Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

. А 29 августа 1917 г. началась забастовка под руководством Союза кожевников в защиту прав фабзавкомов и против притеснений их со стороны Министерства труда

.

При содействии профсоюзов борьба фабзавкомов становилась более организованной и целенаправленной. Например, общегородское делегатское собрание рабочих-металлистов Москвы постановило отчислять однодневный заработок на финансирование органов рабочего самоуправления и поддержку борьбы трудовых коллективов за свои права. Подобные отчисления уже давно практиковались на ряде предприятий Москвы и региона, среди которых следует назвать прежде все такие гиганты, как завод Гужона, Гакенталя, Военно-артиллерийский и другие

, но решение собрания профсоюзников имело тот смысл, что, во-первых, так делалось не везде, и, во-вторых, вслед за резолюцией в первичные органы рабочего самоуправления последовала очень подробная и обстоятельная инструкция по использованию собираемых денег на забастовки, стачки, помощь членам союза и прочие надобности

. В условиях острой нехватки опытных пропагандистов и организаторов и тем более специалистов в области финансов подобные разъяснения имели своё положительное значение.

В свою очередь фабзавкомы Москвы, так же как и фабзавкомы Иваново-Вознесенска, Смоленска, Ярославля, Рязани, Тулы и других городов ЦПР, вели активную агитацию за вступление рабочих в профсоюзы. С призывом вступать в профсоюз, например, обратился ещё 13 марта 1917 г. фабрично-заводской комитет Варшавского арматурного завода, дополнив призыв специальной разъяснительной запиской о необходимости создания профессиональных союзов. Этот вопрос комитетом завода обсуждался и в более поздний период

. Немалую работу по созданию на предприятиях профсоюза проделал комитет пуговичной фабрики Ронталлера

. По обобщающим данным проведённого райсоветами Москвы обследования деятельности московских фабзавкомов, в некоторых районах города до 90% фабзавкомов содействовало возникновению у себя на предприятии профсоюзных ячеек

.

Однако позитивные тенденции расширения связей между органами производственного и профессионального самоуправления рабочих носили спорадический и неглубокий характер. Природа конфликта между фабзавкомами и профсоюзами была слишком сложна, чтобы окончательно преодолеть этот конфликт за те несколько месяцев, когда рабочие организации имели возможность развиваться свободно, без вмешательства в их дела извне, со стороны всесильного государства. Поэтому атмосфера конфронтации не была преодолена вплоть до октября 1917 г., многие проблемы во взаимоотношениях профсоюзов и фабзавкомов, как отмечают историки, встречаются и в период становления большевистского режима, о чём подробнее речь пойдёт ниже.

Аксиология гражданского разлома в судьбах рабочего самоуправления

5. Кризис механизмов социального партнёрства

В эволюции органов рабочего самоуправления ведущая роль закономерно принадлежала факторам внутреннего характера

. И тем не менее, не должно сложиться впечатление, что рабочее движение в 1917 г. развивалось как нечто совершенно автономное, изолированное. На процессы, происходившие в нём, влияла вся ситуация в революционной России. Взаимодействие различного рода факторов формировало ту среду, в которой и происходило развитие рабочего движения. В этом ключе в первую очередь обращает на себя внимание проблема так называемого «социального партнёрства», на которой, в силу её слабой изученности применительно к событиям революции 1917 г., следует остановиться подробней

. Некоторые исследователи полагают, что в начале XX века у России были шансы прийти именно к такой форме межклассовых отношений. Насколько было вероятно, что этот шанс реализуется в период революции 1917 года? Проблема эта напрямую выводит на те механизмы, которые были призваны «замирить» общество, вздыбленное революцией. Понять, почему эти механизмы не сработали, – и значит ответить на вопрос о причинах возникновения чрезвычайных органов, сочетающих в себе революционные функции с функциями общественной стабилизации, какими с течением времени становятся фабзавкомы.

Прежде в советской историографии проблема социального партнёрства изучалась недостаточно. Впрочем, так же как и проблема перехода от традиционного общества к гражданскому. Между тем в период однородного буржуазного и первого коалиционного правительств идея социального партнёрства занимает одно из ключевых мест в деятельности и прогрессистских и правосоциалистических деятелей. А поскольку именно они в тот момент определяли правительственный курс, то социальное партнёрство могло рассматриваться в качестве одной из реальных альтернатив развития отношений непосредственно на производстве.

Идея социального партнёрства бралась правящими кругами в двух аспектах. Во-первых, как один из вариантов нормализации отношений с пролетариатом и решения рабочего вопроса, острого для России. Во-вторых, в качестве доктринального рычага закрепления контроля над независимым рабочим движением. При этом должны были учитываться революционные настроения рабочих. Контроль над рабочими устанавливался как бы «на справедливых, приемлемых для них» условиях.

