Торговец счастьем

– Клиент убьет нас, и никто не найдет наши тела.

– В точку. – цокнув языком, ответил Блимдан и вдруг остановился. – С пустыми руками мы не можем вернуться, ибо придётся отдать деньги. С этим трупом мы тоже не можем поехать. А что, если не было трупа?..

Секатук нахмурил брови, оканчивающиеся по краям острыми отростками.

– Что, если мы найдем другого наследника, отдадим ему письмо и пригласим в Аррас? Мало ли этих безумных Врабье в этом городе.

– Заменим наследника? – указав на тело, спросил иглоликий. – Думаешь, выйдет?

– Да! Почему бы и нет? Избавимся от тела. Точнее, ты избавишься от тела. Потом, найдём сироту, примерно того же возраста и всё. Новый наследник готов.

– И отвезем её клиенту?

– Нет! – помотал головой частный сыщик. – Поступим хитрее. Только расскажем про дом, а сами вернемся в Аррас. Скажем клиенту, что девчонка не захотела приехать, у неё дела и все такое. Дадим её данные, фамилию, внешность, адрес и пускай сам дальше разбирается. А мы получим вторую часть гонорара и будем готовы исчезнуть в любую минуту. Если повезёт, никто ничего не узнает.

– Если повезёт, – сказал Секатук, почесывая костяные отростки на подбородке. – Если.

***

Первое, о чём подумал Коул, открыв глаза, это – завтрак. Точнее спешка. А если быть максимально точным, то ему вспомнился приют. Необходимость просыпаться рано, одеваться быстро и скорее бежать в столовую за годы, проведённые среди таких же голодных сироток, как и сам Коул, превратилась в назойливую привычку. Как можно быстрее, иначе ничего не останется, и будешь ходить голодным до обеда. Теперь, конечно, еды и свободного времени хватало, но, каждый раз просыпаясь, хотелось бежать в столовую.

Коул протёр глаза и огляделся. Вместо сиротского приюта он находился в вагоне поезда «Мансель – Аррас». Вместо немытых, коротко стриженых детишек здесь находились приличные на вид граждане: мужчины в костюмах и пальто, в цилиндрах и котелках, женщины в платьях и юбках, в милых накидках и шляпках.

– Ещё не приехали, – любезно сообщила женщина, сидевшая напротив.

Коул ничего не ответил и снял криво надвинутую кепку. Вагон был почти полон. Кто-то смеялся над очередной пошлой шуткой, иные читали газеты с большими заголовками, третьи лакомились сладостями, что продавал бочкообразный конструкт, разъезжавший на маленьких колёсах. Стоило кинуть монетку в специальное отверстие, и из люка сверху появлялись бокал сладкой газировки, лимонный сироп или леденцы на длинной палочке. При мыслях обо всём этом в животе Коула жалобно заурчало.

– Как спалось? – снова заговорила женщина.

Коул нахмурил брови, присмотрелся и только сейчас заметил девочку лет шести-семи рядом с женщиной. На ней было платьице того же синего цвета, что и одеяние матери. Её светлые волосы были собраны в бант, а в руках красовалась кукла с фарфоровым личиком. Решив, что сказать ему нечего, Коул уставился в окно.

Поезд нёсся по бескрайнему полю пшеницы. На горизонте яркое золото превращалось сначала в зелёную полоску леса, затем – в синее безоблачное небо. Вдали виднелись призрачные вершины гор. Коул сильно удивился тому, насколько наполнены красками земли за чертой города. Вся его жизнь прошла в серых стенах сиротского приюта. Но даже простирающийся за его высокой оградой Мансель являлся царством серости, сумерек и уныния. Небо города было вечно затянуто серыми тучами и дымом заводских труб. Большинство жителей промышленного гиганта носили респираторы или противогазы. Повезло лишь немногочисленной элите, живущей в облачных башнях, возвышающихся над вечным смогом Манселя.

Стоило поезду выехать из города, и взору Коула предстали зелёные хвойные леса, тихие деревушки вдоль железной дороги, спокойные озёра с рыбацкими лодками, поля и луга, на которых мирно пасся скот. И всё это было таким живым, таким цветастым, не как в городе или приюте. В Манселе не было такого солнца, не было этого чистого воздуха и прекрасного горизонта. Коул даже задумался о том, чтобы бросить всё и остаться жить в одной из этих маленьких деревень. Стать фермером, рыбаком или лесорубом. Кем угодно. В силе, выносливости или трудолюбии Коул не уступал ни одному из крестьян, работавших сейчас на пшеничном поле. Он бы мог водить один из этих шагающих тракторов, от которых вдали шли чёрные полоски дыма. Мог бы пасти скот, приглядывая за тем, чтобы безмятежных овечек не утащили волки или иные хищники.

