Город, который…

– Я тебя укушу сейчас! Ты ведь нисколько не сомневаешься, что я отвезу тебя до дома, на фига вот это вот, про площадь…

– Ничего ты не понимаешь! Это такой способ устраивать маленькие праздники. Просишь до площади подкинуть, а тебя до дому везут! Здорово же! Говоришь, что проголодалась, хлоп – целый ресторан с музыкой, хрусталём и шампанским!

– А ты проголодалась? – подозрительно спросил Тимофей.

Снова рассыпались колокольчики смеха.

– Этот вариант с тобой не прокатит. Я бутербродов к кофе наделала. Сейчас принесу. У тебя, кстати, сыр закончился… Быстренько съедим и поедем. На самом деле времени маловато, а я ещё девчонок своих потискать хочу…

В городе всё-таки ввели режим ЧС. На всех крупных перекрёстках стояли военные. По жилым кварталам ездил уазик с громкоговорителями и невнятно хрипел про комендантский час и про адреса опорных пунктов полиции, куда следовало обращаться в случае чего. Связь по-прежнему отсутствовала.

Дымных столбов, подпирающих небо, над жилыми кварталами сегодня не было, но зато далеко за рекой, там, где над тайгой возвышались трубы Комбината, полыхало такое зарево, что становилось страшно. Чёрные клубы поднимались до самых облаков, затягивая всю северную часть небосвода.

Тимофей вёл машину не спеша: собрались быстро, так что пока успевали. Судя по отсутствию очередей на остановках, ситуация с автобусами нормализовалась: хоть что-то наладилось. У моста теперь стояли не только машины, но и связной бронетранспортёр с рамками антенн по периметру корпуса и со сложенной радио-мачтой.

– Как будто война… – тихо сказала Яна.

– Да уж… Ты после работы пробегись по магазинам, на всякий случай продуктами запасись. Не нравится мне всё это.

Через десять минут Тимофей остановился у подъезда Янкиной девятины.

– Спасибо, Тим.

Она выскочила из машины без всяких там поцелуйчиков, лишь помахала рукой. Он подождал, пока она скроется в дверях, и растерянно почесал в затылке.

«Что дальше-то? К Лёхе проскочить? А смысл? Пожалуй, надо ехать работать. Новости заодно послушать…»

О кошмарах наяву

Часа два он катался по Правому; клиентов было заметно меньше, чем после снегопада, но хватало.

Пассажиры рассказывали всякое, однако по большей части истории были столь нереальными и дикими, что Тимофей только качал головой.

Кто-то божился, что в соседский дом вчера весь день хлестали молнии так, что все антенны на крыше расплавились; другой пассажир с полубезумным взглядом и торчащими во все стороны волосами что-то бормотал про жутких чёрных тварей, которые с вечера бродили по окраине города и утаскивали припозднившихся одиноких прохожих; пожилая женщина, явно верующая, рассказывала про красных всадников и пролившийся на город кровавый дождь…

В тот день ему особенно запомнились нарики, которые прокатились в два адреса, но при этом рассчитались вперёд и сидели настолько пришибленные и тихие, что он сам, не выдержав, спросил:

– Случилось, пацаны, что?

Они переглянулись, Тимофею показалось, что со страхом. Потом тот, что сидел рядом, нехотя сказал:

– Кенты ночью… пропали куда-то. На девятом микрорайоне. Не слыхал? – огромные зрачки просто впились в Тимофея.

– Не, не слышал. Я с Левого вообще-то.

– Приехали на хату ночью. На тачке. – В глазах парня снова мелькнула тень ужаса. – Ну, замутили, то, сё… Потом надо было метнуться на одно дельце. А Паха остался со шмарой. И ещё один кентишка. Ну, мы вернулись по-быстрому, минут через двадцать, а… Там вилы просто! Двери вынесены, кровищей всё залито, какие-то куски… Трупов-то нет, но… А на всех стенах шашечки нарисованы, как в такси. Кровью!

– Фига се! – Тимофей выслушал недоверчиво, поскрёб щетину, предположил: – Может вам это… Привиделось?

– Хрена там… Привиделось! А главное, – парень ещё больше понизил голос, – базар до этого был… Ну, щипача-то того кинули, с кем приехали. Главное – бабок хватало, я спецом Пахе отдал полтос, а он зажал чё-то. И говорит потом: «Да что он сделает-то? В мусарню побежит?» А Саня: «А если сюда поднимется?» А Паха: «И что? Сожрёт нас? Порежет на мелкие куски?» Как придёт, типа, так и уйдёт…

Перед тем как вылезать, нарик ещё раз поинтересовался:

– В расчёте, шеф?