Но в традициях российской истории социальное партнёрство было укоренено слабо. В русском обществе существовали иные механизмы межклассовых связей. Всё дальнейшее развитие социального партнёрства после свержение самодержавия во многом предопределялось этими особенностями социальных отношений дореволюционной России. Особенности эти наиболее выпукло проявились как раз в методах решения самодержавием рабочего вопроса. Если сравнить законы, регулирующие отношения на производстве в России и европейских государствах, обнаружится интересная картина

. В Европе фабричное законодательство своим появлениям сходно с генезисом конституционного строя. Конституционный строй, по сути, стал следствием жёсткой борьбы между обществом и противостоящим ему маленьким человеком из толпы. Конституция ограничивала вмешательства общества в личную жизнь и давала маленькому человеку возможность оставаться один на один с собой. Фабричное законодательство также явилось следствием упорной, продолжавшейся не одно десятилетие борьбы между маленьким человеком (на этот раз пролетарием) и угнетавшей его средой. По аналогии с конституционным правом, рабочее законодательство ограждало рабочего от произвола, гарантировало ему материальный минимум, позволяющий выполнять его гражданские функции.

В России классовая борьба была не менее острой и принципиальной. Но здесь рабочее законодательство не гарантировало рабочим уважения их гражданских прав в материальной сфере, поскольку гражданских прав в России, в европейском их понимании, не было вообще. Рабочее законодательство царской России, если использовать весьма популярную в наши время аналогию с большой семьёй, было попыткой «отца» ограничить обиды, которые «старший сын» (буржуазия) чинил «младшему сыну» (рабочим).

Кроме того, если на Западе речь шла о прямом соглашении между предпринимателями и рабочими, а государство выступало как нейтральный арбитр, равная сторона, то в России не о каком равенстве государства как стороны не было и речи – оно доминировало и по отношению к наёмному работнику, и по отношению к торгово-промышленному классу Существо происходившего можно сформулировать и несколько иначе: в России в отношения между торгово-промышленным и рабочим классами вклинивалась третья сила – бюрократическая исполнительная машина. При этом бюрократическое государство редко выступало в качестве беспристрастного арбитра и в наибольшей степени защищало интересы предпринимателей.

Таким образом, до революции господствовавшим типом социальных отношений становятся не отношения сотрудничества или, как тогда принято было говорить, «фабричной конституции»

, а отношения «опеки». Это характерное для России «опекунство» заявило о себе уже в первом юридическом упоминании рабочего вопроса в 1874 году, когда за участие в рабочих организациях грозило «заключение в крепость на 8 месяцев или ссылка на житье в Сибирь»

. Появившиеся позже законы (1882 года – о воспрещении труда детей до 12 лет, 1886 года – о фабричной инспекции и другие) слабо влияли на улучшение реального положения рабочих

. Даже те из них, в которых содержались позитивные положения, очень быстро фактически выхолащивались подзаконными актами. Санкции за организацию классовой борьбы пролетариата предусматривались даже либеральным законодательством 1905-1906 годов

. То есть зарождение парламентаризма радикально положение рабочих не улучшило

. Закон же от 10 июня 1903 года «Об учреждении старост в промышленных предприятиях», давший начало Советам старост – фактическим предшественникам фабзавкомов, – в годы мировой войны был во многом сведён на нет

. Характерно, что само его появление было встречено без должного энтузиазма. Рабочие воспринимали его как попытку подорвать существующие в их среде формы самоорганизации, воспроизводящие в урбанистической среде общинную организацию. Закон о старостате поэтому виделся им как досадный шаг назад в деле становления их представительства

. И хотя американский президент У. Тафт и говорил о Николае II: «Ваш император создал такое рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может», эти слова не соответствовали действительности.

Не переломило положение к лучшему и законотворчество Временного правительства, в особенности его постановление 23 апреля 1917 г. «О рабочих комитетах в промышленных заведениях». Получилось почти то же, что потом и в Германии, когда возникшие там организации фабзавкомовского типа, носившие название производственных советов (betriebsr?te), попытались приручить при помощи их юридического узаконения

. Но если в Германии традиции партнёрства уже существовали, то в России дело шло к установлению особых межклассовых отношений – патронажного партнёрства, то есть модернизированного варианта всё той же опеки.

В этих условиях многое зависело от поведения сторон. Осознавая себя победителями в революции (насколько это восприятие было верным – другой вопрос), рабочие часто были сговорчивы. Это чётко отразилось и на первоначальной позиции фабзавкомов. Уже тогда проявляя интерес к поддержанию производства, фабзавкомы призывали рабочих проявлять сдержанность, основанную на «достоинстве людей труда и чувстве ответственности»

.

