Fur Elise. Мистический сборник

Теперь, если верить писателям, нужно было подождать полчаса. Раньше мне было бы страшно. Но теперь я сидел и думал о том, что скоро буду вместе с Юленькой.

Я не сразу заметил, что мама перестала дышать. Ее лицо вытянулось, челюсть некрасиво отвисла. Теперь мне предстояло самое тяжелое.

От соседнего дома падал свет. Этого хватило, чтобы увидеть, куда втыкать лопату. Копать я стал на грядке – там была мягче земля. Под ногами путалась какая-то зелень – я безжалостно крушил ее. Ниже пошла глина – копать стало тяжелее. Впрочем, мне не надо было делать большую яму – достаточно и полуметровой глубины.

Тело оказалось неожиданно тяжелым. Сначала я хотел унести ее на руках, но не прошел даже двух шагов. Тогда я положил ее на пол, схватил за ноги и потащил. На мою удачу, грядка была недалеко.

Сосед выключил свет как раз тогда, когда я заканчивал оформление грядки. Насыпал сверху какой-то травы, и участок обрел первозданный вид. Путь был свободен.

* * *

Он нечасто водил машину, тем более ночью. Поначалу она вихляла по дороге, но затем он приноровился и поехал более-менее прямо. Хуже всего было бы, если его остановила милиция. На этот случай на сидении рядом с ним лежал топорик.

Он поехал через аэропорт – так было ближе, чем через центр, и меньше вероятности попасться. Конечно, на перекрестке в аэропорту обязательно дежурит патруль – но он ловит в основном приезжающих и отъезжающих.

Все обошлось благополучно: патрульный рассеянно посмотрел сквозь него и отвернулся. В городе ехать было легче – светло, мало машин, нет пешеходов. Он проехал окольной улицей и быстро добрался до кладбища. Уже подруливая к нему, он подумал, что маму можно было бы закопать в юленькину могилу. Тогда ее точно никогда бы не нашли.

На этом кладбище уже давно не хоронили – но, как говорили, еще бабушка Юленьки откупила здесь место на всю семью. С запасом. Поэтому Юленьку похоронили именно тут – в черте города, а не на каких-то выселках. Сама бабушка была жива – он видел ее на похоронах. Она улыбалась и молчала – ему показалась, что она вообще не понимает, что происходит.

Заброшенность кладбища была ему на руку. Он подъехал к забору, дыру в котором приметил заранее. До сторожки было далеко, гопников тоже в такое время не должно было быть. Он вытащил взятую на даче лопату и отправился искать могилу.

Земля была еще рыхлой, и потому копалась легко. Он аккуратно сложил в сторону цветы и венки – могилу надо было потом закопать так, чтобы было незаметно. Стальной памятник он не смог поднять и просто оттащил в сторону. Его разобрал смех, когда он представил, как родственники Юленьки придут поплакать на ее могилку, а она в это время будет гулять с ним. Гулять…? он задумался, потом махнул рукой и продолжил копать.

Он быстро взмок и разделся до трусов. В яме было холодно, но от непривычных физических усилий пот катил градом. Когда лопата стукнула о дерево, он был уже совсем вымотан.

В слабом свете луны бордовый бархат гроба выглядел черным. Ему пришлось потрудиться еще час, расширяя могилу – иначе крышку было не поднять. Противнее всего было выкидывать землю вверх – она осыпалась ему на голову.

Наконец крышка гроба была освобождена. Он попробовал ее приподнять и вдруг вспомнил, как рабочие под вой родственников и девчонок из фазанки забивали ее большими гвоздями. Надо было забрать с дачи гвоздодер – это ему не пришло в голову.

Пришлось вылезать из ямы и возвращаться в машину за топориком. С крышкой он провозился едва ли не больше, чем с рытьем. Хуже всего было то, что приходилось по этой же крышке топтаться и поднимать себя вместе с ней. Наконец она подалась и с треском отошла от гроба. Он расширил щель, потом, раскорячившись, со всей силы потянул на себя. Гвозди начали со скрипом вылезать из досок гроба.

Он с трудом поставил крышку на торец, потом, напрягая все мышцы, вытолкнул ее из ямы. Замер в ожидании, что она свалится ему на голову – вокруг могилы возвышался бруствер выкопанной земли, а крышка была тяжелой. Тишина. Он зажмурился – ему вдруг стало жутко смотреть вниз. Потом он медленно открыл глаза, глядя себе под ноги.

Юленька была все так же красива, как и в жизни. Он опустился на колени, чувствуя, как доски гроба ребрами врезаются в кожу. Прикоснулся руками к ее лицу. Ему показалось, что она шевельнулась.

Он откинул покрывало. Безупречную фигуру обтягивало красивое, как будто свадебное, платье. Он провел рукой по ее животу – в ответ изнутри живота что-то стукнуло. Что-то живое.

– Это наш ребенок? – шепотом спросил он ее. Она чуть заметно кивнула.

– Ты его любишь?

Она снова кивнула.

– А меня?

Ее губы дрогнули, как будто в усмешке. У него в груди как будто что-то оборвалось.

– Но это же наш ребенок… наш.

Она опять кивнула.

– Значит, мы вместе.

Она кивнула.

– Мы поедем ко мне. Будем вместе жить.

Ее брови недоверчиво поднялись. Он на минуту задумался, почему она на него не смотрит, а лежит с закрытыми глазами. Потом решил, что это было бы слишком страшно.

