Кацетница

Впрочем, похоже, эта ситуация больше беспокоила нас, чем ее. Она не была католичкой, она вообще не верила в Бога и думала не о том, как родить ребенка, а как избавиться от него и избежать неприятностей.

Светлана была очень красивой – высокой, с длинными (пока ее не подстригли) волосами. Несмотря на беременность, она все время бегала к мальчишкам и больше общалась с ними, чем с нами.

С началом учебного года ничего не изменилось. Нас не отвели в школу, и детдом сразу притих, чувствуя недоброе. Правда, директор объяснил это просто – за нами нужен строгий надзор, мы все ходим в разные классы, и поэтому нас не могут зачислить в обычную школу.

Вместо школы нас заставили работать. В детдом привезли швейные машинки и станки. Теперь каждый день после завтрака все девчонки отправлялись кроить и шить белье, которое раз в месяц увозили на грузовике, а мальчишки точили какие-то железки.

Я мечтала о школе, о том, что смогу выйти за железные ворота и встретиться с подругами, зайти домой, может быть, передать весточку папе… Теперь оказалось, что мы тут почти как в тюрьме.

Из всех девчонок мы больше всего сошлись с Ольгой – наверное, потому, что она была из моей школы, правда, на два класса старше. Ее тоже арестовали вместе с родителями, она даже не знала, за что. В тюрьме она провела всего месяц, ее почти не били, и поэтому была не такой напуганной, как остальные.

Мы придумали какую-то дурацкую причину для того, чтобы оказаться на соседних кроватях, и теперь все время по ночам шептались друг с другом. Впрочем, шептались все – кто-то о том, что пережил в тюрьме, кто-то о прежней жизни, кто-то о мальчишках. Некоторые девчонки даже умудрились влюбиться здесь, в детдоме, и теперь вдохновенно страдали из-за этого.

Как-то раз Ольга сказала мне, что русская Света проболталась ей о том, что мальчишки по ночам бегают в город. Меня это удивило – спальня мальчишек находилась на втором этаже, а наша – на первом. Пробраться незамеченным мимо охранницы у дверей было нереально. Тем не менее я загорелась идеей – сбегать в город, повидать хотя бы Алю.

В городе уже не было военного положения, как в первые месяцы после прихода русских, поэтому афера могла оказаться практически безопасной. Вопрос был только в том, как подкатиться с такой просьбой к мальчишкам. Все-таки я была девчонкой, и вовсе не спортивного склада.

Несколько дней я ходила как чумная, одержимая этой идеей. Тем временем к Львову начала подкрадываться ранняя осень. Листья каштанов и буков окрасили город в праздничные тона, навевая воспоминания о том, как мы гуляли в такую пору с мамой и папой по парку…

После долгих размышлений я вычислила, кто у мальчишек является заводилой. Длинный парень с нервным, но красивым лицом, никогда не ввязывавшийся в драки, свысока смотревший как на взрослых, так и на детей. Ольга сказала мне, что его зовут Петро, и он чуть ли не единственный среди мальчишек, кто попал в тюрьму не из-за родителей, а по подозрению в участии в ОУН.

Я не решалась подойти к нему со своим, как мне казалось, дурацким вопросом. Проще всего было это сделать через Свету, которая хороводилась с мальчишками, однако и с ней у меня отношения складывались не очень.

Помогла случайность. У меня сломалась машинка, что было вообще-то серьезным нарушением, за которое наказывали. Чтобы не говорить воспитателям, я сломя голову помчалась к мальчишкам и рассказала про свою беду. Наладить вызвался Петро.

Был уже конец рабочего дня, девчонки расходились, и скоре мы с Петро оказались вдвоем в мастерской. Ну, пан или пропал – я должна была это сделать.

– Петро, я хотела тебя попросить…

– Ну, чего тебе?

– Мне надо в город.

– Ха. Всем надо. Иди, я разве тебе мешаю.

– Петро. Мне действительно надо. Очень.

– Ну а я тут при чем?

– Я знаю, что вы туда ходите…

– Откуда знаешь? Кто сказал?

– Не помню, – я поняла, что могу серьезно позвести Свету и Ольгу. За стукачество расправа была короткой.

– А если тебя поймают – ты всех нас заложишь, да?

– Петро… как ты можешь. Я даже в тюрьме ничего не сказала.

– Ну в общем-то да, про тебя хорошо говорили…

Он замолчал. Я молчала, у меня тряслись руки, из глаз вот-вот были готовы хлынуть слезы.

– Ну ладно. Завтра. Только ты будешь у меня в долгу, – многозначительно посмотрел он на меня.

Я захлопала глазами. Что он имеет в виду? Впрочем… вряд ли он сделает что-то плохое. Он же наш.

– Хорошо. Куда и во сколько?

– Придешь в мужской туалет. В час ночи.

– Ладно…, – озадаченно сказала я.

– Все, а теперь иди, чтобы нас вместе не видели. И запомни – никому ни слова.

Я не помнила, как прошли сутки. Я ничего не сказала Ольге, но она, похоже, все поняла по моему виду. И ничего не спрашивала. Вечером, после ужина, она сунула мне в руку клочок бумажки:

– Позвони, если сможешь. Спроси, как там что…

На бумажке был написан телефон. Уже вечером, перед сном, ко мне подошла Света. Она пристально посмотрела на меня, потом показала глазами на дверь.

Я вышла. Она прижалась ко мне и жарким шепотом сказала:

– Заложишь ребят – убью. На, тебе пригодится.

Она сунула мне в руку бумажку. Это была синяя пятирублевка – не маленькие деньги. Таких мы не видели в детдоме. Да они и не нужны были нам – тратить их все равно было негде.

– Спасибо… Света, – сказала я, озадаченная противоречивым ее поведением.

– Ни пуха тебе.

Я не знала, что отвечать на это странное русское выражение и просто поцеловала ее в щеку.

Ровно в час я уже стояла около мужского туалета на первом этаже, в нерешительности глядя на дверь. Мои многочисленные комплексы не давали мне зайти туда, но…

Я решилась, взялась за ручку, потянула на себя. В туалете никого не было. Я походила вдоль унитазов, потом присела на подоконник. Боже, а вдруг какой-нибудь непосвященный в нашу затею мальчишка зайдет сюда? Меня опозорят на весь детдом.

Я подумала, все ли сделала как надо. Идти пришлось в одном платье, куртку, укараденную вечером в раздевалке, я уложила свернутую под одеяло. Это мало напоминало спящего человека, но в полумраке могло и сойти с рук. Пришлось оставить и тапки перед кроватью, а до туалета идти по холодному полу босиком, неся босоножки в руке.

Бесшумно приоткрылась дверь. Я вздрогнула. В туалет протиснулся Петро. Увидев меня, он одобрительно кивнул, потом озадаченно посмотрел на платье.

– Да уж. В платье-то как? – прошептал он.

– А почему нельзя? – спросила я.

– Ну там же лезть надо… Ладно, задерешь повыше.

Я покраснела. Несмотря на то, что нас иногда строили во дворе в панталонах и лифчиках прямо при мальчишках, возраст давал себя знать – я жутко стеснялась даже приоткрытых коленок, не говоря уже о другом…