Проявления этой первичной «умеренности» рабочих были многоплановы: от приглашения администрации на заседание комитетов для совместного решения проблем производства, как это практиковалось на Тульском патронном заводе, до готовности притормозить ввод 8-часового рабочего дня

. Как отмечалось в документах органов рабочего самоуправления Иваново-Вознесенска, целью проходивших тогда в городе конференций рабочих, компаний по заключению трудовых соглашений и всей самоорганизации пролетариата по май 1917 г. в целом было исключение из жизни случаев отдельных, разрозненных выступлений с той и с другой стороны, а также предотвращение сепаратных сговоров на отдельных предприятиях

.

Схожие принципы лежали в основе деятельности Моссовета, старавшегося любой ценой сгладить все возникающие конфликты. Даже представитель большевиков в Исполкоме Моссовета А. Рыков подчас «признавал ошибки» рабочих, которые в «стихийной ненависти совершали анархические захваты фабрик и заводов», «арестовывали и побивали мастеров и владельцев». Он также лично участвовал в урегулировании некоторых трудовых конфликтов, например, орехово-зуевского. Как результат – в Моссовет и низовые Советы массами обращались фабриканты и заводчики, «надеясь здесь найти управу над рабочими и защиту своих интересов»

. Рогожско-Симоновский Совет, например, был буквально завален жалобами и ходатайствами со стороны владельцев предприятий. Обращалась в Совет за поддержкой и администрация завода Гужона, когда в конце мая существенно большевизированный завком начал более решительно выступать в защиту рабочих предприятия

.

Интересны в этом отношении результаты исследования рабочего движения в Москве в 1917 г., полученные Д. Конкер. Она пришла к выводу, что в первый период революции рабочих волновала в первую очередь проблема единства революционных сил, прочее не казалось таким уж важным и представлялось решаемым

. Вывод этот верен в том смысле, что рабочие понимали под революционными те силы, которые не противились вмешательству пролетариата в производство.

Но дело в том и обстояло, что буржуазия вовсе не была рада подобному вмешательству рабочих в её прерогативы. Особенно участились подтверждающие это инциденты в конце мая – начале июня 1917 г. Один наиболее яркий из них произошёл в Ростокине. По приглашению комитета фабрики Курзон туда прибыл организатор Сокольнического районного Совета Строганов. Он намеривался разобраться в конфликте, возникшем на предприятии. Как и в большинстве случаев, конфликт здесь возник из-за проблем с зарплатой. Явившись на фабрику, Строганов через члена рабочего комитета фабрики предложил владельцу начать переговоры. На это через своего заведующего хозяин фабрики заявил, что «не считает нужным вести переговоры с посредником от Совета». После такого обескураживающего начала Строганов направился для переговоров в рабком на его заседание. Но пускать Строганова на заводскую территорию как частное лицо заведующий отказался. А когда Строганов попытался сослаться на разрешение посреднической деятельности Советов Временным правительством, к нему была применена «физическая сила», «а затем прибежал хозяин, -рассказывается в жалобе Сокольнического райсовета в Моссовет от 13 июня 1917 г., – навёл на него револьвер и с револьвером в руке заставил уйти»

.

Другой случай произошёл на Ликинской мануфактуре. В конце мая 1917 г. на этом предприятии в очередной раз вспыхнул конфликт из-за нежелания администрации увеличивать заработную плату. Дело передали в согласительную камеру. На её последнем заседании 17 мая 1917 г. попытку убедить предпринимателей в справедливости требований рабочих в качестве представителя Моссовета сделал сам Л. Хинчук – его председатель:

– Пора господам фабрикантам отречься от своих узкоклассовых интересов и пойти на уступки, которых добиваются рабочие, – говорил он, – ведь ни Совет рабочих депутатов с классовой точки зрения, ни нынешнее правительство с чисто государственной точки зрения не могут допустить, чтобы рабочие и их семьи жили впроголодь.

Заканчивая речь, он добавил:

– Не забывайте, что ваша тактика неуступчивости может продиктовать рабочим, а следовательно, и Советам более суровую тактику. Благоразумие требует от Вас заблаговременно пойти на уступки, иначе Вы можете оказаться в таком положении, когда Вы будете лишены не только самоличного управления своими фабриками, но в конце концов и права владения ими.

Это замечание вызвало противоположную сторону на такую же откровенность. Представитель из группы фабрикантов, инженер Ф. Г. Карпов, комментируя Хинчука, заявил, что фабрики, конечно, могут быть переданы властям в любой момент, но власти (а следовательно, и рабочие) не справятся с задачами управления и вскоре «ключи от этих фабрик будут возвращены обратно их владельцам, но сами фабрики окажутся в разрушенном состоянии». Карпов цинично предостерегал рабочих от «авантюризма», под конец своего выступления подчеркнув:

– Представители власти, а в особенности представители рабочего класса не должны забывать, что неуспех в захвате в свои руки фабрик больше и больнее всего отразится на самих рабочих, чем на фабрикантах.

Услуги Моссовета и его председателя с их тактикой социального партнёрства оказались отвергнутыми