и многое другое.
Внутри коробки —
разная мелочь:
латунный напёрсток,
иголка, в ушко которой
не всякое пройдёт слово,
катушки с цветными нитками,
и то, что было оторвано
но можно пришить снова:
пуговицы от твоего платья,
давно ставшего тряпкой,
молния от моей куртки
с вечно дырявыми карманами
и рваными рукавами,
мелкие пуговки,
петельки, крючки —
их можно даже не пришивать,
а просто жить-поживать,
пуговицами смотреть,
тянуть нитки взглядов:
твой – оранжевый,
мой – синий,
они переплетаются красиво
и всегда рядом.
Лесная книга
Гусеницы непарного шелкопряда
чтобы их не трогали, сочатся ядом,
они выстраиваются на ветках в цепочки:
опасные мохнатые строчки.
Ещё письмена типографов под древесной корой,
и огни светляков в гнилушке сырой,
а на последней странице книги —
земляничная кровь, пятна черники,
да дятел копается в теле сосны,
которая не доживет до весны.
«Солнце нагрело берег…»
Солнце нагрело берег,
даже мухам лень подниматься,
пляжники на пестрых одеялах
разлеглись большими цветками,
бутылки горлышки высунули из воды
смотрят в небо удивленно:
ни ветерка.
Лишь над озером не дрожит воздух,
стоит, отдыхает,
брошенный мальчиком плоский камень
прежде чем утонуть
долго скачет по поверхности,
оставляя круги, словно недавно
кто-то прошел по воде…
К вечеру будет гроза
и ветер смахнет руками всех этих людей.
Спасатель смотрит на облака:
никто не тонет, все спасаются сами,
сидит он в будке на вышке
как птица в гнезде
над мальчиком, бросающим камни,
над кругами бегущими по воде.
«Ты шла навстречу вместе с ветром…»
Ты шла навстречу вместе с ветром,
и он задел меня крылом,
опрокинул солнце,
перевернул и унёс мою тень
вслед за тобой —
такой ревнивец!
А ведь казалось – слабенький ветерок,
мимолётное дуновение
не больше пяти метров в секунду,
ему даже конфетного фантика
не поднять…
«Слова, что я произносил…»
Слова, что я произносил,
проскальзывали в никуда.
Ты меня не слышала,
сидела в кресле под форточкой
на месте кошки,
умершей прошлым летом.