Но, нет.

Коул отвлёкся от лицезрения пейзажа и посмотрел на девочку с куклой. Она что-то лепетала, разговаривая с игрушкой. При виде фарфорового личика и аккуратного платья куклы Коул усмехнулся и вспомнил те предметы, с которыми они играли в приюте. Детское воображение превращало старый башмак в боевой дирижабль, носки становились небесными червями, а покорёженные ложки и вилки заменяли солдатиков.

В редких случаях детям удавалось поиграть и с настоящими игрушками: с солдатиками, куклами, мячами и плюшевыми медведями. В преддверии особых дней воспитатели освобождали детей от работ, давали игрушки и разноцветные угольки.

– «Рисуйте свои мечты», – говорила мадам Врабие, и сиротки часами увлечённо рисовали, все как один, почти одно и то же: солнце, дом, родителей, семью. Причина внезапной доброты воспитателей была проста, и Коул понял её очень рано. Иногда, раз в несколько месяцев, приют посещали местные меценаты, директора и хозяева местных фабрик. За несколько дней до прихода важных гостей детишек переодевали в более чистую и новую одежду, сытно кормили, угощали сладостями и учили, что можно говорить, а о чём стоит молчать. Богачи приходили посмотреть, на что уходят их пожертвования и, довольные видом счастливых детишек, возвращались в свои особняки-мельницы и облачные башни.

Как только гости уходили, новая одежда, угольки и игрушки возвращались в сундуки Врабие. Нет сладостей, нет улыбок на лицах воспитателей, порции еды уменьшались почти вдвое, становились стандартными, а вместо беззаботных игр приходило время работы. С утра до ночи.

– «Вы рождены в грехе. Через труд вы очиститесь», – сухим голосом говорила мадам Врабие, заходя в подвал, где около пятидесяти детей и подростков от пяти до семнадцати лет, не покладая рук, «очищались».

Сколько себя помнил Коул, он вечно был чем-то занят: стирал чью-то одежду, чинил чью-то мебель, шил что-то, таскал, поднимал, готовил. Подвал приюта, обычно закрытый во время визитов покровителей, представлял собой настоящее многофункциональное производство. Если одна часть помещения являлась прачечной, где в огромных чанах стиралась одежда, то другая была мастерской, где чинили мебель, обувь, конструктов или часы.

Коул взглянул на свои ладони, кожа на которых была жёсткой и покрытой множеством мозолей.

«Теперь я чист», – подумал Коул без всякой радости.

Теперь он мог отправиться куда угодно, стать кем угодно. Но вопрос – куда и кем? Зачем нужна свобода? Как ей распоряжаться, если нет мечты, если вообще не веришь, что можешь выбиться в люди, и особо не с чего выбирать? Хотя недавно появился довольно заманчивый вариант.

Несмотря на всю строгость и фанатизм, мадам Врабие готовила своих выпускников к жизни в жестоком внешнем мире, где они никому не были нужны. Да, она зарабатывала на них немалые деньги, жестоко наказывала, вбивала в голову религиозную чепуху. Но за годы тяжкого труда дети набирались опыта и приобретали множество различных навыков, которые помогали им в поисках работы. Никто из выпускников Врабие не давал себя в обиду. Их так и называли в Манселе «Сиротки Врабие». Точно неизвестно, когда и как появилась эта община, но почти все, кто выходил из приюта мадам Врабие, направлялись на юг города, где жили «свои». Прачечные, мастерские, лавки, магазины, швейные. Всё это принадлежало им. Почти четверть целого района в управлении двух поколений выходцев «Государственного детского дома №17».

Мечты, которые они рисовали в детстве перед приходом богачей, воплотились в жизнь их же собственными руками. Большая дружная семья из десятков «братьев», работающих вместе и живущих бок о бок. Именно туда Коул отправился после своего совершеннолетия. Его приняли в общину, устроили на работу, помогли с жильём. Он даже нашёл себе девушку. Жизнь начала налаживаться.