– В расчёте, в расчёте…

Следующие несколько дней ситуация в городе лишь осложнялась. Слухи насчёт Иркутской трассы подтвердились: что там случилось, никто толком сказать не мог, но за неделю до Таёжного не добралось ни одной машины. Поезда по-прежнему не ходили.

Народ, сообразив, что дело пахнет керосином, ломанулся сметать с полок магазинов всё подряд: давка, крики…

На пятые сутки почти все продуктовые позакрывались. Местная агрофирма, хлебозавод и несколько мелких цехов по производству всяких там пельменей и колбас продолжали работать, но всю реализацию под контроль взяли городские власти. Через неделю были введены продуктовые карточки. Тимофей помнил уже подобное – в самом конце восьмидесятых. Но сейчас всё было гораздо страшнее – потому что непонятней.

По местному телеканалу и на радиостанциях выступления мэра, депутатов думы и представителей разных ведомств с призывами к спокойствию сменяли одно другое, а в головах людей всё ширился и ширился ужас, подогреваемый гуляющими по очередям сплетнями и леденящими кровь рассказами соседок…

Тимофею запала в память одна встреча: он стоял в кармане у дороги в ожидании пассажиров, а по тротуару, слегка шатаясь, приближалась женщина. Вблизи стало заметно, что одежда на ней порезана на длинные полосы, а руки испачканы чем-то красным. Лицо было бледным, растрёпанные волосы падали на глаза. Она шла и разговаривала сама с собой, не кричала, но – в полный голос, так что было слышно даже сквозь поднятое стекло:

– Всё. Конец. Думаешь? Да конечно! Оно пожрёт всё, всё… Нет! Да! Мы все умрём! Будем душить друг друга, резать и напиваться кровью! Нам же так хочется…

Поравнявшись, она резко шагнула к машине, наклонилась, её ладонь впечаталась в лобовуху. Лицо придвинулось настолько, что на стекле появился туманный след её дыхания. Она сказала:

– Нас поглотит тьма! Мы растворимся… – потом жутковато негромко рассмеялась и пошла дальше.

– Кассандра, блин, – пробормотал Тимофей.

Кликушествующая ведьма потом мерещилась ему целый день…

Тимофей продолжал ежедневно выходить на линию и смотрел по сторонам уже не просто с беспокойством, а порой – с откровенным страхом. Сначала он полагал, что кто-то намеренно сеет панику, пользуясь всей этой неразберихой со связью, но странностей в самом деле становилось всё больше, и отмахиваться от них стало просто невозможно.

Поворотной точкой для него стал кошмар наяву, который поверг его в полную прострацию на несколько суток…

День был в разгаре, он вёз с автостанции на Правый какого-то напыщенного «бизнесмена».

Тимофей терпеть не мог таких, прям раздувающихся от ощущения собственной важности. Разговаривать с каким-то там таксистом этот лысый крендель считал ниже собственного достоинства, однако от вещания великой истины удержаться был не способен. В результате он никак не мог заткнуться, но каждое слово едва ли не цедил сквозь зубы.

Тимофея настолько взбесил этот хлыщ, что он даже позабыл о неурядицах последних дней. Однако, несмотря на кипение в глубине души, он какое-то время ещё держал себя в руках.

– Ну… обзывать людей нищебродами только потому, что они не ездят на мерседесах, вряд ли умно. Тем более, если во многом от них зависишь, – хмыкнул он, продолжая разговор.

– Нищеброд – это не констатация внешних признаков. Это внутренняя суть. Такие как вы никогда не поймёте, что значит быть настоящим человеком, потому что это вам не дано. Вы согласны быть неудачниками. Купив эту шушлайку, – он брезгливо скользнул глазами по салону «Фита», – вы сами заранее поставили на себе крест.

– Человек действует в рамках имеющихся возможностей.

– Кто мешал вам взять кредит, родственников потрясти и приобрести что-то приличное? Бэху-семёрку, ну или хотя бы С-класс… Дело даже не в деньгах, это вопрос имиджа, самоуважения!

– Что за странная идея брать под такси бэху-семёрку? Она ж себя даже не отобьёт!

– Об этом я и говорю… Вы сами ограничиваете свои горизонты и притязания. Вообще сам факт того, что вы в таком возрасте работаете в такси, говорит о том, что вы неудачник и не смогли ничего добиться в своей профессии… На кого-то же вы учились?