Ночь. Рассказы

Савва хотел и подойти к ней, и сторониться ее. Это противоречие мешало определиться, чего же он на самом деле хочет. Он не подходил, но старался не выказывать презрения, по крайней мере, когда проходил мимо.

Отчего они не общаются? Разве общие проблемы не сближают? Похоже, не в этом случае. Таких как он сторонились и стройные люди, и свои же. Как это глупо! Человек человеку волк. Те, кого сторонятся, сторонятся и самих себя. И нет выхода из этой ловушки. И всех это устраивает. С такими и разговаривать нечего. Общение – радость. А радость – удел стройных. Для остальных это под запретом. И запрещает это себе каждый сам.

«Ты опоздал, жирдяй!» – сказал стройный официант и замахнулся на него.

Савва отшатнулся и чуть не упал, закрывая лицо руками.

«Ну, подожди! Я подчистую выложу про тебя начальнику!» – говорил стройный официант.

Савва что-то мямлил в оправдание. Вместо слов у него вырывались непонятные звуки. Услышав это, официант истерически засмеялся и сказал: «Да у него уже язык жиром заплыл, нормальные слова сказать не может!»

С горечью внутри Савва поплелся в служебный туалет. Он хотел сказать стройному официанту, что шел пешком и намерен измениться, стать лучше, сменить положение. Савва надеялся на понимание и, быть может, поддержку в стремлениях, но в этот раз услышать очередное оскорбление казалось неожиданным. Он посмотрел в отражение и с силой захлопал ладонями по щекам, нервно приговаривая: «Жирдяй! Жирдяй! Жирдяй!»

Снова проклятый день начался. День трудового унижения, осознания своей никчемности и в конечном счете неминуемого примирения с участью. Савва увидел плетеный стул в углу и почувствовал облегчение. Сейчас посидит, задумается и мысленно уйдет от этого гнилого мира. Он с нетерпением повалился на стул, растянул ноги и стал глубоко дышать – это успокаивало. Послышался знакомый грубый голос. Савва не успел очнуться, как из-за ширмы показался стройный хозяин заведения. Хозяин строго глянул на него, а Савва подорвался с места, но не устоял и плюхнулся обратно на стул. Одна из ножек стула с хрустом надломилась – Савва плавно накренился набок и упал вместе со стулом.

Раскатистый хохот начальника послышался ему с затоптанного пола, а следом фраза надменным голосом: «За мебель вычту из зарплаты».

Только Савва приподнялся, как шлепнулся обратно: руки соскользнули с кафеля. Помог бы кто. Но какими упреками покроют, попроси он помощи. Пыхтя, надрываясь, он поднимал тушу и беспрерывно моргал, оттого что пот застилал глаза. Когда он встал, перед ним возник стройный официант, который чванливо осмотрел его и кивнул в сторону зала. Савва взял поднос и, припадая на одну ногу, поплелся подбирать объедки.

Он подошел к столу, уперся в него руками и попробовал отдышаться. Голова кружилась, казалось, он упадет и потеряет сознание. Безразлично на сидевших за соседним столиком посетителей. Мысли путались, глаза затуманились пеленой.

«Что это такое?» – сказала женщина визгливым голосом. А может, это только послышалось?

«Эй, малый, поди сюда», – сказал мужчина где-то сбоку.

Он закусил губу, собрал посуду и подошел к соседнему столику, где сидели мужчины в костюмах в вертикальную полоску и женщины в черных платьях. Они стройны и привлекательны. Они выпивали дорогие горячительные напитки. Мужчина в фетровой шляпе, который сидел среди них, поднял руку и поманил Савву. Его взгляд отличался: он не презрительный, не надменный. В нем проглядывалось что-то близкое, братское. Такое называется состраданием, но здесь никто и никогда не чувствовал подобное.

Незнакомец в шляпе сунул Савве в карман сложенную купюру и сказал: «Держи, малый, купи себе пышек».

Гулкая тишина ударила в уши. За столиком замолкли и переглянулись, словно ждали какого-то сигнала. Наконец мужчина в шляпе громко рассмеялся на всю залу, и хохот, как волной, подхватил остальных. Они смеялись и корчили лица от спазмов в животе, а он стоял в недоумении. Как ответить на эту подачку? Придя в себя, он развернулся и похромал в служебное помещение. За спиной раздался возглас: «Можешь не благодарить!»

