Мой отец – Мир

Мой отец – Мир
Диана Клепова

Воздух средневекового Парижа согрет кострами инквизиции – охота на ведьм в самом разгаре. Церковью упорно насаждаются идеи о том, что кошки – бесовские животные. Их хозяева без оснований обвиняются в колдовстве и платятся за это жизнью. Юная Клодетт не следует этим нелепым верованиям и превращает подвал своего дома в пристанище для бедных животных. Когда их обнаруживают, на помощь девушке приходит капитан королевской гвардии, и вместе они пытаются не потерять себя в жестоком мире XV века.

Мой отец – Мир

Диана Клепова

© Диана Клепова, 2017

ISBN 978-5-4490-0896-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О книге

«Мой отец – Мир» открыл Диану как автора с новой стороны. После «Мертвой Авеню» и «Дыхания Атлантиды» было немного непривычно читать что-то историческое, да еще и написанное в соответствующем стиле, но нельзя не признать, что это автору к лицу. Чувствовалось, что текст струился с легкостью, даже будучи не самым простым. Сквозь него сочилась та атмосфера средневекового Парижа, которая, кажется, там и существовала. Невольно задаешься вопросом: неужели машину времени изобрели? Или реинкарнация существует? Так или иначе, но этот роман – красивая, грустная история любви, которая развивается в декорациях, современному человеку не знакомых. Спасибо за правду.

– Таня Фрей, автор трилогии «Хранители»

Предисловие

Comoedia enim deteriores, tragoedia maliores, quam nunc sunt imitari conantur

(комедия имеет намерение изображать людей худших, а трагедия – лучших, чем существующие)

Если мы перенесемся на шесть столетий назад, то увидим, как судьи выносят смертные приговоры, а палачи рубят головы. Смертная казнь применяется в качестве наказания за грехи, но не следует ли этих самых судей, жандармов и палачей наказать за то, что, играя в Господа Бога, они грешат еще больше самих приговоренных?

Нет. Ни в коем случае. Судить будет только Бог. Карать тоже может только Бог. И тем не менее, двадцать столетий кряду общество берет на себя Его роль. И оно справляется ужасно.

Что дает человеку, такому же смертному как другие, право лишать жизни другого?

Мне всегда была чужда и непонятна идея казни. В жар бросает от одной только мысли о том, что запрет на нее во Франции ввели совсем незадолго до нас, только во второй половине двадцатого века, а именно в 1981 году. Но еще хуже то, что в нашей России смертная казнь так и не была отменена, а лишь заморожена. Последняя казнь случилась в недалеком 1996 году. В Китае, США, Иране, Ираке, Саудовской Аравии и реже в Белоруссии смертные приговоры приводятся в исполнение и по сей день. В Российском законодательстве, впрочем, смертная казнь все еще существует как гипотетическая возможность, и в случае отмены моратория 1874 осужденным (по состоянию на 1 апреля 2014 года) грозит смерть. Сейчас высшей степенью наказания считается пожизненное заключение.

«Надежда в тюрьме отчаяния», Эвелин де Морган

Чтобы охарактеризовать смертную казнь как нечто по-настоящему гнусное, я приведу два ярких, подтверждающих то примера, донесенных до нашего века пером Виктора Гюго.

«Три месяца назад в Дижоне казнили женщину. (Женщину!) И на этот раз механизм доктора Гильотена действовал неисправно. Голова не была отрублена сразу. Тогда подручные палача ухватили женщину за ноги, и, под отчаянные вопли несчастной, до тех пор дергали и тянули, пока не оторвали голову от туловища.»

Сложно сказать, какой из них более чудовищен.

«…в конце сентября в тюрьму к одному заключенному, спокойно игравшему в карты, явились с заявлением, что через два часа он должен умереть; человека охватила дрожь – полгода о нем не вспоминали, и он считал, что страшная кара миновала его; его обстригли, обрили, связали, исповедали, затем посадили на телегу и с четырьмя жандармами по бокам повезли сквозь толпу зевак на место казни. До сих пор все шло, как обычно, как полагается. Около эшафота палач принял страдальца из рук священника, втащил его на помост, привязал к доске, говоря языком каторги, заложил в печь, и спустил нож. Тяжелый железный треугольник с трудом сдвинулся с места, ежесекундно застревая, пополз вниз и вот где начинается настоящий ужас – не убил, а только поранил несчастного. Услышав его отчаянный крик, палач растерялся, поднял нож и опустил снова. Нож вторично вонзился в шею мученика, но не перерубил ее. К воплям несчастного присоединились крики толпы. Палач опять подтянул нож кверху, рассчитывая, что третий удар окажется успешным. Ничуть не бывало. Кровь в третий раз хлынула из шеи приговоренного, но голова не отлетела. Короче говоря пять раз поднимался и опускался нож, пять раз вонзался в шею приговоренного, и после каждого удара приговоренный испускал отчаянный вопль, дергал все еще не снесенной головой и молил о пощаде! Народ, не стерпев этого издевательства, принялся забрасывать палача камнями. Палач соскочил с помоста и спрятался за лошадьми жандармов. Но это еще не все. Осужденный, увидев, что он на эшафоте один, насколько мог поднялся с доски и, стоя так, страшный, залитый кровью, поддерживая наполовину отрубленную голову, которая свешивалась ему на плечо, чуть слышным голосом умолял отвязать его. Толпа, исполнившись сострадания, собралась было оттеснить жандармов и спасти страдальца, пять раз претерпевшего смертную казнь, но в этот миг подручный палача, малый лет двадцати, поднялся на эшафот, велел приговоренному лечь ничком, чтобы удобнее было отвязать его, а сам, воспользовавшись доверчивостью умирающего, вскочил ему на спину и принялся неумело перерезать остаток шеи чем-то вроде кухонного ножа.Это не выдумка. Этому были очевидцы. Да.»

