Легенда о шиповнике

Глава 4

Заросший лес полнился звуками ночи, ветер шелестел листвой, скрипели еловые стволы. Ночь привлекала хищников еще больше, чем днем, когда они чувствовали себя сильнее.

Приземистый косматый зверь перепрыгивал через поваленные деревья, шумно нюхал воздух, капая слюной на землю. Он испытывал голод: ему не хватило двух тощих пойманных зайцев, они лишь раззадорили аппетит.

Ветер доносил человеческий запах из долины, где можно было как следует поживиться. Добывать пищу там не составляло особого труда, но люди могли оказывать сопротивление и отбиваться при помощи огня, который зверь ненавидел.

Добыча пряталась и этим вызывала глухую ярость. Зверь обнюхивал лежавшие стволы и вслушивался в ночь, стараясь не отвлекаться на мешающие ему посторонние звуки.

Внезапно он насторожился и припал к земле. Дыхание его участилось, а пасть приоткрылась, обнажая клыки.

По освещенной лунным светом чаще бежала белая лисица. Он видел мелькание ее светлой шерсти, которую так хорошо выдавала полная луна.

Утробно рыча, он подобрался поближе к пролеску, чтобы засесть в высокой траве, и только там затих, не отрывая глаз от беспечной добычи. Лисица словно ни о чем не подозревала и не пыталась скрыться в темноте. Зверь поспешил следом, крался на полусогнутых лапах, готовясь к прыжку.

Мелькнул белый пушистый хвост, и лисица обернулась на мгновение, чтобы снова пуститься бежать.

Зверь оскалил клыки и прыгнул вперед с оглушительным воем, чтобы рвать, крушить, пожирать. Он грузно приземлился рядом с жертвой, нависая над ней. Лисица не бросилась наутек и даже не попыталась ощетиниться, когда смрадное дыхание окатило ее удушливой волной. Она подняла морду, сверкнули два ее глаза, будто зеленые осколки, и лисица заговорила совсем как те люди, что живут в долине.

Зверь оторопел на мгновение.

Слова, которые исходили от нее, связывали его, удушали, вызывали сильную слабость и нежелание нападать. Он заскулил, припадая к земле, пока лисица стояла перед ним и продолжала говорить.

От сильного голода он сразу не распознал в ней помеченную Тьмой, а ведь она знала его тайное имя, которым нарекла его Тьма, знала, где и как он появился на свет. Лисица заставила его смириться, а потом уползти в самую чащу, чтобы искать пропитание где-нибудь еще.

Когда обиженное поскуливание стихло, белая лиса продолжила свой путь, вдоль звенящего ручья, пока перед ней не появилось болото, с торчащими кругом зарослями осоки.

Лисица всмотрелась в темноту и глаза ее вновь сверкнули. Она прыгнула вперед, на торчащую из воды кочку, затем на следующую, пока не преодолела широкую водную гладь, где на пригорке, прямо среди болота, раскинули густые кроны три ольхи.

В их густой зелени скрывалась убогая хижина, сложенная из грубых валунов. По ним ползла сорная трава, перебираясь на покатую крышу. Лисица остановилась перед дверью, сколоченной из потемневших досок, словно о чем-то раздумывала.

Но в тот же миг животное содрогнулось, изгибаясь, складываясь пополам. Послышался треск ломающихся костей и шкура, покрытая шелковистым мехом, начала расползаться, обнажая плоть. Светлые волоски сыпались точно белые иглы, усеивая траву.

Лисье тело принялось вытягиваться, увеличиваться в размерах, словно его изнутри накачивали воздухом, пока не приобрело изломанные очертания, схожие с человеческим телом.

У хижины лежала обнаженная женщина, закутанная в длинные белые волосы. Она подождала еще немного, пока превращение завершится полностью, встанут мышцы на место, облепляя кости. Когда кожа окончательно наросла, стала гладкой и розовой, женщина медленно поднялась, потянулась и только тогда толкнула скрипнувшую дверь.

Войдя внутрь, Сигрун сняла длинное платье-накидку с крючка, чтобы набросить на плечи, и всунула узкие красивые ступни в грубоватого вида башмаки, стоявшие у входа. Подошла к темнеющему очагу, высекла огневыми камнями яркие искры, чтобы поджечь связку хвороста.

Некоторое время она молча глядела на жарко разгорающееся пламя, а потом подошла к столу, где громоздились флаконы, глиняные горшки и медные сосуды всевозможных форм.

В железной клетке бились серые птицы. Сигрун открыла клетку и схватила одну из них, не обращая внимания на жалобные крики. Быстрым движением свернула голову птице, швырнула на плоский черный камень, а потом коротким ножом вскрыла маленькую птичью грудку.

Богиня ожидала жертвы, и колдунья поднесла неподвижное тельце к костяному кубку, наполняя его еще теплой красной жидкостью. В углу хижины на возвышении стоял алтарь с возложенными на него высушенными цветами.

Она торжественно поставила кубок на алтарь, затем извлекла кованую шкатулку, открыла тяжелую крышку и достала вылепленную из воска и праха мертвеца, куколку с округлыми очертаниями.

