лИса

– Мои родители трахались лишь однажды, поэтому мы близнецы… Они не захотели сделать это второй раз, – ненавязчиво ушла Лиса от ответа.

– Это же из «Мечтателей» Бертолуччи! Обожаю этот фильм.

– Я почему-то даже не сомневалась, – Лиса внимательно взглянула мне в глаза, – идем на озеро? На луну смотреть, в водном отражении.

– Пойдем.

Мы встали и, закутавшись вдвоем в один спальник, словно в гигантский кокон, вылезли из палатки. Суматоха на большой поляне уже успокоилась, и слышны были лишь хруст веток в лесу да редкие всплески воды в камышах. Обнявшись, мы уселись на поваленное дерево, что лежало на берегу озера.

– Знаешь, Ли, – сказал я, – если вдруг завтра утром я умру, то для вечности ты будешь именно тем человеком, к которому я шел всю свою жизнь. Через опыт, ошибки, расстояния и отношения с другими людьми. Весь мой путь был именно к тебе, в эту самую точку во времени и пространстве. Но если задуматься, завтрашнего дня и так еще нет, – он существует лишь в возможной перспективе. То есть, мгновение, в которое я говорю тебе это, и есть тот самый момент истины. Понимаешь? Я прожил всю жизнь до сегодняшнего дня лишь для того, чтобы сейчас говорить с тобой.

– Мы прожили, чтобы встретиться, – серьезным тоном поправила меня Лиса.

– Да.

– Мить, а поехали путешествовать?

– Куда?

– В Латинскую Америку.

– С тобой, конечно, это очень соблазнительное предложение, но…

– Стоп, стоп, не надо сейчас отвечать, просто подумай. Уличные музыканты в Буэнос-Айресе, затерянные города, шаманы в Боливии, горы, гейзеры… Просто имей ввиду, что есть такая опция: поехать со мной в путешествие.

– Ох, как это заманчиво, – я обнял ее, – когда мы вернемся с Рэйнбоу, будет ровно месяц моего отсутствия, а за это время в Москве тебя начинают забывать. Это самый длительный мой отъезд в году. Месяц. В квартиру пустил друга на это время, потому что, если уехать и отказаться от аренды, то, вернувшись, я такую цену уже не найду. К тому же, первый месяц нужно оплачивать втройне – за первый и последний, плюс сто процентов агенту.

– Да я знаю все это, не думай об этом, я просто спросила на всякий.

– Давай в Москве вернемся к этому разговору. Посмотрю, как с работой пойдет. Честно говоря, последнее время работал много и за копейки.

– Хорошо, поговорим об этом позже.

– Ли, мы же в Москву вместе поедем?

– Конечно! – Лиса, искоса игриво посмотрела на меня, – ты чего спрашиваешь? Один собрался уехать?

– Нет, нет, конечно, с тобой, только с тобой.

– То-то же!

Она приблизилась лицом к моим губам, и я, обняв, поцеловал ее.

Оставшиеся дни прошли как в романтическом кино. Мы не разлучались ни на минуту. Ели, спали, занимались сексом… Я все больше заболевал этой рыжеволосой девчонкой и вместе с ней начинал принимать в себе то, чего обычно стеснялся, чувствуя, как мой образ отражается в ее полных обожания глазах. Более того, когда она была рядом, я начинал влюбляться и в весь окружающий нас мир. И мир этот в ответ накатывал потоками эйфории и безудержного болезненного счастья. Теперь я очень хорошо понимал Кирилла со Светой, которые до последнего дня Радуги так и не вышли из своей типухи, пребывая «перманентно в состоянии соития». Мы с ними так и не познакомились. Да и им, вероятно, было не до этого.

Иногда у меня появляется ощущение, что все мы находимся внутри некоего квантового эксперимента, словно в компьютерной игре. И игроков в этом эксперименте не так уж и много, как могло бы показаться. Есть настоящие, относительно каждого участника – «свои», как я их называю. Но большинство людей для нас – просто программы, зачастую шаблонно или небрежно прописанные. Эти программы создают собою мир каждого игрока, и он бродит среди них, словно неприкаянный, в поиске «своих». Между небом и землей, верой и неверием, – будто бродячий дух. А когда два таких человека встречаются и узнают друг друга, видя в найденном частичку себя, то вокруг возникает другой мир, качественно нового уровня, со своим особым невербальным языком, понятным лишь им двоим. Вот с этого момента и начинается настоящая игра, в которой они – главные персонажи и существуют лишь друг для друга.