Он вытряхнул еду в мусорный бак, достал смятую бумажку из кармана и пошатнулся. Поднос выпал из руки и грохнулся об пол – зазвенели и разлетелись осколки посуды. В руке он держал месячную зарплату. На сумятицу примчался стройный официант и всплеснул руками. Он ожесточенно вскрикивал, но Савва не слушал. Он спрятал купюру в карман и с наслаждением ощупывал.

«В последний раз это! В последний раз!» – обрывками доносились слова официанта. Так хотелось ответить на это дерзостью, впервые высказаться вслух.

Не помнится подобного дня. Он пешком дошел до работы и целый день отстоял на ногах, ведь стул сломался, сидеть теперь не на чем. К концу рабочего дня он постоянно прижимался к стене, чтобы ненароком не упасть. Ведь если упадет – вряд ли поднимется сам, а помощи ждать не от кого. Из последних сил он вытаскивал мусорные мешки с отходами и волок до тележки. А там, где никто не видит, он терзался желанием отыскать что-нибудь уцелевшее и поживиться этим. Но как же гадко представлять, что он вновь роется в мусоре и пожирает объедки. Нет, он начал новую жизнь, а в ней нет места таким поступкам. С титаническим усилием он прикусил желание, опрокинул тары в контейнер и гордо ступил прочь.

Проходя мимо книжного киоска, он остановился и нащупал рукой в кармане сложенную купюру. Подойти?

Пухлыми руками Жанна неторопливо поправляла товар на стеллажах и закрывала окна решеткой. Савва неуверенно двигался к ней. Не возникало вопросов, как начать разговор, да и вообще о чем говорить. Ведь обычно на него даже не смотрят. Но терять нечего. Не заговорит и ладно! В оцепенении он встал перед ней и молча разглядывал ее вздутые вены на ногах. Она покоробилась. Рабочий день окончен: она свободна от общения с людьми.

«Привет, Жанна, – начал он робко, – я сегодня столько денег получил и…» – он поднял голову и столкнулся с бешеным, озлобленным взглядом. Ее лицо покраснело, руки затряслись в судорогах. С губ срывались какие-то слова, но она так вскипела от злобы, что не могла их выговорить.

«Ах, ты! Жирдяй! – вырвалось у Жанны, – убирайся отсюда, жирдяй!»

Ошарашенный он хотел пуститься в бегство, но от усталости ноги не слушались. Он развернулся и поплелся прочь. За спиной разрывался злобный смех. «Это над тобой, слышишь? Точно над тобой», – говорил внутренний голос, и Савва не спорил.

Хотелось тут же удавиться. Он доковылял до автобусной остановки. Нахмурил лоб и старался всеми силами отогнать навязчивые мысли. Он зарекся идти пешком, но стоит и ждет автобуса. Он хочет измениться, но дает слабину в первый же день. Он раскис при малейшей неудаче и опустил руки, даже не поборовшись.

«Прочь, мысли! Прочь!» – думал Савва и заглядывал вдаль в надежде, что автобус вот-вот появится. Если он нарушит обещание – мысли перестанут терзать, вместо этого он привычно пристыдит себя. Легче согласиться с порядком вещей, нежели его изменить.

Подошел автобус.

О, как же он хотел зайти в него, но хотел и найти силы идти пешком. Он зашел и суетливо пробрался к свободным сиденьям. Хотел подумать, что ненавидит себя, а подумал, что ненавидит судьбу. В голове стало тихо, но неприятно засвербело в животе. Это не голод. Так проявлялась его ничтожность. Через пыльное окно автобуса он смотрел на серые панельные дома, на стройных людей, которые весело ходили по зеленым лужайкам. Смотрел, как они грациозно расхаживают, будто им в удовольствие. Смотрел, как они игриво бегают, будто им это приятно, и не понимал ничего. Но хотел так же, как и они, свободно передвигаться и радоваться.

Третий этаж. Он и не посмотрел в сторону лестницы. С полным безразличием вызвал лифт, поднялся на четвертый этаж и прихрамывая спустился к себе. Из кухни доносился ароматный запах ужина. Но есть не хотелось. Даже слегка подташнивало. Однако ноги сами привели на кухню, а руки брались за столовые приборы и пичкали рот едой.