Довольно здесь было бы даже одного примера.

Отдельной речи здесь заслуживает так же инквизиция, но я была щедра и посвятила этой теме целое произведение. Можно говорить, что она уже много веков назад потеряла свою актуальность, но всем известно, что история беспрестанно повторяется; и наше дело – миновать многие ужасные вещи, которые происходили когда-то и которые еще могут произойти когда-нибудь.

О том и потому написана эта книга. О том и напишу я подробнее в послесловии.

Это грустная история, но ее нужно рассказать.

Мой отец – Мир

Ни пощады, ни снисхождения!

Эту книгу посвящаю моей маме, научившей меня бороться за свои идеалы

и христианскую веру

Пролог

Инквизиция – огонь – выражение адских мук… Человек средневековья пропитан мыслью о смерти.

Иоганн Хейзинга. «Осень средневековья»

Путь следования за Христом будет

тем путем, каким прошел он.

Освальд Чеймберс

Париж сегодня проснулся таким же, каким был вчера и каким будет завтра. В утренней рутине люди сновали по теплым улицам и не замечали вокруг себя ничего прекрасного. Жизнь просто текла своим чередом, а точнее, протекала мимо, ведь многие парижане, как и другие западные европейцы и люди средневековой Европы в целом, по-прежнему не понимали самого главного.

То был далекий 1483 год, смутно предстающий перед современным человеком через призму времени.

Клод Мармонтель, в честь которого была названа его внучка, дитя его дочери Вивьен, с самого утра стоял на Гревской площади, пытаясь найти временную работу: несмотря на преклонный возраст, обычно он зарабатывал тем, что помогал перевозить грузы на стройке.

Его жена, Джозефина, уже торговала на рынке Шампо курицей и молочными продуктами. Их зять, муж покойной дочери, еще с первыми птицами ушел в оружейную, как делал это ежедневно. Смерть жены, Вивьен, просто уничтожила его, но за девятнадцать лет Леонард Бастьен научился прятать свои чувства даже от собственного ребенка – он просто закрывался от самого себя и своего мира, направлял все свои эмоции на изготовление оружия. Оставшуюся часть времени Леонард был пьян.

И он даже не подозревал о том, что прямо сейчас его дочь совершала тяжкое преступление.

Маленький черный комочек шерсти дрожал у ее груди, когда Клодетт несла его домой, пряча под плащом. Этого котенка она подобрала на пустой улице – похоже, кто-то испугался кары и избавился от бедного животного, – и собиралась позаботиться о нем, как и обо всех остальных своих кошках.

Клодетт Бастьен спасала черных кошек, которых находила, а в остальное время пела и плясала на улицах, чтобы хоть как-то помочь своей семье заработать на хлеб. В Париже существовал эгоистичный способ выйти из бедного положения, поэтому бабушка Джозефина и папа до сих пор не оставляли попыток выдать ее замуж, и только дедушка Клод по-настоящему понимал внучку и каждый раз объяснял жене и зятю, что нельзя заставлять кого-то выходить замуж за нелюбимого человека. Такое редко случалось, чтобы девятнадцатилетняя девушка ходила незамужней, но Клодетт никогда никого не любила так, как женщина любит мужчину, но зато крепко любила свободу, поэтому всегда протестовала и выступала против любого замужества.

Сейчас больше всего она боялась, что котенок мяукнет или подаст любой признак своего присутствия. Если какой-то горожанин увидит его, Клодетт немедленно обвинят в колдовстве и вздернут или сожгут на костре вместе со всеми ее хвостатыми животными, ведь христиане средневековья без каких-то оснований для подобного рода верований решили, что черные кошки связаны с нечистой силой, и что сам дьявол может принимать образ черного кота. Ни дедушка Клод, ни бабушка Джозефина в эти глупости никогда не верили, чего нельзя было сказать об отце Клодетт, но она, к счастью, никогда не зависела от его мнения и своих животных от Леонарда прятала.

Молодой офицер благородной и приятной внешности, с легкой улыбкой на губах наблюдавший ее сегодняшнее выступление на углу дома №51, на своем сером коне патрулировал улицу Вилленова Двора и совсем скоро должен был проехать мимо Клодетт. Опасность стала почти физически ощутимой, когда он оказался рядом и с нескрываемым любопытством оглядел ее с головы до пят.

Клодетт опасливо выглянула из-под капюшона. Судя по его мечу на поясе, длинному плащу из дорогих тканей и отсутствию колчана стрел за спиной, это был капитан королевской гвардии. Она не в первый раз видела его. Этот мужчина лет двадцати пяти часто смотрел на то, как она плясала и слушал ее пение. Он даже бросал ей в мешочек монету-другую за каждое выступление, которое видел, но это отнюдь не значило, что он сжалится над Клодетт, обнаружив черного кота.

От страха ей показалось, что язык примерз к небу. Девушка поежилась и укуталась в плащ еще сильнее.

– Что же Вы там прячете? – невозмутимо поинтересовался он своим самоуверенным тоном.

– Кабачки, – пискнула Клодетт в ответ.

– Ах, кабачки? – переспросил молодой капитан.