Сигрун произнесла слова благодарности, прося принять ее подношение, и осторожно опустила куколку в кубок. Он тут же вздрогнул, по тягучей поверхности пробежали круги.

Глаза женщины зажглись благоговейным восторгом.

Оставив алтарь, она снова вернулась к столу. Движения ее были плавными, мягкими, будто она танцевала.

Сигрун взяла в руки широкую хрустальную чашу, накрытую крышкой. Внутри чаши что-то шевелилось и шуршало. Эти звуки вызвали довольную улыбку у Сигрун, будто она слушала прекрасную мелодию, что наигрывают музыканты, хорошо владеющие своим искусством.

Она сняла крышку, взяла со стола щипцы и извлекла одну из копошащихся фигурок. Сигрун положила ее на деревянную доску, а потом пригвоздила несколькими острыми булавками. Фигурка на доске заверещала, но Сигрун тут же щелкнула пальцами, и отрывистые звуки прекратились.

Женщина извлекла нож с красной рукояткой и тонким лезвием, провела по нему языком, и воткнула в фигурку на доске, отчего послышалось слабое шипение, будто плеснули воду на раскаленный камень. Сигрун зажгла несколько свечей, взяла одну и наклонила над доской, наблюдая, как воск капает вниз.

«Хисс мэнш ан… Им ра лий ха нтур…»

Тьма, равномерно укрывшая Топкую долину, тут же пришла в движение. Черные сгустки, наполнявшие болото и лес, потянулись к маленькой хижине. Они прижались к крошечным окнам, затянутым бычьим пузырем, и плотной дымкой ворвались в хижину, окружив Сигрун.

Колдунья ловко орудовала ножом, затем взяла длинную иглу, продела в ушко свой длинный белый волос, и принялась шить, делая стежок за стежком. Иногда она мурлыкала себе под нос незатейливую песенку, что распевают деревенские ребятишки, и посмеивалась, предвкушая дальнейшее развитие событий.

Туманные черные сгустки оседали на ее плечах, укутывали, точно плотное покрывало, но от них ей не делалось дурно. Напротив, она ощущала прилив сил.

Закончив шить, женщина сделала движение рукой, выставив вперед указательный палец, словно наматывала на него невидимую нить. Вокруг ее ладони тут же возникло мутное облачко, которое она опустила на деревянную доску, с неподвижным существом, созданным с помощью могильного колдовства.

Теперь нужно было научить его, что делать дальше. Существо только появилось в своей новой форме, а значит, оно ничего не знало об окружающем мире, точно маленький ребенок.

Сигрун следовало рассказать ему о самых простых вещах, которые понадобятся, чтобы исполнить задуманное. Каждый звук рождал слово, каждое слово влекло за собой следующее, чтобы создать общую связующую нить, которая сплетет сильное колдовство.

Слова были не обычными. Сигрун была дарована возможность говорить на самом первом языке, забытом для простых людей, на том, который понимали все создания, как живые, так и мертвые, предметы, вещи, любая песчинка или лист.

Язык взывал к самой сути. Так магия и свершалась, прочно скрепляя каждое слово между собой.

К рассвету очаг еле теплился.

Женщина с белыми волосами устало вздохнула, потянувшись, но осталась довольна. Костяной кубок на алтаре полностью опустел. На потемневшем дне лежала скрюченная человеческая фигурка.

Тьма в хижине рассеивалась понемногу, оставляя смутную дымку.

Глава 5

Солнце заливало долину с самого раннего утра ласковым золотым светом, на высоком лазоревом небе не было и намека на облака. Сине-фиолетовые тени гор медленно скользили по мере того, как двигался раскаленный шар над горизонтом. Он не изгонял Тьму насовсем, но значительно ослаблял ее, как и ее служителей, которые поспешили спрятаться в темных зарослях лесов.

Долина тут же ожила, памятуя, какой переменчивой может быть погода. По всем извилистым дорожкам и трактам потянулись повозки, застучали копыта лошадей, зазвучала веселая речь на рыночных площадях и улицах.

Лето не слишком радовало обилием солнца, но сейчас оно превзошло самого себя. Людям хотелось насладиться живительным, а главное, спасительным теплом и сиянием, дарившим надежду.

Улыбки появились даже на самых суровых лицах. Никто не желал просидеть дома, если на то не оказывалось особых причин.

Морвен нравилось бывать в Теирту, гулять по его извилистым улицам, смотреть на жителей, любоваться пышными садами. Если бы не нависающая угроза, деревня бы ничем не отличалась бы от прочих. Девушка нигде не бывала, кроме Ингларии, но теперь, когда Мидхар обрел крылья, такая мысль стала посещать ее. Может сама судьба подарила возможность что-то изменить для жителей долины и сделать их жизнь лучше?

С тех пор, как она верхом на Мидхаре одним днем спустилась с небес, девушка поняла, что невольно стала предметом для обсуждений, и порой, не слишком добрых. Кроме некоторого чувства вины прибавилось еще и это, будто она была единственной причиной бед и несчастий.

Морвен по привычке заглянула в «Хмель и Котел», но знакомого худощавого парня так и не увидела. Впрочем, хозяйка таверны, дородная Мэйбл, убирая пустые миски со стола, намекнула, будто слыхала о внезапной болезни Ниара.