Он не доел. Никогда такого не было, и он испугался: вдруг увидит мама, она ведь заставит доесть, заставит через силу пропихнуть еду в глотку и проглотить. Мельком поглядывая на дверь, Савва сложил остатки еды в пакет и выбросил в окно. Выбросил и почувствовал, как жжет презрительный взгляд матери. Он с ужасом обернулся, но никого не оказалось.

Он улегся на кровать и впервые за долгое время не ощущал тяжести в животе. Удивительно! Он будто преобразовался, но как? Может, прогулка так действует? Или загруженный рабочий день? Или то, что он не переел на ночь? Вместо тяжести появилась незнакомая легкость. Как же она приятна! Воодушевление вновь нахлынуло. Все-таки это правда, а то ложь. Моя жизнь в моих руках, а не под властью злого рока. Он заснул в бредовых мечтаниях, не включая телевизор.

В слипшиеся гноем глаза засветило солнце. Савва лежал и не мог пошевелиться. Болезненная ломота пронзила, словно острые пики впились и сковали тело. Он забеспокоился, не заболел ли? Он попытался встать, но в конечности врезалась нестерпимая боль. Вскрикивая сквозь стиснутые зубы, он приподнялся, сел на край и нагнулся к полу. Ныли ребра, но согнув тело, дышать стало легче. Он не понимал, что с ним происходит. Сквозь боль он собрался и пошел на работу. Пока он спускался и корчился от жутких спазмов в ногах, терзался сомнением: пойти ли ему пешком или сесть на автобус? При таком раскладе он с чистой совестью себя оправдает.

На остановку подъехал автобус и остановился. Он как бы подзывал Савву к себе. Будто автобус подначивал смириться, сесть внутрь и ехать до работы в удобном сидении. Савва опустил руку в карман и нащупал купюру. Вспомнилось лицо того незнакомца в фетровой шляпе. Непонятно почему, но в этом лице Савва черпал вдохновение. Ему захотелось стать таким же, надеть костюм в вертикальную полоску и помогать обездоленным людям. Он сжал купюру, пропустил автобус и отправился пешком.

Он шел бодрым шагом, не оборачивался и старался затушить ломоту в теле. Только мысли увлекали: ведь предстоит целый день простоять на ногах – как он тут же пресекал эти жалости к себе.

Савва не остановился и даже не взглянул на книжный киоск, а скользил мимо Жанны самодовольной походкой. Стройный официант при встрече хотел бросить язвительный упрек, но скривился и промолчал. Он увидел в глазах Саввы то, чего доселе не замечал. Уверенность.

Рабочий день пролетел в мгновение. Над ним почти не насмехались, или он просто не заметил. Все мысли Савва концентрировал на работе и внутренней цели, а не на привычных желаниях поскорей закончить и не проснуться следующим утром. Он погрузил тары пищевых отходов на тележку и, заметив, как в сознании появились низменные желания, укусил указательный палец до крови.

Савва вдоволь надышался свежим воздухом, выпуская из груди прокуренный осадок. Он готов повалиться на асфальт и тут же уснуть, но, еле ступая, с гордостью оставил автобусную остановку позади.

В подъезде дома он почувствовал нечто, что казалось давно утраченным. Помимо щекотки в животе, он чувствовал животворящую радость. Как она проникает сквозь него и выплескивается фонтаном наружу. Туловище содрогнулась, будто в безмолвном смехе, а глаза увлажнились. Захотелось заплакать не от горя, но от радости. Он посмотрел на лестницу, глубоко вдохнул и направился к ней. Савва поднял ногу на первую ступень, держась обеими руками за поручень, рывком закинул и вторую. Постоял минуту, закинул ногу на следующую ступень и поднялся. Сегодня он не ездил на транспорте, не сидел на работе и преодолел страх, взойдя на вторую ступеньку. Да, он чувствовал, что уже завтра поднимется пешком на свой этаж. Завтра, но не сейчас. Сейчас он точно свалится.

Савва поднялся на лифте, зашел в квартиру и увидел ее. Скорбными глазами мать осмотрела его снизу вверх и с грустью сказала: «Савва, ты похудел».