– Да. Мама… уехала. Надолго. Навсегда. Квартира наша.

Ее лицо расплылось в радостной улыбке… вернее, сначала ему показалось, что улыбка злорадная.

– Я тебя люблю, Юля.

Он всматривался в черты ее лица, и его охватывало все большее возбуждение. Луна все еще освещала часть могилы. Восток начал светлеть.

– Можно? – робко спросил он. Она чуть заметно пожала плечами. Он откинул покрывало в сторону. Задрал подол ее платья, потом подумал, что слишком торопится. Ногам было неудобно – он согнул ее ноги в коленях и опустился между ними, прямо на дно гроба. Ему не терпелось – однако он медленно гладил ее по груди, по бедрам, ощущая нежную кожу. Наконец он не выдержал, расстегнул штаны и ворвался в ее плоть – такую неизвестную и такую родную.

Все его сны сразу показались ему ничтожными по сравнению с тем блаженством, которое он ощутил в этот миг. Он прильнул всем телом к ее телу, ее бедра плотно обхватили его. Он почувствовал, что с каждым его движением она подается ему навстречу, сливаясь с ним в одно целое. Он впился губами в ее губы, чувствуя их горячую упругость… Горячую? Однако ему было уже не до таких мелочей. Невероятной силы удовольствие уже подкатывало к его бедрам, что-то в районе спинного мозга начало судорожно сокращаться… его движения стали резкими и быстрыми.

Он громко застонал, чувствуя, что сейчас окончательно сольется с ней.

– Юленька…

Вверху раздался какой-то шорох. Затуманенный мозг дал запоздалую подсказку – он дернулся, но в этот мог ураган наслаждения фонтаном забил из него. Он истошно заорал, извиваясь на распластанном теле Юленьки. Удар по затылку буквально взорвал его мозг, вызвав еще один, короткий взрыв блаженства. И все померкло.

* * *

Сторож Тоша-Фабрика, еле передвигаясь с страшного будуна, выполз из сторожки чуть свет. Вчерашняя бормотуха оказала чрезмерное воздействие на его организм.

– Старость, – вяло подумал он, наблюдая за неуверенной струйкой мочи, выливающейся на могильную плиту. – Вискарика бы сейчас двести…

Еще лет пять назад преуспевающий адвокат Антоша действительно не пил ничего, кроме виски. Сейчас он даже с трудом вспоминал свою фамилию – в основном когда приходилось расписываться в зарплатной ведомости. Остальное время он влачил жалкое существование кладбищенского сторожа. Его более преуспевающие собутыльники разобрали действующие кладбища и даже увеличили свои состояния. Ему же досталось практически закрытое – и с каждым месяцем поток желающих оставить недопитую бутылочку и недоеденный пирожок на могиле становился все меньше.

Внезапно его осенило. Больше месяца назад около дыры в заборе хоронили какую-то малявку. Тогда у могилы оставили бутылок пять водки – он вылакал ее всю и думал, что реально сдохнет. Где-то сейчас должны были быть сороковины – а значит, вполне возможно, что ему повезет. Правда, вчера было тихо, то есть приехать могут сегодня – но вряд ли ему откажут в рюмке-другой, если он появится у могилы прямо при родственниках.

Он побрел привычными дорожками, на ходу здороваясь со знакомыми. Кого-то он знал еще при жизни – в основном бандитов, погребенных на центральной аллее, чтобы далеко не ходить. С остальными познакомился уже после их смерти. С некоторыми он даже вел вечерами умные разговоры, пока из могил не начинали лезть черти.

Еще издалека он увидел какой-то непорядок. Цветы вокруг могилы были разбросаны, земля разрыта. Он остановился в нерешительности. Это могли быть черные копатели, которые доставали из могил кольца и другие украшения. На такое не шел даже он – больше из страха быть пойманным. Могли покопаться собаки. Могло… он больше не знал, что могло.

Постоял, прислушался, с трудом преодолевая вчерашний хмель и гудение в голове. Тишина. Он осторожно подошел поближе. Могила была разрыта на совесть – памятник аккуратно отставлен в изголовье, цветы и венки сложены в кучку, земля выкинута вся. Он наклонился через бруствер и вздрогнул.

Омерзительного вида полуразложившийся женский труп был буквально втиснут в бархат гроба телом какого-то раздетого парня. На ногах девушки, согнутых в коленях, мягкие ткани отстали, и были видны белые кости. В могиле вертикально торчала крышка гроба – другим концом она упиралась в затылок парня. Из зияющей раны торчали обломки черепа, густо перемазанные серым мозгом и кровью. Пальцы молодого человека судорожно сжимали белый шелк платья в том месте, где у девушки когда-то была грудь. Белый зад парня чудовищно диссонировал со всей картиной.

Тоша-Фабрика попятился, оскальзываясь на глине. Ему показалось, что в могиле кто-то шевелится. Пошатнувшись, он оперся рукой о выкопанную глину, и увидел лицо девушки. В отличие от всего тела, оно не выглядело разложившимся – скорее наоборот, сияло чистотой и юностью.

– О боже, – прошептал сторож. Он попытался подняться, но ноги проскальзывали по глине. В лице девушки было что-то такое, что заставляло его смотреть и смотреть на нее. Он понял, что сейчас она откроет глаза, и тогда он умрет от ужаса…