Уезжая с Лисой на станцию, мы уничтожили все следы своего пребывания в этой реальности. Засыпали землей костровища и яму для пищевых отходов. Закидали еловыми ветками примятый палаткой пятачок. Наш пятачок. Радуга на небе появляется, ничего не разрушив, и исчезает, ничего не оставив. Разве что немного от самой себя, до следующего возвращения.

Часть 2

Вавилон

Вот и кончилось лето. Я сижу на кухне своей хрущевки. Несмотря на то, что сейчас еще август, мое лето уже ушло. Непрерывное звучание барабанов, бубнов, дарбук, маракасов, мисок и ложек, на которые ориентируешься, когда ищешь дорогу к лагерю, сменилось рокотом холодильника, заглушаемым орущим из динамиков в комнате драм-н-бэйсом. Звуки, которые встречают и провожают, будят и укладывает спать, меняются на звуки, которыми пытаешься заглушить другие звуки. Период блаженного ничегонеделанья, неторопливых разговоров у костра, беспричинной радости и обострения любви ко всем и вся сменяется на ежедневную гонку в тщетной попытке накопления эфемерных социальных баллов в существующей системе координат. Славное язычество – на двоичную систему счисления. Все меняется, лишь только ты пересекаешь границы большого города, и мы сами в первую очередь. Знаю по опыту, через пару дней чувство легкой досады пройдет. Москва затягивает в свой водоворот и очень быстро начинает щедро стимулировать каждое твое правильное, по ее мнению, действие.

С Лисой мы распрощались на Ленинградском вокзале, договорившись созвониться завтра – сразу, как только наша городская жизнь войдет в колею. Войдя в квартиру, поздоровавшись с Герой, который уже стоял в дверях, и забрав у него ключи, я сразу же завалился спать. И вся тяжесть бытия навалилась на меня утром – сразу же после пробуждения. В почтовом ящике обнаружились квитанции на коммунальные услуги за прошедшие пару месяцев. Похоже, Гера даже не подумал туда заглянуть. Денег после поездки практически не осталось. Холодильник также не ломился от яств. Однако, угол кухни был целиком заставлен пустыми пивными бутылками. «Похоже он здесь просто бухал» – подумал я, взял из шкафа большую клетчатую холщовую сумку и почти до верху наполнил ее пустой тарой. Спустился вниз, дошел до мусорного контейнера и выкинув бутылки направился к ближайшему гастроному, где озадаченно завис перед входом считая мелочь. Денег хватило бы разве что еще на несколько бутылок. Словно синоптик на лентикулярные облака, на мое упадническое настроение подтянулся какой-то бомжик:

– Шо братуха, похмелье?

– Да, не, просто не задалось, – отмахнулся я.

– А у меня оно, похмелье, – как-то обреченно сказал бомж и плюхнулся рядом на бордюр.

В кармане завибрировала мобилка. Это был Гера:

– Слышь Димон, спешил вчера. Я так думаю, у тебя сейчас с деньгами проблема. Там в ящике кухонного стола три тысячи. Отдашь, как разбогатеешь. Извини, что бардак в квартире оставил.

– Гера, ты лучший!

– Знаю, до связи.

Я вскочил, взглянул на бомжика, глядящего сквозь меня с бесприютной тоской, сгреб в кармане всю мелочь и протянул ему:

– Держи, брат. Только никому не говори.

Мужичок расцвел и, сграбастав горсть монет, махнул мне:

– Погодь, я сейчас возьму, поправишься со мной.

– Да не надо, спасибо, – кинул я уже на ходу.

«Купить месячную карточку на метро и заплатить за электричество – денег хватит», прикинул я дома, включая комп. Надо было срочно заявиться в Контору и вообще – начинать искать съемки. Пока я мониторил новости, зазвонила мобилка:

– Дмитрий, здравствуйте! Мы до вас вчера не могли дозвониться. Это из газеты «Труд за три копейки» беспокоят.

– Да, здравствуйте. Я вас слушаю.

– Вы же ни с кем не связаны обязательствами? Мы хотим предложить вам работу.

– В штат? – спросил я, усмехнувшись своей же наивности.

– Нет, договорные съемки. Но можем сделать удостоверение сотрудника, если необходимо. У нас сейчас есть интересная командировка. Ищем хорошего фотографа.

– Да, спасибо, мне это интересно.

– Приезжайте сегодня к нам в офис. Продиктуйте свой е-мейл, я скину вам адрес.

– Спасибо! Сегодня буду, – сказал я и, продиктовав «мыло», залез в почту.