Мой отец – Мир

– Да. И жду Вашего вердикта.

Шокированная, толпа не проронила ни слова. На Гревской площади воцарилась тишина. Судья почесал седую бородку и сделал задумавшийся вид, прежде чем озвучил приговор.

– На виселицу ведьму! – приказал Михель. – И отпустите девушку.

Было заметно, как с облегчением выдохнул капитан, но Клодетт не видела ничего, кроме своих слез перед глазами.

– Нет! – закричала она, глуша рыдания. – Бабушка, нет!

Бабушка Джозефина ответила ей простой любящей улыбкой, будто говоря: «Ты спасена, дорогая». Такого теплого взгляда Джозефины Клодетт удостоилась в первый раз. Или, быть может, она только сейчас заметила, как сильно бабушка ее любила?

Палач снял петлю с шеи девушки и грубо отпихнул несчастную в сторону. Клодетт повисла на его сильной руке, умоляя помиловать бабушку:

– Пожалуйста! Пожалуйста, она не ведьма! Послушайте меня!

Но мужчина не стал с ней церемониться. Он забросил Бастьен на плечо и отдал прямо в руки дедушки Клода, смиренно отошедшему в толпу, едва получив внучку назад.

– Дедушка, надо спасти ее! – плакала она, вырываясь, но Клод тянул ее прочь. – Как ты не понимаешь?! Бабушка, бабушка! Я здесь! Бабушка, я тут!

Тем временем Джозефина уже поднималась по лестнице. Клодетт сделала еще один сильный рывок, норовясь освободить ее, когда на шее бабушки затянули петлю.

Клод обернулся и понял, что это случится прямо сейчас. Он закрыл мокрые от слез глаза внучки своей большой плотной ладонью, когда тело его жены закачалось над площадью, содрогаясь в предсмертной агонии.

Глава 3

Ей не нужно было видеть, чтобы знать, что бабушка Джозефина была мертва. Клодетт почти физически ощутила, как оборвалась ее жизнь.

Она убрала руку дедушки, защищающую ее глаза от страшного зрелища, зажмурилась, чтобы не видеть тела, и пошла прочь. Ей хватило всего нескольких минут, чтобы потерять все.

Толпа молчаливо расступалась перед рыдающей девушкой. Кто-то жалел ее, кто-то все так же с подозрением на нее косился, а капитан королевских стрелков ее преследовал.

Клодетт слышала топот копыт его лошади за своей спиной, но не оборачивалась. Она ненавидела его. Но вовсе не из-за того, что капитан сдал ее, а за то, что он не сделал это сразу и заставил довериться себе, поверить в то, что все будет хорошо.

Едва капитан открыл рот, чтобы обратиться к девушке, слева от нее возник дедушка и заключил внучку в свои объятия. Это было не лучшим местом и временем для разговора с ней, но капитану было просто необходимо сказать ей одну очень важную вещь. И даже не одну. Но если и говорить с ней сейчас, то только наедине, а ждать, пока Клодетт успокоится, и смущать ее было не лучшим вариантом.

Офицер огляделся, увидел толпу, навострившую уши, и окончательно передумал разговаривать об этом на улице. Он пришпорил коня и умчался в неизвестном направлении.

– Ну, по?лно, Клодетт, по?лно, – утешал Клод хлюпающую носом внучку, поглаживая ее по спине.

– Зачем она это сделала? – тихонько спросила Бастьен, подняв на него красные от слез стеклянные глаза.

– Она хотела спасти тебя, – ответил дедушка. – И она сделала это.

***

До дома они дошли в полном молчании. Ни желания, ни нужды говорить не было.

Клодетт собралась с духом и сделала то, на что не мог решиться ее отец целых девятнадцать лет.

Она спускалась в подвал. Оттуда веяло небывалым ужасом и страшным холодом, будто в стене зимним днем появилась брешь. С каждой ступенькой Клодетт чувствовала себя все хуже и хуже. Ее колени дрожали. Раньше это место согревалось мурчанием маленьких пушистых животных, но теперь здесь чувствовалось лишь дыхание смерти.

Когда нога девушки угодила в лужу чего-то темного, Клодетт поняла, что спускаться сюда было плохой идеей. Она медленно опустила покрасневшие глаза в пол и увидела кровь. Ее тонкие руки задрожали, едва не уронив свечу.

Здесь их убили.

Стоять больше не было сил. Ноги Клодетт вдруг стали ватными. Девушка медленно опустилась на колени и поставила свечу на подставке в лужу крови. Теперь пол хорошо освещался огнем.