Многие из «братьев» Коула недолюбливали старую монахиню, но в душе каждый знал, что она, так или иначе, была права, и лишь её строгое воспитание приготовило их к испытаниям жизни в городе. Когда они выпивали в пабе, кто-нибудь из «братьев» восклицал: «За здоровье старой ведьмы Врабие! Да хранит её Люциэль!», и все без исключения поддерживали этот тост. Коул прожил среди них полгода, он освоился и привык к мысли, что всю оставшуюся жизнь проведёт со своей большой семьёй. Но где-то в глубине души он понимал, что этого мало. Ему не хотелось верить, что жизнь не ограничивается одной лишь работой и пьянками по выходным.

И в один из вечеров в пабе к нему за стол присел усатый мужчина в дорогом костюме. Он был «чужим». Уточнив имя и фамилию Коула, гость передал ему письмо.

«Теряешь одно – получаешь другое», – вспомнил Коул одну из многочисленных изречений мадам Врабие.

Как оказалось, его ждало наследство, оставленное родителями. Родителями! Люди, о прошлом которых он вообще ничего не знал. Кем они были и как умерли? Почему оставленный ему дом находится в столице, а не в Манселе? Почему ему никто ничего не рассказывал?

Слишком много вопросов. Коул терзался мыслями и сомнениями. А вдруг обман? Вдруг какая-нибудь афера? На решение ушла целая неделя.

Вокзал, касса, билет и, вот, Коул в поезде, который должен привезти его домой.

«Дом, — повторил про себя Коул. – Даже в моих мыслях это звучит как-то странно».

***

Ни облачка. Ни тучки.

Кера чертыхнулась, стараясь не поднимать голову и скрывая свои жёлтые глаза под плотным капюшоном. Она не любила жару, солнце и яркий свет. Те были вредны для её кожи, белой с голубоватым оттенком, и ограничивали способности восприятия. Но на существо, за которым она пришла, солнечный свет действовал ещё сильнее. В этом она видела свой козырь. Там, откуда Кера была родом, в стране теней Киддер, всегда было туманно, сыро и дождливо. Ночи там длились по четырнадцать часов, а в дневное время царили блёклые сумерки.

Кера шла по пшеничному полю и всем сердцем мечтала вернуться на родину. Охотница на беглые души носила только чёрное. Кожаные брюки и сапоги по колени с узким каблучком подчёркивали худые и длинные ноги женщины. На широких бёдрах Керы в кобурах висело два чёрных револьвера. На ремне имморталистки красовались пухлые кармашки со всякими магическими безделушками, помогающими ей в охоте на беглецов. Воротники пиджака, короткого спереди и с длинными, почти до земли фалдами сзади, скрывались под короткой пелериной с капюшоном и белыми, прямыми волосами Керы. Лицо женщины, скрытое частично под капюшоном, было узким и угловатым.

До одинокого, скрюченного дома, посреди пшеничного поля, было идти совсем немного. Кажется, когда-то это была мельница, правда от её крыльев ничего не осталось, половина шиферной крыши провалилась внутрь, а вокруг валялся самый разнообразный мусор: старые заржавевшие запчасти трактора, покорёженные бочки, сломанный трёхколёсный велосипед и прочая мелочь.

Очень многие ошибочно считали Керу и ей подобных всесильными и бессмертными. Правильно было говорить «бездушные». Имморталисты отличались невероятной силой и быстрой. Они не старели, и болезни их обходили стороной. Но всё же, их можно было убить. А после смерти их ждало вечное проклятие, ибо Жнец не жалел никого.

Над входом в хибару бледнела кривая запись: «УХОДИ! ЗДЕСЬ ДЬЯВОЛ!».

«Ага, как же», – фыркнула Кера про себя, входя в блаженную темень здания, если эту развалюху можно было так назвать.

– Калео Вагадар! – громко произнесла женщина. – Некромонтул. Морталист. Более известный в народе Киддера как «Вижский гробовщик». Вы обвиняетесь по четырём пунктам основного закона Киддера: незаконное занятие некромантией, вандализм, порча имущества государства, несанкционированное убийство живых граждан Киддера…

– Бездна! Сейчас же день! – послышался хриплый голос в глубине хибары. – Отстань, женщина! Дай поспать. Приходи ночью, тогда и поговорим.

– Я в такую даль не разговаривать пришла, – вздёрнув бровь, ответила женщина и быстро вытащила два пистолета. – Ты вернёшься в Киддер, где тебя осудят, или окажешь сопротивление, и я вернусь домой с тем, что от тебя останется.

– В обоих случаях… – существо встало со своего насеста и почти по-человечески потянулось, – я окажусь у Жнеца. А это, милочка, в мои планы не входит.

– Значит, второй вариант, – Кера уже собралась стрелять, выставив оружие вперёд, но существо остановило её жестом.