская пресса, октябрь 1986)

Работа в хирургии «десятки» начиналась в 8.30. В отделениях проходили летучки- «пятиминутки» по сдаче смены дежурными врачами и медсёстрами, затем в 9.00 все хирурги собирались на третьем этаже в конференц- зале на общехирургическую пятиминутку. Или, как она более правильно называлась, «конференцию». Вёл её профессор Тихомиров, присутствовали прочие сотрудники кафедры, все заведующие отделениями, все дневные врачи. Дежурные врачи присутствововали обязательно, так как их черёд был теперь отчитаться о дежурстве перед профессором и всем коллективом хирургов. Присутствовала так же и молодёжь- клинические ординаторы, семикурсники-интерны, шестикурсники- субординаторы, пятикурсники- студенты.      Иерархия в хирургии была очень пёстрой и запутанной. Зато собрание получалось представительным и многочисленным. Дежурным хирургам иной раз предстояло отчитываться перед аудиторией из двухсот человек.