Кровь была повсюду. Эта лужа оказалась самой большой. Прямо от нее до следующей бежали кровавые следы кошачьих лапок. Кто-то из них пытался убежать, но от следующей лужи никаких следов не шло, а значит, беглецу спастись не удалось. Здесь же, в невинной крови, плавала их черная шерсть.

Клодетт сорвалась.

Все это было зря! Все было зря! Кошек она не спасла, да еще и бабушки лишилась! Что она теперь будет делать! Потерять все за полчаса – что могло быть хуже?

Содрогаясь от рыданий, Бастьен рухнула на пол и свернулась в позе зародыша, подтянув колени к влажному от слез лицу, где ее платье было испачкано в кошачьей крови. Она вдыхала ее металлический запах, глотала слезы и мяла белую ткань в своих ледяных ладонях.

Клодетт всегда считала, что она отвечала за кошек самостоятельно, и забывала о том, что бабушка отвечала за нее саму. Бастьен никогда даже и предположить не могла, что ответственность за это преступление ляжет на плечи Джозефины. Это был ее выбор, но от этого дышать было еще больнее. Неужели бабушка так сильно любила свою внучку?

Джозефина обзывала ее, много ругала и даже поднимала на нее руку. Но лишь потому, что до смерти ее любила. И сегодня она это доказала.

Девушка перевернулась на спину и продолжила рыдать, лежа на холодном полу.

Когда-то здесь обитали ее кошки. Теперь она лежала в их крови. Когда-то на кухне, сверху, хлопотала бабушка. Но сейчас ее тело, вздернутое на виселице, висело над Гревской площадью.

И кто был виноват в этом?

Клодетт потеряла свою мать, не успев даже узнать ее. Но все любили ее и горевали о ее смерти. А с бабушкой было по-другому. В последние минуты жизни Джозефины толпа требовала ее казни. Никто не жалел ее и никто не будет чтить ее память. Никто, кроме ее семьи.

Она всегда думала, что дедушка любил бабушку. Но если так и было, как он мог вести себя так спокойно? Сколько лет он прожил вместе с Джозефиной? Сорок с лишним. И почему он не плакал? Он что, не любил ее?

Эта девушка еще не умела прятать свои чувства и любого, кто держал себя в руках и не давал слабости взять верх над собой там, где она не могла, воспринимала как бессердечного. Ее голову не покидал вопрос: разве этот человек, дедушка Клод, которого так любила его жочь, ее мать, который научил ее читать, в то время как образование давали лишь девушкам из высшего общества, а не из третьего сословия, мог не любить свою жену, пожертвовавшую собой ради их внучки? Неужели ему и правда было все равно?

Бастьен отказывалась в это верить, но не могла придумать другого оправдания его сдержанному поведению. Она не понимала, что некоторые сильные люди предпочитают держать боль в себе и справляться с этим самостоятельно. Клод собирался перенести это, не нагружая кого-то еще своими проблемами, и жить дальше ради своей внучки. Но сама Клодетт никакого смысла дальнейшего существования пока не видела.

Холодные слезы скатывались по ее щекам, смывая с нее вину, скатываясь вниз, оставляя за собой влажную дорожку горечи.

Ничего нельзя было вернуть. Никого нельзя было спасти.

Ее тонкое тело похолодело на стылом полу, а лицо побледнело. Она недвижимо лежала, погруженная в свою печаль. Сейчас Клодетт была похожа на покойницу. Она думала лишь о том, что убила больше, чем спасла.

Уныние одолело ее, и чистая, непорочная, светлая душа Клодетт беспомощно впорхнула в ледяные объятия греха. Она забыла о том, как крепка была ее вера всего час назад. Она забыла о том, что Тот, кто хочет помочь, был, есть и будет рядом всегда. Она забыла о Боге.

Но Он напомнил ей о своем присутствии.

В углу кто-то завозился. Маленькие коготки пытались зацепиться и перепрыгнуть коробки. После нескольких неудачных попыток покрывало скатилось вниз, а вместе с ним на пол приземлились маленькие лапки.

Клодетт не сразу поняла, что случилось. Неожиданно ожив, она приподнялась на локтях, и обернулась в поисках источника звука.

Робкий котенок Шарль несмело шел к ней на дрожащих пушистых лапках, осторожно ступая по грязному полу, испачканному в крови его сородичей. Клодетт смотрела на него и не верила своим глазам. Нет, это не могло быть правдой. Никто из них не мог выжить. Наверняка она просто сходила с ума.