Стадия вторая: «Имаго»

Близился тот день, когда жизнь изменится. Это чувствовалось так явственно, как всякий вдох. Савва пробудился с этой мыслью. Он встал с кровати. Боль в теле заметно утихла, а руки и ноги стали упруги и крепки. Он стал сильнее. И физически, и духом. Вера в себя укрепилась. Теперь он твердо знал, что способен добиться всего.

Он потянулся и промычал от удовольствия. Лучи солнца проникали сквозь окна и касались лица, где красовалась улыбка. Ему хотелось жить. Идти на работу, чтобы просто идти. Работать, чтобы не сидеть, а стоять. И снова испытывать себя на твердость, чтобы валиться с ног от усталости и при этом идти пешком. А в завершении дня осуществить мечту: подняться на третий этаж по ступеням. Он предвкушал, как новенький костюм в вертикальную полоску сядет на его стройное тело. Как в заведение он придет как посетитель, а не рабочий, и будет распивать горячительные напитки в компании с другом в фетровой шляпе. Как официант будет прислуживать ему, а хозяин заведения заискивать.

Пока собирался он вспомнил, что вчерашний ужин не съел и не выбросил, а упрятал в целлофановый пакет. От него нужно избавиться. Но сделать это незаметно: вряд ли мать поймет его стремления, во всяком случае, не одобрит. Ладно, он оставит пакет здесь, а вечером что-нибудь придумает. Он тихо ушел, надеясь, что запах не выдаст тайну.

Даже не задумываясь, он равнодушно прошел мимо остановки.

Вдали толпились люди, над которыми возвышалась трибуна. Похоже, массовое взвешивание началось, но что-то не то. Множество рук указывали вверх, Савва поднял голову и отшатнулся. Что это? Что-то внеземное и угрожающее. В небе висела огромная перевернутая воронка, нижнее отверстие которой заполнено темной густотой. Выглядело зловеще: на голубом безоблачном небе будто проткнули черную бездонную дыру. И она словно готовилась засосать все живое или, напротив, выпустить нечто разрушительное.

Он заметил, что среди массы людей полно таких же как он, поэтому ободрился и подошел ближе. На трибуне висели приветственные лозунги, а под ними выстроился ряд стройный людей в парадных костюмах тройках. В середине стоял глава города, высокий с зализанными волосами. Он широко улыбался и точно с нетерпением ждал чего-то, поглядывая на воронку. Остальные из делегации заметно тушевались.

Савва не понимал, что здесь происходит, а спросить не решился. Урывками он что-то разузнал из чужих разговоров. Но вместо целостной картинки выходила путаница. Целый месяц власти города ждали этого. Все скрывалось тщательным образом. А воронка появилась этой ночью, и, возможно, это событие изменит жизнь.

На небе, из черной дыры, засветились фиолетовые вспышки. По толпе пронеслась волна восхищения и легкой тревоги. Из воронки появился металлический диск, на поверхности которого стояли три человекоподобных создания. Чем ниже спускался диск, тем отчетливее различались иноземцы: крупные, с рельефными мускулами. Кожа их темна, а с лица свисал короткий хобот. Из одежды на них висела лишь набедренная повязка. Диск приземлился на трибуну – воцарилась мертвая тишина. Никто не шел на контакт первым.

Наконец глава города шагнул навстречу иноземцам: с протянутой рукой и улыбкой он направился к центральному. И хотя среди делегации глава самый рослый, этим существам он приходился по пояс. Существо пренебрежительно взглянуло на главу города и легонько отодвинуло его, отчего тот опешил. Затем пристально посмотрело на остальных делегатов, развернулось лицом к толпе людей и кого-то высматривало. Обнаружив искомое, оно спрыгнуло с трибуны, прошло мимо расступившихся людей к невозможно тучному мужчине, указало на него и мерзким голосом сказало: «Эталон!» Оно протянуло громоздкую руку, вручило мужчине блестящий предмет и вновь выискивало.

Савва увидел, что идут к нему, и оцепенел. Он подумал сбежать, но стыдно показаться трусом. Существо вручило ему небольшой завернутый в фольгу шар и вернулось на трибуну. Оно что-то невнятно проговорило делегации и улетело на диске обратно в темень. Глава города помрачнел.